В российский прокат вышел «Цой» — новый фильм Алексея Учителя, обреченный на повышенное зрительское внимание в силу нескольких факторов. Их анализирует Андрей Плахов.
В первую очередь это, конечно, само название фильма. Оно словно дразнит почитателей культового музыканта, обещая добросовестный байопик — который все равно бы никого не устроил, потому что каждый видит героя по-своему и мириться с другим взглядом не хочет. Но никакого Цоя в его физическом облике и чьем-то актерском исполнении не будет. Потому что действие начнется с автокатастрофы на прибалтийской трассе Слока—Талси, и в течение всей картины гроб с погибшим будут везти в автобусе в направлении Ленинграда, где музыканта похоронят. Зачем же было называть фильм «Цой»? У режиссера наверняка были свои причины, но, думаю, элемент провокации занимал среди них не последнее место.
И это еще один фактор повышенного внимания к новой ленте.
Однако всегда находятся желающие «делать ему биографию». Не так давно мы проходили это с «Матильдой» и ее страстной поклонницей Натальей Поклонской. Хорошо еще, что тот фильм не назывался «Николай и Матильда», тогда режиссеру было бы не уйти от ответа. На сей раз затронут другой культ; ярым противником картины выступил сын Виктора Цоя, обратившийся даже к президенту Путину с просьбой о ее запрете.
Все это звучит и выглядит удивительно для тех, кто, не будучи предубежден, посмотрел «Цоя». Алексей Учитель как мало кто находится в теме, поскольку снимал в свое время легендарного музыканта и сейчас цитирует эти документальные съемки. Из них прет энергия, способная, кажется, снести и Берлинскую стену, и железный занавес. Но сама картина выполнена в другой тональности. Вполне уважительная к памяти Цоя, она вовсе не о нем как о человеке и творце, а как раз о механизме памяти и мифологии, который начал работать еще при его жизни и продолжает работать после его смерти.
Поэтому в центре сюжета оказывается совсем другой персонаж — тот, что сидел за рулем «Икаруса», в который врезалась на встречке машина Цоя. Но и он не такой, каким был в действительности. В жизни водителя звали Янис Фибигс, в фильме — Павел Шелест, и играет его Евгений Цыганов. Именно этому полуреальному-полувымышленному персонажу выпадает миссия везти гроб с покойным, скрывая свое имя. Сопровождать его будут две тоже полуреальные женщины, жена и возлюбленная музыканта, и его маленький сын.
Полуреальные — потому что в жизни и они были несколько другими, чем в исполнении Марьяны Спивак (Марина, жена) и Паулины Андреевой (Полина, возлюбленная). Да и звали их иначе. А сын музыканта в фильме не только переименован в Женю, но его еще и играет девочка (Мария Пересильд), и этот немного хулиганский ход лишний раз подчеркивает зазор между документом и фикцией, мифом и реальностью, прозой жизни и легендой.
Есть в картине еще несколько фигур, так или иначе соотносимых со своими прототипами: это продюсер группы «Кино» (Игорь Верник), бойфренд Марины (Илья Дель), латышская женщина-милиционер (Инга Тропа). И даже девушка-фотограф Вика, фанатка Цоя (Надежда Калеганова) — хоть и собирательный образ, но слепленный из реальных фактур. Все эти молодые люди оказываются связаны трагической ситуацией, но каждый воспринимает ее по-своему. Одни зациклены на своих влюбленностях, другие пытаются найти пропавшую кассету с последней песней Цоя, а кто-то под видом траура просто хочет напиться. В сюжет вторгается и детективный элемент расследования с попыткой криминализировать аварию, найти виновного в смерти кумира.
Но главная фишка этого меланхоличного роуд-муви в том, что в нем передано состояние переходности от одной эпохи к другой.
Кажется, в этом транзитном состоянии застыли и люди, и вся страна. Сумасшедшие фанаты, готовые бить окна в доме предполагаемого убийцы и еще тридцать лет кричать, что «Цой жив», уступают место дискотечным зомби, отплясывающим под хиты «Ласкового мая». Тонкими штрихами дается понять, насколько велик контраст русской и латышской ментальности, которая лишь вынужденно мимикрирует под глубоко ей чуждый «советский стиль».
Цой — уже мертвый символ этих окружающих перемен, которые неведомо куда приведут. Куда — зависит от одного персонажа, который в картине является главным не только номинально, но и по существу. Павел Шелест крутит баранку и слыхом не слыхивал про «великий русский рок». У него есть женщина, с которой он спит, неплохое жилье и знакомая трасса. Иными словами, он обыватель, живущий вне большой истории, но парадоксальным образом оказывающийся в самом ее центре.
В эпоху перестройки таких людей — ни хороших ни плохих — называли «молчаливым большинством». Их и в самом деле было больше, чем поклонников Цоя. Помню, как незадолго до гибели музыканта я летел в самолете, а он, со своей черной как смоль шевелюрой, сидел в кресле прямо передо мной и спал на плече у Натальи Разлоговой. Никто на него не обращал внимания, не просил автографов. Среди этих пассажиров вполне мог оказаться условный Павел Шелест.
В фильме он показан порядочным, мужественным, надежным — особенно на фоне артистической богемы. Даже сын Цоя (тот, что в фильме, а не тот, что писал письмо президенту) тянется к нему, «настоящему мужику». Однако как он поведет себя в дальнейших перипетиях исторической жизни страны, некогда называвшейся СССР, пока неизвестно. Чтобы стало известно, нужно будет пройти через все критические годы — 1991-й, 1993-й, 2000-й, 2014-й. И 2020-й тоже. Возможно, кому-то даже повезет дожить до новой инкарнации пассионарного Цоя.
Андрей Плахов
