Вот уже год имя Ирины Хакамада перелетает с одной газетной страницы на другую. В последнее время эту молодую, красивую, всегда элегантно одетую женщину все чаще можно встретить на разных политических тусовках: «круглых столах», пресс-конференциях, дискуссиях, приемах. К ее негромкому и спокойному голосу (голосу неизбалованного лектора) начинают прислушиваться, а к ней самой – присматриваться.
Ирина Хакамада
Тридцативосьмилетняя Ирина Хакамада – генеральный секретарь Партии экономической свободы, или партии Борового, как ее еще называют.
ПАУЗА:
Учредительное собрание ПЭС прошло в мае 1992 года. Сопредседателями на нем были избраны Константин Боровой, Святослав Федоров, Виктор Золотарев. ПЭС оповестила любопытствующих, что опирается на предпринимателей, фермеров, рабочих с «нормальными рабочими местами» и на интеллигенцию. На день регистрации насчитывала 662 члена, сейчас в партии, говорят, более 100 тысяч человек. Основные положения программы: свободная экономика – сильная власть; верховенство закона, равного для всех; неприкосновенность личности и частной собственности; осуществление в полной мере прав и свобод личности, закрепленных во Всеобщей 13
декларации прав человека; свобода слова и печати при недопущении монополизации средств массовой информации; приватизация максимально широкая, быстрая, гласная; установление частной собственности на землю; социальная защита тех, кто не имеет возможности трудиться; непримиримая борьба против сращивания госаппарата с коммерческими структурами.
С тех пор как Ирину Хакамада избрали генеральным секретарем Партии экономической свободы, стала реальной перспектива обретения российской политической сценой неординарного персонажа. Правда, генсек не выходит за рамки роли, отведенной ей сопредседателем К. Боровым, но это потому только, что ее подобное положение вещей устраивает. Пока? Хакамада утверждает, что не стремится стать ни премьером России, ни тем более президентом, лавры Маргарет Тэтчер, Виолеты де Чаморро, Казимиры Прунскене ее не влекут.
– Ну какой из меня президент! – восклицает она. – Да, я честолюбивая, но – в своей нише. Для меня мое Я стоит на втором месте, а на первом – дело. И я человек очень ответственный (всегда беру тот кусок, который могу съесть), и вообще это менталитет женщины, как более разумного существа. Болезнь наших лидеров-мужчин – безответственность, ни у кого нет добросовестности, нет почти религиозного отношения к своей стране. На первом месте у них у всех Я («я – самый умный, самый сильный, самый решительный, самый красивый»), и очень многие поступки, даже людей, которые возглавляют государственные организации, партии, фракции, мотивированы самореализацией этого своего Я. Главное для них – доказать свою правоту, а что за этим последует, неважно.
– Знаменитое «После нас – хоть потоп» Людовика XV?
– Для меня воплощение этого – фигура Хасбулатова, который своим коварством, своим умением реализовывать собственные амбиции в общегосударственных интригах напоминает Сталина. Я просто боюсь этого человека. Ни в коем случае нельзя допускать таких людей к власти, особенно в России.
– А как?
– Необходимо построить общество таким образом, чтобы подобные люди всегда могли быть смещенными. Пока мы не смогли преодолеть наше чисто российское стремление – устанавливать какую-то особую нишу для определенного круга людей. В нас нет внутреннего демократизма, мы не стремимся создать механизм, который независимо от личностной воли обеспечивает баланс властей, при котором человек, не думающий о народе, не может долго оставаться у власти. Это в совершенной системе не так страшно, что кто-то куда-то не туда позовет. В несовершенной же, как у нас, это становится опасным... Необходим референдум для смены государственного устройства.
Ирина Хакамада
ПАУЗА:
Хакамада дает интервью в своем офисе, в главной конторе Российской товарно-сырьевой биржи (Политехнический музей, самый что ни на есть центр Москвы), в один из дней последнего съезда нардепов России. Разговор идет под тихий аккомпанемент приглушенного радио – прямой трансляции из Кремля. На вопрос, почему ее так волнует и этот съезд, и все, что связано с ним,
с противостоянием парламентариев и президента, она отвечает:
– Если там все будет плохо, то у меня, у моих соратников тоже все станет плохо; все усилия, потраченные за четыре с половиной года, уйдут в никуда.
– Что для вас значит «плохо»?
– Конкретно это может выглядеть так: захват власти реакционным ВС, превращение президента в марионетку (я про институт президентства, а не конкретно о Ельцине), ликвидация всех каких-либо серьезных полномочий правительства, тотальная государственная безответственность, то есть медленный государственный переворот с возвратом к коммунизму.
– «Но мне туда не надо»?
– Я нахлебалась этой каши, съела все, что захотела, и объелась, – говорит Ирина. – Всю жизнь я была конформистом. Преподавала политэкономию во втузе при ЗИЛе, при этом говорила студентам, что буду давать два материала: то, что нужно сдавать «чужим» преподавателям, и то, как обстоит дело на самом деле (что, например, никакой полит- экономии социализма нет). Литейка на ЗИЛе – наверное, конец XVIII века, но меня поражало другое: рабочие воспринимали все нормально, как будто так и надо, не бастовали, не боролись за свои права, за нормальное хотя бы существование. При этом вступила в КПСС (в 1985 году). Портилось настроение, когда просто узнавала о дате партсобрания, не могла видеть, слышать этих людей. При этом на собрания таки ходила.
ПАУЗА:
Вячеслав Ерохин, 25-летний научный сотрудник «ЭПИцентра» Григория Явлинского, студент втуза в те годы, когда там преподавала И. М. Хакамада, вспоминает:
– У меня были достаточно сложные взаимоотношения с преподавателями – раздражало, что не с кем общаться. Ирина Муцуовна стала приятным исключением. Я понял, что ее достала рутина. Она была «повернута» на «чистой политэкономии», на частной собственности, отвергала «социализм». Но наш институт – не лучшее место для новейших экономических исследований. Кажется, летом 89-го года она ушла.
Уйти с работы?! Рвать было очень тяжело. Привычный, сложившийся уклад жизни. Постоянное место, пусть мизерное, но ежемесячное жалованье. Мама плакала. Но если уж Ирина Хакамада что-то решила!..
Хакамада – фамилия ее отца, японца, эмигрировавшего в годы войны из Страны восходящего солнца в страну восходящего коммунизма. Он был коммунистом настоящим, ортодоксальным даже. В августе 91-го он лежал в больнице (рак) и сказал тогда навестившей отца Ирине: «Как хорошо, что я не вижу всего этого!» Ирина в детстве не была красивой. Ее дразнили, оскорбляли, травили, как только могли («японка», «азиатчина» – самое безобидное). В пионерлагере ее, случалось, выставляли из палатки: «Желтым здесь не место!»
– Я помню, – говорит она, – что где-то лет в четырнадцать решила заняться выжиманием из себя раба, потому что поняла: у меня совершенно нет друзей, вскоре я не смогу связать и двух слов – так дальше жить нельзя. Я поехала в очередной пионерлагерь и создала и возглавила там какую-то банду. Это было смешно, но – стала лидером. И как только это получилось, я поняла, что все зависит от тебя самой.
Первое, что пришло ей в голову после достаточно трагичного, по ее характеру, разрыва с институтом, со службой: «Организую кооператив, будем печь вафли и продавать...» И уж было собралась с духом, как приехал Боровой и сказал: «Нельзя! Не сможешь. Есть предел человеческих возможностей: торговать вафлями на улице – не для тебя». Вообще Константин Боровой во всей этой истории, как некий ангел – появляется в самый нужный момент. Ведь и думать, по-настоящему думать, а не перекатывать с одной извилины на другую школьные и университетские знания Ирину научили у Боровых. Будучи студенткой, она приезжала на квартиру Кости, куда стекались диссидентствующие «москвичи и гости столицы», и, забившись в угол, слушала, слушала, впитывала как губка. И – читала. «У них была шикарная библиотека!» – вспоминает Хакамада. Так вот, по обыкновению в решающий момент появился Боровой и сказал: «Не надо вафель!»
ПАУЗА:
«Биржа – нынешняя РТСБ – началась со страшной авантюры, – откровенничала Хакамада год назад в интервью «Московским новостям». – Для первых торгов мы сняли Политехнический музей на три часа, но изобразили, что это наше помещение. Все это было очень смешно, но мы работали с утра до ночи. Боровой твердил: потерпи, наступит момент, когда вот эта «чушка» запыхтит сама по себе. Я не верила. Он по ночам сочинял договор, а я врала по телефону, что у нас готовы все документы, и плела клиентам, что биржа – это уже созданный организм. Потом на самом деле что-то получилось». Но даже в этом откровенном интервью она рассказывает не всю правду – не говорит, например, что приходилось не только врать по телефону, но и полы самой мыть.
Когда биржа встала на ноги, а Боровой стал ее председателем, Ирина сделала ошибку: она отказалась от поста главного управляющего. Так что пришедшим вскоре «крутым парням» было не так уж сложно избавиться от основательницы. Она сделала «для себя», а они снисходительно «позволили» научно- исследовательский центр, который не бросает до сих пор. (Центр этот, по оценкам посвященных, приносит РТСБ немало пользы, да не все хотят сей факт признавать.) Кроме того, она – консультант компании РИНАКО. У нее муж – крупный бизнесмен. Но Ирина возражает против утверждения, что она – богатый человек. «У меня нет собственного дела», – аргументирует она.
Ирина Хакамада
– Тем не менее, как вы думаете, если бы Сажи Умалатова, Нина Андреева были так же богаты, как вы, стали бы они отстаивать коммунистические идеалы или поступились бы принципами?
– Я когда смотрю на этих коммунистов всех, слышу, что они говорят с трибуны, то думаю, что на самом деле они – величайшие экзистенциалисты, несмотря на словесную приверженность марксистской идеологии. Они ведь все пропускают только через себя. И Нине Андреевой, и всем остальным наверняка становится страшно, когда они представляют себя в том обществе, которое строится. Ведь оно же заставит всю ответственность за жизнь свою, за быт взять на себя. Сможешь – не сможешь! И все. Ужасно боятся: ну, не смогу я, не выживу, не хочу я этого рынка, мне намного удобнее, когда за меня все решают, а я получаю деньги за свой пост. Если я секретарь райкома, я занимаюсь одним, если директор совхоза – другим, но за меня, моих детей, мое и их будущее отвечает государство. И настолько велико чувство страха перед абсолютной свободой и абсолютной ответственностью, что оно выливается в эти сумасшедшие лозунги. Но если бы они попробовали, и у них получилось (с их-то энергией!), и появились бы у кого свой банк, у кого биржа, в общем, свое дело, и собственные красивые квартиры, и валюта на счетах, и тряпки из Парижа – наверняка никто бы из них не смог произнести с высокой трибуны и полслова о том, что такую систему надо уничтожить и вернуться в дикое общество всеобщего дефицита, всеобщей нищеты, очередей.
Либерализму неимоверно трудно торить дорожку в нашем нынешнем обществе, ведь он идет снизу, от человека, и человек только тогда либеральные взгляды разделяет, когда на себе почувствовал, что такое свобода. Я сама не уверена, что, если бы сидела на госпредприятии, мне было бы легко отстаивать либеральную экономику.
ПАУЗА:
Она может позволить себе покупать наряды в Париже («Это недорого, если знать, когда и где покупать!»), она давно уже не пользуется общественным транспортом, она занимается аэробикой на «Динамо», у нее модный парикмахер Александр Петров, в клиентах у которого Татьяна Миткова, супруги Крыловы (Сергей с женой), Тамара Боровая. И она страшно не любит, что кто-то обращает на это внимание, и злится на журналистов, не упускающих случая спросить о личном, а то и подсмотреть в замочную скважину. Нормальные реакции человека, не свыкшегося с интересом публики к своей персоне. Но что будет, когда Хакамада станет премьером?..
– Люди по своей натуре не меняются от того, что занимают какие-то государственные посты, – уверена Хакамада. – Что бы с ним ни случилось, человек каким был, таким и остается – со своим стремлением к добру и злу.
(«Собеседник» №14, 1993)
С Ириной Хакамадой Мечислав поддерживал связь много лет. Она пришла проводить его в последний путь, и ее слова, обращенные к нему, были словами друга...
Из Дневников Мечислава Дмуховского:
Ирина Хакамада на 15-летии сказала: вспомнила, как 5–6 лет назад я к ней пришел – «худенький такой, светленький, с умным таким взглядом» – и спросил: «Вы всё это серьезно? Если да, то будем разговаривать, а нет, так и времени нечего тратить». И она ответила, что серьезно. И стала серьезно этим заниматься. И потом, когда было очень трудно, тогда появлялся я и спрашивал: ну что, совсем плохо? Совсем, говорила Хакамада, и становилось легче…
Февраль 1999 года
