Когда «карантин» кончился, Похлебкин вернулся к кулинарии. Но историю не бросил. Так и сидел на двух стульях. Не между стульями, а именно на двух. Сидел твердо и комфортно. Но предпочтение отдавал кулинарии.
Наступил момент, когда «меню» было исчерпано, кушанья «съедены».
- Вильям Васильевич, что теперь будем печатать?
- Кулинарный словарь.
Решение гениальное. Первый кулинарный словарь составил Артемидор Эфесский в середине II века. Следующий появился лишь в XVII веке, во Франции. В России еще позже, в конце XVIII – начале XIX веков. Назывался «Кулинарный календарь». Слова располагались не по алфавиту, а по временам года. Это удобно при составлении меню.
Молодец Похлебкин! Новый жанр, новая форма. Это будет энциклопедия, кладезь кулинарных фактов и сведений.
Дали объявление о новой рубрике. Объяснили: «Это не словарь исключительно поварских терминов и не поваренная книга с рецептами в алфавитном порядке. Словарь, который мы начинаем печатать, объяснит слова и термины, относящиеся к истории, теории и практике кулинарии во всей широте этого понятия».
В декабре 1978 года у меня день рождения. Откуда Похлебкин узнал, не представляю. Появился в редакции с книгой «Национальные кухни наших народов»:
Глубокоуважаемой Елене Романовне Мушкиной в связи с ее юбилеем. На добрую память от автора – 13 декабря 1978 года.
Первый номер этого словаря вышел в «Неделе» ¹ 30 в 1978 году. Но все оказалось не так просто. Раньше мы выбирали блюда известные, общедоступные: щи да каша, пироги, соленья, варенье… А тут…
Правда, первые слова прошли спокойно:
Авартана – прототип современного салата из зерен граната с приправой из чеснока, зеленого лука и укропа.
Австария – харчевня для простого народа.
Агайзия – неспособность некоторых людей различать вкус отдельных продуктов.
Азароль – сорт чрезвычайно редких груш.
Аладьи – род лепешек, пышек; современное написание оладьи.
Александр Македонский – в историю кулинарии этот известный полководец вошел как организатор конкурсов на количество съеденой пищи.
На букву «А» было опубликовано 22 слова. Дальше начались проблемы. Слова «ананас», «антрекот», «анчоусы»… Конец 70-х годов, в магазинах хоть шаром покати. В общем редактор читал гранки с лупой в руках. Бывало, из десяти слов-терминов оставлял два. Похлебкин неистовствовал, скандалил, во всех смертных грехах обвинял меня, ругался по поводу и без повода.
И все же словарь жил.
Выти обеденные – выть, старое русское слово, обозначающее время еды. Сначала делили так: перехватка – 7 утра, полдник – 11, обед – 3 часа дня. Паобед – 5–6 часов вечера, ужин 8–9 часов, паужин – 11 часов вечера. С конца XVIII – начала XIX веков завтрак устанавливается в 6–8 утра, обед между 14–15 часами, чай в 17–18, ужин в 20–21 час.
В Западной Европе, пишет Похлебкин, сложились другие завтрак в 7.30–8, миди (во Франции) – в 12 часов, а в большинстве других стран ланч – в 13 часов. В 17–18 файф-о-клок (чай или коктейль), в 19–20 обед, он схож с нашим ужином, т.к. здесь не подают суп. Ужина как такового там не существует.
Французская практика предусматривает еще иногда «супэ» – вечерний или ночной ужин, который устраивается, если празднество затягивается за полночь. В этом случае в 23.30 или в 24 часа, а то и в час ночи раздают различные закуски и традиционный луковый суп, от которого ужин и получил свое название, а затем легкое горячее рыбное второе. Обычно же у французов «супэ» бывает раз в году, под Новый год.
Гурман – человек, любящий много, сытно и вкусно поесть.
Гурмэ – человек, разбирающийся в тонкостях кулинарии, ценящий вкусные блюда, но вовсе не обжора, не гурман.
Эти два слова мы в редакции обсуждали несколько дней, особенно в столовой. Многие были уверены, что человек, разбирающийся в еде, именно гурман.
Деликатес (от фран. «тонкий», «нежный») – в русской национальной кухне это понятие разное. Кстати, и в разных районах земного шара, и в разные исторические периоды. Так, ананас – деликатес в Европе, но рядовой продукт в Латинской Америке. Чай и картофель – деликатес в Западной Европе XVII века, сейчас обычный продукт. На Дальнем Востоке соевый соус – обычная пища, но деликатес в Европе, Африке, Америке.
Десерт (от фр. «делать ненапряженным, раскованным, легким») – завершающее блюдо стола. С XVI века слово вошло во все европейские языки, а в русском языке «десерт» известен с середины XVII века. Смысл – не добавлять сытости, а наоборот, снять ощущение послеобеденной тяжести. Поэтому варенье, пряники, ромовые бабы, кекс, пломбированное мороженое, кисели – нет! Десертом считаются только фрукты, ягоды, соки, напитки, фруктово-ягодные желе и муссы, лучше кисленькие, чем сладкие. Из горячих напитков к десертам относятся чай и кофе.
По утверждению Похлебкина, с десертом связано и «ласкосердство». Это древнерусское название десертных блюд, лакомств, что означает «приятные сердцу», «милые душе». Термин сохранялся с X по XIV века. В XV веке появились «заедки», и лишь потом термин «десерт». Но признание и распространение десерт получил только в XV веке. А в XVIII веке наряду с ним существовал термин «постолье» – после стола, в конце обеда, так как лакомства, сладости, чай, а позднее и кофе, принято было «вкушать» не там, где проходил обед, а в другом гостином помещении.
Словарь набирал силу. Популярность Похлебкина буквально зашкаливала:
- Расскажите о нем, – требовали читатели.
Увы, в редакции существовало правило – о своих не писать.
- Но он же внештатный сотрудник! – уговаривала я редактора. – Он автор! Он обозреватель!
- Все равно он наш. Нельзя.
Кстати, слово «обозреватель» есть во всех изданиях. Обозреватели – политические, экономические, научные, театральные… Но кулинарный, по-моему, только в «Неделе». Кулинарный обозреватель один, один на всех, Похлебкин!
Мы понимали: время от времени надо будет объяснять читателям, что это такое. В начале 1982 года «раскрыли тайну», кто же такой Похлебкин:
«Вильям Васильевич Похлебкин, кандидат исторических наук, автор более 10 книг и 120 статей по географии, истории и внешней политике скандинавских стран. В последнее время много сил отдает изучению поваренного и кондитерского искусства. Является кулинарным обозревателем «Недели». Его перу принадлежат книги «Чай», «Все о пряностях», «Национальные кухни наших народов», «Тайны хорошей кухни». Сегодня продолжаем публикации кулинарного словаря».
Я была рада: наконец-то мы дали хоть краткую справку о Похлебкине.
Прочитал он это наше представление о себе, уже после выхода номера… Что тут началось! Причина – слова «кандидат исторических наук». Мы-то думали, что, написав это, поднимаем престиж Вильяма Васильевича. Увы, не учли, что наступаем на больную мозоль. Ведь докторскую он написал первым на курсе, великолепную, посвященную Скандинавии. Защитить не дали. Очень переживал. А тут мы… Впрочем, потом успокоился. Понял: кандидат – тоже неплохо.
И еще «событие» – мы, тоже впервые, напечатали в «Неделе» фото Похлебкина. Наш фотокорреспондент Виктор Ахломов бегал за ним, а тот скрывался, кричал, что не фотогеничен; потом несколько раз критиковал контрольки. В результате был доволен.
…А словарь продолжался. Добрались до «калача». Теплый, хрустящий, красивый, формы замысловатой, положишь на стол, сразу руки гостей потянутся. Слышала, в подмосковной Коломне есть музей калача.
Калач – происхождение спорное. А я-то думала, кушанье исконно русское. Нет, пишет Похлебкин, одни лингвисты видят основу в слове «коло» – колесо (искаженное «калач» – круглый, кругообразный). Другие – в татарском слове «Кал-ач», что буквально означает
«Будь голоден», иначе «Имей аппетит». Следовательно, «калач» означает «аппетитный». По смыслу это, пожалуй, наиболее верно. И по смыслу, и исторически. Ведь, по утверждению Похлебкина, калачи известны именно с XIV века, как заимствование татарского пресного теста, оригинально обработанного. Вот почему калач так не похож на все другие русские виды хлеба.
Форма и названия отдельных частей калача – это русская при-думка. Средняя часть – животик с губой. Затем ручка, или, правильнее, дужка (в древности называлась «перевясло»). Каждая часть имеет различный вкус, так как выпекаются они по-разному.
Одно из отличий калачного теста – способность не черстветь длительное время. В XIX веке калачи замораживали в Москве и везли, например, в Париж, где их оттаивали в горячих полотенцах и подавали как свежеиспеченные. Даже спустя месяц-два.
Буква «К» в нашем недельском алфавите оказалась весьма популярной; имен-названий, начинающихся с нее, очень много. Они практически лидируют в словаре: 65. Лишь на одно слово уступают букве «Б» – 66. Дошла очередь и до кулаги.
Кулага – русское национальное сладкое блюдо...
Далее о нем всего два абзаца, блюдо малозначащее, неизвестное многим. Не знаю, почему Похлебкин его выбрал. А вот скандал, который он устроил мне в связи с этим, долго помнила. Словом «кулага» заканчивалась очередная колонка кулинарного словаря в номере 29 за 1981 год. Следующая публикация – через месяц, в номере 33. Надо же такому случиться, что она начиналась с этого же слова – «кулага».
- Как такое могло быть! – топал ногами Похлебкин. – Всех уволю. И вас тоже.
- Вильям Васильевич, ну проглядела корректура, с кем не бывает. Ведь ничего не пропустили, не потеряли, алфавитный порядок не нарушили. Напечатали дважды! Так ведь повторенье – мать ученья. Может, даже к лучшему, больше людей прочитает. Поверьте, читатели и не заметят.
Я была права: этого читатели не заметили. Зато обратили внимание, что стало меньше рецептов. Возмутились: «История – это хорошо, но хотим рецепты». Отвечать каждому не было возможности. Пришлось снова – на страницах «Недели»:
«Уважаемые товарищи читатели! Напоминаем: кулинарный словарь задуман не как сборник рецептов (хотя они и встречаются), а как собрание небольших рассказов об истории продуктов, блюд, названий, явлений “кулинарного мира”. Рассказывая о каком-то кушанье, автор, как правило, называет входящие в его состав продукты, приводит весовые соотношения, но это, тем не менее, не рецепт, в котором необходимо подробно указывать последовательность операций, технологию (это далеко не всегда входит в задачу автора) и т.д. Эти небольшие новеллы-исследования адресованы тем, кому интересно узнать новое о, казалось бы, давно знакомом, привычном, а иногда и забытом».
Лимпопо – русское искаженное название финского хлебного супа («лейпакейто»), ставшего модным в конце XIX века в Петербурге и распространенного в России жившими там финнами, но превращенного… в напиток.
Дальше подробно говорилось об этом напитке. А я все думаю про строчки Корнея Чуковского:
На горе Фернандо-По, Где гуляет Гиппо-По, По широкой Лимпопо…
Ничего не понимаю! Фернандо-По – это не гора, а всего лишь остров в Гвинейском заливе, Лимпопо – река в Южной Африке, ее открыл португальский мореплаватель Васко да Гамма. При чем же здесь напиток?!
Лягушки – блюдо, распространенное как в Европе (Франция,
Бельгия, Дания, Болгария, Югославия, Греция, Румыния), так и особенно в Юго-Восточной Азии. Нельзя сказать, что оно так уж экзотично. Используются только ножки и бедрышки зеленых лягушек. Технология приготовления не сложна: полуфабрикат выдерживается в подкисленной лимоном холодной воде со льдом в течение двух-четырех часов, затем панируется в различных панировках – в кляре, сухарях, яичном белке, в рисовой муке, в зависимости от принятых в той или иной стране обычаев. Обжаривается в растительных маслах – оливковом, подсолнечном, ореховом, кунжутном.
Меню – программа застолья. Имеет два основных значения. Первое – перечень блюд конкретного завтрака, обеда, ужина, непременно меняющийся ежедневно и составляемый на день, неделю, месяц и даже на год. Второе – общий список блюд, приготовляемых в данном ресторане или кафе и остающихся длительное время неизменным для этого заведения.
Термин «меню», объясняет Вильям Васильевич, французского происхождения, означает нечто маленькое, изящное, тонкое, нежное; самостоятельного значения, таким образом, не имеет. Но оно фигурировало в двух фразах, которыми обозначались самые первые «меню». Речь идет о записках, передаваемых на кухню из королевской канцелярии Людовика XIV с заказами на завтрак или обед и называемых «меню нот пур ля табль». Иными словами, «записка по поводу стола». Красиво написанные на плотной бумаге карточки подавались королю перед обедом: «Ля Карт де меню плэзир» – список утонченных удовольствий.
Таким образом, это слово, само по себе к кулинарии не относящееся, оказалось единственно общим в обоих прообразах меню. Поэтому в других странах, особенно в России, где французские термины просто схватывали на слух и применяли, не доискиваясь до смысла, «схватили», прежде всего, это маленькое и удобное для произношения слово. В самой Франции слово «меню» в нашем значении неизвестно и поныне. Там в ресторане просят «карту», причем отдельно «карту обеда» и отдельно «карту вин».
Метрдотель (франц.) – домоправитель, дворецкий, гофмейстер, старший официант, распорядитель столового зала – таковы разнообразные определения этой должности и профессии, говорящие об изменении ее содержания на протяжении истории.
Первоначально термин употреблялся во Франции для обозначения хозяев постоялых дворов при почтовых станциях, где в основном приезжие не останавливались надолго; лишь отдыхали и обедали. Прием все новых и новых гостей, рассаживание их в большом зале за общим столом (табльдотом), выяснение их желаний, принятие заказов, особая забота о знатных путешественниках и обслуживание их лично, консультация при выборе марки вина, а также расчет – все эти обязанности лежали на метрдотеле. Он постоянно находился с гостями в зале, был всегда готов к услугам. И одновременно держал под контролем свою команду.
- Вильям Васильевич, может, вы знали моего деда? «Бороду»?
- Яков Данилович? Еще как знал! Это ваш дед?
- Двоюродный.
По возможности мы старались давать рецепты. Помню слова
«Моцартова коса». Сдобное кондитерское изделие венской кухни, «получившее распространение, кроме Австрии, также в Лихтенштейне, в немецкой Швейцарии, Баварии и отчасти в других странах немецкого языка. Приготавливается довольно просто и в то же время весьма забавно. Рекомендуется тем, кто одновременно любит музыку и кондитерское искусство».
Приготовление интересно, но приводить его не буду, все-таки словарь! Были еще и «Моцартовские шарики» – конфеты, наполненные вареньем и ромом, и «Моцартовский торт» – в нем миндальное тесто прослаивают абрикосовым вареньем. Именно абрикосовым!
Напотребица – кладовая под погребом или ледником, предназначенная для хранения продуктов, требующих прохладного, но сухого помещения. Выстилалась внутри и покрывалась матами из камыша или соломы. Застраивалась не шкафами, а полками типа стеллажей… Слово малоинтересное, к кулинарии вроде не имеющее отношения. Но это было последнее слово кулинарного словаря Вильяма Похлебкина, оборванного без всякого обращения к читателю, без объяснений.
Похлебкин был потрясен, я тоже. И даже главный редактор:
«Указание сверху». Дело не в конкретном слове. Просто ЦК КПСС был завален письмами читателей и работников общепита: «Просим издать кулинарный словарь Похлебкина». Какой словарь? Какого Похлебкина? Того самого?
С директивными органами не спорят…
Думаю, это лишь предположение. Своим исследованием водки Вильям Васильевич полностью реабилитировал себя, даже в глазах ярых недоброжелателей. Истинной причины закрытия я так и не знаю.
Кулинарный словарь, начавшийся в 1978 году, в номере 30, закончился в 1986 году, в номере 11. Семь с половиной лет радовал он читателей. И меня.
Похлебкин обиделся, ушел в другие издания.
Обидчивость его не знала границ. По поводу и без повода. Упрямый, взрывной, юмора не понимает. Мог оскорбить вахтера, мог сказать, что мы сокращаем его статьи специально, чтобы потом опубликовать оставшиеся куски, выдав за свои. Как-то, придя к нам в редакцию, нажал кнопку лифта, терпеливо ждал, пока кабина спустится. В это время с улицы подошли сотрудники. Поздоровались, поговорили, стали ждать вместе. Вот и лифт. Вильям Васильевич вошел, а других не пускает:
- Это мой лифт, я его вызвал.
Работать с ним было трудно, особенно после того, как он запретил посылать себе телеграммы. Эти телеграммы заменяли нам телефон: я сообщала, когда он должен приехать в редакцию. Скажем,
«Жду вторник вторая половина». И вдруг:
- Телеграмм больше не посылайте!
- Почему?
- На почте известно, что «вторник вторая половина» меня не будет дома. В квартире книги пропадают…
Мы тогда смеялись: мания преследования. Теперь, после убийства, думаю: может, зря смеялись.