Космос как предчувствие

Он приехал в Москву из солнечного Самарканда и проделал большой путь от маленького инструктора отдела пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ до очень большого начальника. Телевизионного. Чего он в своей жизни только не возглавлял: Первый канал, второй, шестой… Сейчас возглавляет Национальную ассоциацию телерадиовещателей. Ну и, конечно, член Общественной палаты. Эдуард Сагалаев — восточный мужчина с красивыми усами. Очень уважаемый человек. Сегодня ему исполняется 60 лет. Про то, что он думает по этому поводу и как собирается встречать эту дату, Эдуард Михайлович рассказал «МК».

— Я послал приглашение узкому кругу друзей, которых хотел бы видеть вечером в этот день. Написал так: «Мне 60 лет. Смешно». Потом мои же друзья слово «смешно» попросили выбросить. И я выбросил. Но на самом деле мне смешно.

— Вы всегда так прислушиваетесь к друзьям?

— Конечно. Россия — это ржавая антенна, которая слушает весь мир. Вот мы и прислушиваемся к миру. В последнее время я с большим удовольствием думаю, например, про дискуссию вокруг суверенной демократии. Ну, на самом деле достали эти представители так называемых цивилизованных стран своими концепциями, как обустроить Россию. Советуют и советуют. Тем не менее мы умеем слышать, слушать, слушаться, поступать, как нам советуют. Потом жалеть об этом. Я считаю себя счастливым человеком, потому что живу здесь и сейчас. И свою родину ни на что бы не променял, хотя у меня были предложения «оттуда». И работу мне там предлагали, и по особому статусу VIP давали вид на жительство. Мне это приятно, конечно. Я с большим уважением отношусь к Америке, но точно знаю, что мне не удалось бы нигде, кроме как в России, прожить за эти годы четыре судьбы. Одну судьбу советскую, другую горбачевскую, третью ельцинскую и четвертую — сейчас, путинскую.

— Странно, я спрашиваю о вас, а вы мне — о суверенной демократии. Но скажите: по-вашему, путинская, четвертая ваша судьба станет, простите, для вас последней (долгих вам лет!) или впереди будет что-то еще? В смысле: Путин — forever?

— А впереди только космос. И не потому, что я собираюсь заканчивать свое земное существование, а просто рано или поздно человек начинает видеть и чувствовать что-то новое. Что это, мистика, космос? Неважно. Это ощущение пришло.

— Вы хотите сказать, что все, что с нами будет дальше, неизведанно?

— Наоборот, дальше все изведано и понятно. Уже дальше нельзя откосить, мотивируя это незрелостью или отсутствием опыта. Откосить от сознания себя: кто ты есть, чего ты стоишь, что ты сделал и что еще можешь сделать хорошего. А как раз такие вещи, как политика, очень непросто в этом контексте прочитываются. Но гармоничная жизнь — это не значит жизнь вне политики. Если ты можешь как-то влиять позитивно, то ты обязан это делать.

— Иначе политика займется тобой?

— Нет, просто нужно использовать собственные возможности. Я очень люблю Рериха. Это был человек масштаба Толстого. Так вот, Рерих пытался как мог взаимодействовать с российским большевистским правительством и правительствами других стран. Правда, ничего хорошего из этого не вышло, но он честно пытался. Я, конечно, не Рерих и боюсь, что мне до него очень далеко, но, с другой стороны, никто не должен считать себя маленьким человеком.

— Почему вы считаете, что тот, кто не идет в политику, — маленький человек?

— Нет, это его выбор. Человек и вне политики может быть огромным. И если он в политике, он тоже может быть огромным, и это не значит, что он конъюнктурщик и властолюбец. Например, Солженицын. И я крайне возмущен, раздражен и раздосадован, когда слышу в его адрес какие-то недобрые слова.

— Да и кто эти люди, которые нападают на Солженицына?

— Да, нужно колоссальное моральное право, чтобы его судить. А что он сделал не так? Вот у меня есть несколько реликвий в жизни. Например, фотографии мамы и папы. Папина орденская книжка или последний мамин паспорт, из которого была вырезана фотография, чтобы сделать копию на надгробный памятник. Так вот, одной из реликвий для меня является журнал «Роман-газета» с «Одним днем Ивана Денисовича», который просто перевернул меня. Для меня это было рождение — я читал «Ивана Денисовича» по ночам. И не случайно моим кумиром был Святослав Федоров. Он ведь оперировал не только катаракту и хрусталики вставлял искусственные — он помогал людям увидеть мир, и мне тоже на очень многое открыл глаза.

— Эдуард Михайлович, сейчас, по прошествии лет, вы позволите себе смотреть людям прямо в глаза?

— Так получилось, что в последние годы моей жизни я стал заниматься все больше исследованиями и изучениями представлений о вечности, о Боге, о происхождении жизни, о Вселенной. Это меня просто захватило! И вот два последних года я стал торопиться домой, чтобы открыть книжку, как это было когда-то давным-давно. Сейчас, например, я читаю «Надличностное видение» Станислава Грофа. Я еще перечитываю Николая Рериха, Николая Федорова, Константина Эдуардовича Циолковского, Вернадского. А еще «Махапхат-харату», «Рамайяну»…

— То есть сейчас вы начали задумываться и о паранормальных явлениях?

— О явлениях — да. Но применять к ним паранормальную окраску было бы неправильным. Я занялся исследованиями в области трансперсональной психологии. А помогло мне в эту сторону развернуться одно мистическое событие, которое со мной лично произошло. Как я это называю — «путешествие вне тела». Этот опыт произвел на меня колоссальное впечатление. В тот момент чего я только не передумал. Первая мысль — ну все, умираю, вторая — нет, схожу с ума и т.д. То, что со мной произошло, описать невозможно. Это ментальные переживания, очень личные. Если взять и пересказать их, то выйдет лубок, если добавить эффектов — фэнтези. А когда я залез в Интернет и попытался там найти информацию о подобных явлениях, то понял, что об этом давно все написано и во всех жанрах. Мой друг Яков Маршак, знаменитый ученый-психолог, познакомил меня с российскими последователями и их трансперсональными трудами. Недавно один из крупных специалистов в этой сфере, замечательный психолог Владимир Майков показывал мне такие простенькие рисуночки с большим смыслом. На одном из них изображены несколько беспорядочных пятен. Ты смотришь на них 30 секунд, потом отводишь глаза — и у тебя возникает совершенно отчетливый образ Иисуса Христа. Но все это будет иллюзией, которая побуждает тебя задуматься о том, что ты видишь перед собой: Бога или иллюзию Бога. И как прорваться к этой реальной реальности.

— Вы уже прорвались?

— Да, у меня был такой прорыв. Это случилось после поездки в Индонезию, на Бали. То, что со мной произошло, в психологии называется «измененное сознание». Тогда многое совпало: атмосфера, мое настроение. И я вот так, по-дилетантски, ничего не поняв, получил такой опыт. Приз, подарок судьбы, и не знал, что с ним делать. Это сейчас я понимаю, что йоги, находясь в длительных медитациях, совершают подобные путешествия. Но и самые обычные люди, знакомые с дыхательными практиками, и те, кто истово молятся в келье православного монастыря, тоже испытывают что-то похожее. Психологи мне объяснили, что это чрезвычайно полезно — как генеральная уборка для организма. Вот я решил прибраться к юбилею…

Заметьте, я смотрю на вас совершенно спокойно и не отвожу глаз, потому что, во-первых, мне нечего стыдиться, а во-вторых, я не лгу. И если меня спросят: а вы уверены, что это не была галлюцинация? — я скажу, что до конца ни в чем не могу быть уверен. Но я много чего увидел, будучи в измененном сознании, — достаточно много, чтобы заставить себя переосмыслить поступки, взгляды, привязанности.

— Это интеллигентные люди спросят вас про галлюцинации, а неинтеллигентные скажут: да, старость — не радость, не пора ли вам в один хороший желтый дом, в палату, сами знаете какую? Не Общественную, конечно. Уверен, вы на это не обидитесь, потому что смотрите на всех с вашей большой высоты.

— Самое ужасное, что может быть, — это смотреть на людей сверху вниз. Не надо делить судьбу на философскую и не философскую. Истина конкретна. Вы же не будете отрицать, что мы, люди, — часть биосферы. И у нас очень много от животных — инстинкты, повадки. Известно, что когда у самца, доминантной особи, накапливается раздражение, он бьет по башке того, кто под ним стоит. А тот ровно так же поступает с нижеследующим товарищем. Ну а те, кто в самом низу, которым некого бить, а их бьют все, знаете как называются научным термином? Подонки. И что им делать? Они самые слабые, самые беспомощные, но и самые агрессивные.

— Ну и куда несчастному маленькому человеку податься? Жить такой прибитой жизнью — или опять бунт, бессмысленный и беспощадный?

— Кто-то из великих философов, кажется, Борух Спиноза, сказал: «Не плакать, не смеяться, а понимать». Но это его кредо. А мое кредо — плакать, смеяться и понимать. Я не могу лишить себя эмоциональной жизни. Я плачу, смеюсь, я живу.

— Но вы-то доминантный самец, то есть самец с положением, и вам есть кого побить?

— О, да. И это является моей большой проблемой. Потому что я переадресую свой гнев на близких людей, на жену, детей.

— А по вам и не скажешь. Вы такой душка.

— Но мои близкие меня прощают, потому что любят.

— А ваши подчиненные?

— Слава богу, сейчас у меня мало подчиненных. А если исходить из того, что я уже в маразме и как бы существую в воображаемом мире, где обитают души умерших предков… Вот однажды там, в своем путешествии, я почувствовал присутствие моей мамы. После этого у меня возникло такое ощущение покоя, бесстрашия, потому что я услышал посыл нежности, любви. Мама мне сказала: «Не надо бояться смерти. Смерть — это не конец, дальше будет что-то другое».

— А вы так сильно задумываетесь о смерти?

— Да, всю жизнь. Вот у меня есть такой тест: боюсь летать в самолете или нет. Иногда боюсь, иногда нет.

— Наверное, не боитесь вы лишь тогда, когда хорошо выпьете перед полетом?

— Я не пью уже шесть лет.

— Но в России питие — это как раз часть жизненных радостей. Или вы настолько восточный человек, что это не принимаете?

— Я такой же восточный, как и русский. Половина моей крови — абсолютно русская. Дедушка у меня был раскулачен, он жил в Поволжье. Моей маме было 12 лет, когда всю ее семью в 30-м году по этапу отправили в Среднюю Азию, где они и осели. Слава богу, что они осели в Самарканде, а не в каком-то другом городе. Это просто подарок судьбы. Я почти всем обязан этому городу. Он очень мистический, солнечный, пронизанный космической энергией.

— Так вот откуда ваша тяга к космосу…

— Может быть. Вспоминаю такую историю. В Самарканде жара бесконечная под 50 градусов. Утром уже пекло. Мне лет десять. Иду в школу, смотрю, как обычно, все прохожие стараются спрятаться в тенек. Идут по той стороне, где деревья, козырьки зданий тень отбрасывают. А со мной что-то происходит — я перехожу на солнечную сторону. Иду, а лучи как будто кто-то в меня вколачивает, больше и больше. И я чувствую не раскаленное солнце, а поток энергии. До сих пор вспоминаю этот случай — и, думаю, я благодаря этому дню на всю жизнь зарядился.

— Вы, мне кажется, такой эпикуреец, любите получать от жизни удовольствие.

— Понимаете, я работаю на телевидении, и поэтому мне гораздо сложнее находить в этом удовольствие и прямо смотреть людям в глаза. Но почему-то ко мне лично многие относятся позитивно, а телевидение ненавидят. Может быть, надо было бы быть врачом, как моя мама, или строителем, как отец. Но так уж вышло — что-то меня потащило в стремнину жизни, что-то было во мне дартаньяновское в лучшем случае. А в худшем — что-то, наверное, растиньяковское. Или кто там еще злобный герой, который карьеру делает? Но мне хочется думать, что это что-то мушкетерское.

— Так сейчас вы кто — д%u2019Артаньян на пенсии?

— Понимаете, я спрашиваю себя: «Это поза или нет, что полностью удовлетворен своей жизнью?» Ты побывал в Гималаях и даже над Гималаями. Унесся ввысь и почувствовал, что там — красота, гармония, вечность. И получил ответы на какие-то важные для себя вопросы. Но когда ты понимаешь, как много ты сделал не так, как много ты лгал, изворачивался, как много ты жил по-мелкому… Но нельзя же ненавидеть жизнь за то, что я не прожил так красиво, как мечтал. Все равно я остался самим собой. Все равно я показал на всю страну пьяного президента во время избирательной кампании.

— Вы считаете это своей большой заслугой?

— Это был мой долг. Как у «санитара леса». В этом, я считаю, главная миссия журналистики. Когда говорят, что демократия, перестройка, падение коммунизма начались после Рейгана и его «империи зла», я смеюсь: это же сделали мы, комсомольцы. Мы это сделали, потому что у нас за плечами наши отцы, которые воевали, наши деды, которые в лагерях были расстреляны. Какой Рейган?..

— Но отцы и деды скажут, что вы, ваше поколение, разрушили великую страну — Советский Союз?

— Со своим отцом я всегда объяснюсь. Это мой дом, моя страна.

— Вы можете себя назвать независимым человеком? Ведь вы же богатый и вроде бы влиятельный? Легко ли вам сейчас сохранять достоинство? Ведь сейчас за это не убивают и почти не сажают.

— Наше поколение пронесло это достоинство в себе. И ему выпала большая доля и честь уйти от тотальной трагедии жизни, когда за один век страна потеряла около 100 миллионов жизней просто так, ни за что. И я уверен, что наше поколение сделало решающий шаг к искуплению, к достойной нормальной человеческой жизни из этого бреда. Вы же понимаете, что я никогда не соглашусь делать что-то против своей совести, ну там по поводу третьего срока или хвалить президента по заказу; я еще пойду и буду кричать о том, что думаю, с большим удовольствием, со вкусом, соберу пресс-конференцию…

— Неужели вы так независимы и вас не за что подвесить?

— А что, в Гималаи меня не пустят? Я туда сейчас собираюсь в очередной раз. Я считаю, что на дворе сегодня стоит власть, которая избегает правды. Впрочем, такова природа любой власти. Я что думаю о власти, то и говорю, в том числе и представителям этой власти в лицо. И никогда ни от кого ничего не скрываю. Но нельзя гордиться тем, что ты порядочный человек. А для многих это предмет зазнайства. Но гораздо более стыдно бояться и не говорить правду.

Александр Мельман