В прокат выходит новый фильм Ларса фон Триера «Дом, который построил Джек». В историю о серийном убийце Джеке с амбициями большого художника фон Триер упаковал кровавый дайджест из собственных фильмов, усердно подмигивая публике Каннского фестиваля, где прошла мировая премьера картины. Если раньше фон Триер просто манипулировал чувствами своих зрителей, то теперь не стесняясь бьет их молотком по голове — подобно герою его же знаменитой короткометражки из альманаха «У каждого свое кино».
Экран темен, как безлунная ночь в прерии. Плещет вода, слышны шаги. В этой мокрой тьме, где еще не стал свет, печальный мужчина помладше обращается к печальному мужчине постарше, предлагая рассказать несколько историй, чтобы скрасить путь. Старший не возражает — дорога предстоит долгая, целых два с половиной часа. Именно столько идет новый фильм Ларса фон Триера «Дом, который построил Джек», разбитый, как любит этот режиссер, на части. Только на этот раз не на главы, а на инциденты. Преступления.
Главный герой фильма, как рассказали еще до премьеры в Канне все газеты мира, серийный убийца (Мэтт Диллон). Его зовут Джек. Он живет в весьма условной триеровской Америке (где режиссер, как известно, никогда в жизни не бывал, но очень любит о ней поговорить) условного начала 1970-х, когда можно было зачитываться публикациями о похождениях Зодиака, семьи Чарли Мэнсона и героев сериала «Охотник за разумом». Джек тоже не прочь прославиться — из трупов выкладывает занятные композиции, фотографирует и высылает в редакции, подписавшись «Мистером Изощренность». В остальном Джек принципиально старомоден: пластинкам Боба Дилана предпочитает записи Гленна Гульда. К пианистской практике, кажется, отсылает и структура фильма: пять инцидентов — это в своем роде «пять легких пьес», которые должен затвердить начинающий пианист, прежде чем перейти к чему-то посложнее.
И тут важно ответить на вопрос: кого фон Триер считает за новичка? Вариантов может быть по большому счету два — себя самого или зрителя. Второй предпочтительнее. «Дом, который построил Джек» — это прежде всего большая экскурсия по фильмографии режиссера. Подчас буквальная, с цитатами, как в каком-нибудь синефильском видеоэссе,— тут тебе и «Европа», и «Меланхолия», и «Королевство». И особенности структуры (деление на главы, диалог, просветительские вставки — как в «Нимфоманке»), и магистральные мотивы (женщины, насилие, артистическая импотенция) напоминают о старом добром фон Триере, остро желающем своего зрителя хорошенько вздрючить, а если не проймет, то хотя бы над ним посмеяться.
Раньше фон Триеру было достаточно камешка в ботинке, но в какой-то момент он всерьез решил, что нужно дубасить молотком по голове. При просмотре нового фильма неслучайно вспоминается его короткометражка 2007 года из каннского альманаха «У каждого свое кино». Это было почти 12 лет назад — именно столько времени понадобилось и Джеку, чтобы набить трупами взятую в аренду морозильную камеру. Брутальное насилие, показанное в «Доме, который построил Джек» крупным планом и с привычным для современного киноэкрана смакованием, вывело кое-кого из себя на премьере в Канне — словно фон Триер и в этом году положил за пазуху смокинга молоток: дальнейшим продвижением фильма занялся возмущенный твиттер.
Обманулись, кажется, все: зрители писали о вопиющей сцене с утенком или Райли Кио, которой пришлось примерить на себя участь святой Агаты (есть ли партия хуже для бывшей модели Victoria’s Secret?), но при этом сочувствовали антигерою в финале, откровенно переживая за возможность хеппи-энда. Спасется или нет? Фон Триера часто называют манипулятором. Но манипуляция ли здесь? Или просто обнажение тех простых правил, по которым функционирует кино, приводя в действие механику зрительских эмоций. Чтобы смотреть на героя, нам нужно его любить. Верно и обратное: если камера задерживается на герое достаточно долго, мы поневоле начинаем ему сопереживать, подыскивая оправдания любым злодействам. Из повествования, которое в этом фильме ведется от лица убийцы, любезно устранены всякие намеки на мотивы содеянного. Зачем убил? Почему?
Не стоит оскорблять искусство такими низкими вопросами, говорит нам фон Триер. И смеется. Его Джек, конечно, художник. Автор в той же степени, что и Гитлер, Сталин, Мао, Муссолини — такой у режиссера синонимический ряд. Фон Триер, как мы знаем,— это тролль уровня «бог», и прославился он на этом поприще задолго до изобретения социальных сетей. Как любой тролль, он неизбежно утомляет, потому что никак не может остановиться: ему все мало. Но, к счастью, он и сам это понимает, и потому избыточность превращается в художественный прием. «Дом, который построил Джек» стоит на гротеске. Это пранк, растянувшийся на два с половиной часа. И, кажется, он целиком сделан для Каннского фестиваля, когда-то вырастившего гигантский скандал из брошенной фон Триером на пресс-конференции «Меланхолии» шутливой ремарки о фюрере. Конечно, возвращение датчанина на красную дорожку главного фестиваля было запрограммировано. Но он сделал так, чтобы это случилось под ручку с Джеком. Случайно ли по блеклой материи фильма рассыпаны красные пятна? Или это напоминания о сладких инцидентах самого режиссера — его каннских дорожках?
Сделав зрителя невольным соучастником своего кровавого лирического героя, сам фон Триер выбирает себе альтер эго поизящнее — это Вердж, Вергилий в исполнении Бруно Ганца (не будем также забывать, что «verge» в переводе с английского — «край»). Вердж — на полшага впереди заплутавшего в сумрачном лесу, объяснившего все на свете обсессивно-компульсивным расстройством и детскими травмами Джека. И он ведет его туда, откуда нет возврата. Он усмехается культурным ремаркам Джека, его экскурсам в готическую архитектуру и творчество Уильяма Блейка. Знает, чем все кончится,— и, собственно, появляется как раз к финалу, когда мы уже успели поверить в безнаказанность убийцы-артиста и забыли расхожую истину о несовместимости гения и злодейства.
Василий Степанов
