В Париже XIX века выставка живописи в Салоне была тем событием, о котором все газеты писали на первой полосе. Поскольку фотографии печатать еще не умели, то газетные художники перерисовывали картины, а критики их тщательно обсуждали — технику, сюжет, развеску. Каждая экспозиция считалась своеобразным отчетом культуры о прожитом годе. Как теперь знают все любители импрессионистов, в Салоне выставлялись не лучшие художники своего времени, а те, которых в их время считали лучшими. И это говорит об эпохе больше, чем об ее искусстве. В России XIX века с такой — репрезентативной — функцией лучше справлялись не художественные выставки (хотя и они, особенно передвижнические, тоже), а толстые журналы с непременным и модным романом. Так или иначе, все это категорически устарело в XXI веке. Про выставки — смешно говорить, да никто и не говорит. Во всяком случае, с тех пор как протухла залитая формалином акула — шедевр самого успешного художника в современном искусстве Дэмиена Хёрста. Литература тоже ушла на обочину, откуда ее не может выманить даже Нобелевская премия, которая сейчас играет примерно ту же роль, что российские литературные премии, то есть — никакую.
Что же представляет нам нашу культуру сегодня? Пожалуй, «Оскар». Собравшиеся там фильмы не обязательно лучшие в современном кино. Отнюдь не все полученные награды заслужены. Да и сама церемония часто скучна, иногда нелепа и всегда оставляет желать лучшего. И все-таки ничего важнее «Оскара» у нас просто нет, потому что каждый год в Голливуде устраивают олимпиаду поп-культуры. Массовое кино объединяет планету успешнее терроризма, экономического кризиса и экологической угрозы. Первое и главное искусство планетарной цивилизации, кино говорит от ее имени на своем языке — и не только то, что мы слышим с экрана. Определяя тенденции и описывая состояние, первый «Оскар» 10-х годов сканирует сознание — и подсознание — общества, разменявшего второе десятилетие нашего столетия.
Avatar/Аватар
Удостоенный девяти номинаций, включая главные — за лучший фильм и режиссуру, заработав по пути к «Оскару» два миллиарда долларов, «Аватар» никого не оставил равнодушным. Такой триумф не мог пройти безнаказанным, и автору предъявили длинный список претензий. Одни жалуются, что положительная героиня курит. Других раздражает, что положительный герой — «белый мессия», спасающий «цветных» (в данном случае — синих) туземцев. Третьи, наши соотечественники, считают, что Кэмерон все украл у Стругацких. Последнее не совсем справедливо, потому что у знаменитых братьев режиссер взял название планеты Пандора, а все остальное заимствовал из других источников: повести Андерсена «Зовите меня Джо», романа Гаррисона «Неукротимая планета» и еще дюжины книг и фильмов, которые составили банальный или классический (в зависимости от точки зрения) сюжет этой картины. Дело в том, что фабула контакта в научной фантастике практически всегда повторяет историю Нового Света. Разница лишь в том, кто индейцы — мы или они?
Все это, впрочем, совершенно неважно, ибо смотреть «Аватар», чтобы узнать, чем все кончится, — безумие. Это — фильм-аттракцион, от которого открывается рот и отвисает челюсть. И это опасно, потому что «Аватар» погружает нас в зрелище с головой. Авторы спецэффектов воспроизвели ощущения, которым награждает любителей подводное плавание. Смотреть такое кино, как нырять с аквалангом: в открывшемся мире чужие — мы, а не окружающее. В «Аватаре» сюрреалистическая флора, фауна и машинерия — строительный материал для того тотального впечатления, на которое вправе рассчитывать трехмерное кино. До сих пор оно пребывало на стадии «Политого поливальщика», теперь стоит на пороге новых, уже собственно художественных открытий.
По своей природе кинематограф, как элевсинские мистерии, стремится вовлечь зрителя, превратив его в соучастника. Поэтому кино тяготеет к мифу, но миф — это не волшебная сказка, миф — хор, хоровод, слияние. Разница — такая же, как смотреть балет и ходить на танцы.
В популярности «Аватара» — залог продолжения. Голливуд может игнорировать все, кроме успеха. Но далеко не каждая из великих историй позволяет трехмерное воплощение. Кто захочет оказаться внутри того мира, который создали Достоевский или Фолкнер? Реализм в 3D — больная идея. Новая техника — призыв к эксперименту с мифологическим кино. Она позволяет заново поставить Библию, «Одиссею», «Солярис».
The Hurt Locker/Повелитель бурь
Основного конкурента «Аватара» (те же девять номинаций, включая главные) сняла бывшая жена Кэмерона Кэтрин Бигелоу.
Если правда, что генералы ведут предыдущую войну, то кино обычно отстает еще больше. С этой точки зрения Голливуд еще не ушел из Вьетнама. Но «Повелитель бурь» (чтобы ни значило это диковинное в русском переводе название) — фильм по-настоящему современный. Он — про сегодняшний Ирак и завтрашний, как выяснилось после эскалации конфликта, Афганистан. Картина изображает специфику именно и собственно нынешней войны. Борьба с террористами — дистанционный бой, который ведется через неодушевленные, да еще зарытые в землю предметы. Это — война минеров с саперами. Но главные в фильме — ни те и ни другие. Главные — сами иракцы, безучастные зрители, с азартом следящие за поисками бомбы. Мы видим происходящее их глазами. В их взгляде нет сочувствия к солдатам, только жгучий интерес к исходу операции: убьет или нет.
Для одних, говорит этот фильм, война стала зрелищным спортом, для других — русской рулеткой, и только про третьих, врагов, мы не знаем ничего. Соперник всегда за кадром, и это лишает картину центрального конфликта — сражения, единоборства, агона, без которого, кажется, невозможен батальный жанр. Но это — другая война, не дающая ни радости победы, ни утешения славной смерти. На долю героя остается упоение риском, душевный вывих, приводящий в действие монотонный сюжет, который обрывается блестящей сценой в финале.
Отслуживший свое герой возвращается в Америку. Жизнь сапера — проблема верного выбора, и он его сделал. Именно поэтому он дома. Мы видим его с женой в супермаркете. В кадре — уходящие к горизонту полки. И на каждой — «сириалс», пакеты с хлопьями. Единственный вопрос: какой выбрать к завтраку? Неудивительно, что в эпилоге мы опять находим героя в Ираке: война стала его частным делом, риск — наркотиком, смерть — ремеслом, и никакой политики.
The Inglourious Basterds/Бесславные ублюдки
Из восьми номинаций, полученных этим фильмом, самая заслуженная — за сценарий. Тарантино сегодня пишет лучше всех, и не только в Голливуде. Его диалоги печатают отдельно и даже продают на CD. Он овладел техникой, которую сам изобрел: дискретное правдоподобие, пунктирный гиперреализм. В его кино все детали выпуклы до обморока, но всякий раз, когда мы втягиваемся в действие и готовы сопереживать происходящему, режиссер нарочито, грубо, аляповато разрушает иллюзию, напоминая, что экран врет, что все показанное — неправда, игра, абсурдный произвол и бредовый вымысел. Утрируя условность жанра, Тарантино подчеркивает ее смесью языков. Титры тут — как текст в комиксах.
Чего же добивается режиссер, раскачивая наше чувство реальности? Автономности своего искусства. Он развел факт и кино так далеко, как никто до него не решался. При этом Тарантино — воинствующий маньерист: он делает свой фильм из сотни других. Каждый кадр — цитата, но собравшись вместе, они образуют радикально новую художественную ситуацию. Фильм травестирует больную историю, позволяя себе — и нам! — смеяться над нечеловеческой трагедией. На знаменитый вопрос, какой может быть поэзия после Освенцима, Тарантино отвечает — «комической».
О том, что условия игры изменились, догадываешься уже в самом начале фильма, когда жуткий истребитель евреев полковник Ланда (верный «Оскар») закуривает трубку Шерлока Холмса. Такие эпизоды прошивают картину, помогая нам легче переносить сцены насилия. Смешное обезвреживает жестокость, освобождая привычно уязвленное сознание от кошмаров. «Больше всего, — рассказывает Тарантино интервьюеру, — фильм понравился в Германии, труднее всего его смотреть евреям, проще всего — индейцам, узнающим в „Ублюдках“ перевернутый вестерн».
Как бы ни был успешен новый трюк Тарантино, к этой картине надо привыкнуть. И только тогда, когда это произойдет, можно будет представить кинокомикс по мотивам «Архипелаг ГУЛАГ», в финале которого на экране подробно и со вкусом расстреляют Сталина, Берию и других палачей отечественной истории.
Куда же ведет «Оскар»? Ясно, что подальше от психологического кино, в сторону от кино реалистического, прочь из гетто кино мазохистского, самовыражающегося, клаустрофобского. Почав 10-е, Голливуд ставит на эксцентрику всякого рода — техническую, историческую, композиционную, тематическую, сюжетную. Это вовсе не значит, что всем надо идти за «Оскаром». Наоборот, предоставив Голливуду то, с чем он лучше всего справляется, — развлекать планету, другое кино может стать действительно другим, таким, как, скажем, то, что снимал мой любимый режиссер Кесьлевский.
Александр Генис
