Состояние Романа Костомарова остается критическим. Врачи делают всё возможное, чтобы спасти фигуриста. Когда спортсмен выкарабкается, ему придется учиться жить заново с ампутированными конечностями. Мы поговорили с людьми, которые живут без рук и ног.
Белорусу Алексею Талаю было 16 лет, когда он подорвался на мине, оставшейся со времён Великой Отечественной. Врачи ампутировали ноги и руки Алексея. Правой руки нет до плеча, левой — до локтя.
Сейчас Талаю 40 лет. За его плечами – участие в Олимпийских играх, чемпионатах Европы и мира по плаванию. Он занимается бизнесом, проводит мотивационные тренинги. У него четверо детей и счастливая семья.
Но чтобы принять себя и научиться жить заново, Алексею потребовались годы.
- По информации СМИ, Роман Костомаров сам дал согласие на ампутацию. Как у вас было?
- Я был несовершеннолетним, решение принимали родители. Им объяснили, что других вариантов нет. У меня началась газовая гангрена (омертвение тканей организма, вызванное инфекцией – «МК»). И я стал тем, кем стал.
Хорошо, что у меня сохранилась часть левой руки, по локоть. Благодаря этой руке я научился жить.
Если Костомаров дал согласие, значит, у него преобладал здравый смысл. Возможно, он намного сильнее, чем мы думаем, раз принял свою судьбу. Сейчас важно, чтобы Роман в дальнейшем смог научиться с этим жить. К тому же сохранились оба колена – в его случае, не проблема сделать протезы.
В моей ситуации культи ног и руки не позволяют в полной мере ходить на протезах. У меня нет коленей, и я не могут подстраховать себя руками во время возможного падения. Для меня протезы представляют опасность. Я могу лишь постоять в квартире на протезах. Так что жизнь показала, что придётся довольствоваться малым, тем, что есть.
Пара лет ушла на то, чтобы я научился передвигаться без протезов и коляски.
- Сколько времени потребуется, чтобы принять себя?
- Кто-то способен принять подобные перемены в жизни, а кто-то не способен. В последнем случае человек замыкается в себе, ломается.
Когда я лишился конечностей, было тяжело принять себя нового. Но постепенно я смирился.
Что мне помогло? Во-первых, мой дед, ветеран ВОВ много рассказывал об увечьях, которые получили его товарищи по оружию. Я понимал: значит, люди и так живут. Во-вторых, рядом была любящая семья – родители, брат. В-третьих, друзья не оставили меня в тот момент, когда я привыкал к самому себе.
Полное осознание того, что не всё потеряно, пришло ко мне через год после случившегося. Только тогда я начал улыбаться. А поначалу не выходил из дома.
Мне хватило мозгов не сильно трепать нервы близким постоянными истериками. Хотя без этого не обходилось. Я срывался, когда меня кормили с ложки, помогали с туалетом. А по ночам плакал. Неделями, месяцами. Отворачивался к стене, утыкался в подушку, чтобы меня никто не видел не слышал. Выплакаться необходимо, по-другому невозможно.
Уму непостижимо, ведь ты этими руками бренькал на гитаре Цоя, держался нежную ладошку девочки, помогал маме нарезать перец и морковь для лечо, чинил с батей велик. И тут… На тот момент я мечтал, чтобы меня не было вообще.
- Одно время вы увлеклись алкоголем. Помогало?
— Алкоголь может немножечко помочь. Но не хотелось бы, чтобы мои слова послужили призывом к действию. Я начал выпивать не по поводу своей трагедии, а из-за того, что произошел разрыв в личных отношениях. Это всё могло плохо закончиться.
Алкоголь, сигаретка затягивает. Я оставался наедине с самим собой, в пьяном дурмане рассуждал о жизни и несправедливости, жалел себя. И вот эта трясина могла засосать. И не было бы меня уже на белом свете. Но нашелся человек, который меня встряхнул. Он сказал: «Леша, если ты умрешь, поплачем месяц-два, родные поскорбят подольше, а потом жизнь продолжится. И никто о тебе не вспомнит, а твоя могилка зарастет травой».
Тогда я задумался, а ведь правда через время всем будет фиолетово, был такой Алексей Талай или не был, страдал или нет, понят он был миром или нет. И я посмотрел на ситуацию под иным углом. В итоге бросил алкоголь, завязал с курением.
- Помощь психолога вам потребовалась?
- Моим психологом стала сама жизнь. Помню, на реабилитации в Германии я познакомился с детьми, у которых была онкология. Они в 8 лет теряли ручки-ножки, но жили, радовались, любили своих мам, трогали за лицо папу, ослепнув после очередной операции. Я смотрел на них и говорил себе: слушай, ты хотя бы до 16 лет бегал, прыгал, веселился и всё у тебя было по-человечески, а у этих малышей всё закончилось гораздо раньше.
Психологами стали мои друзья, девочки, которые появлялись в нашей компании.
Но главный психолог – это время. На первых порах важно не поддаваться эмоциями, не наделать глупостей.
А с психологом я первый раз пообщался спустя семь лет после трагедии. К тому моменту у меня уже родился старший сын. Мама настояла, чтобы я отправился в реабилитационный центр. На первой встрече специалист меня выслушала и сказала: вы не нуждаетесь в нашей помощи.
- Вы быстро научились делать какие-то привычные вещи без помощи рук и ног?
- Поначалу я часто падал, когда по привычке собирался куда-то вдруг побежать. Чокнуться можно было от того, когда ты сидишь на коляске, не можешь двинуться, твоя бабушка катит тебя, тогда как раньше ты бегал ей за хлебом в магазин.
Однажды мне стало жарко, а дома никого не было. Я попытался снять майку. Раздирал её, как мог: плечами подкидывал её к лицу, рвал зубами, пробовал снизу зацепить культей. И тут домой пришла мама. Боже мой, её глаз мне не забыть никогда. Она с ужасом смотрела на меня и не понимала, что делать: успокаивать или проигнорировать.
Раздражался я, когда меня кормили. Но через полгода психанул и заявил маме, что буду есть сам. Мне надоело, когда я хотел кусочек мяса, а мне совали картошку. Думал взять салатик, а мне давали рыбу. Первое время я ел, как собачка. Весь вымазывался, было неудобно. Со временем научился. Позже научился и сам чистить зубы.
Каждый день с самого утра я прохожу целые квесты. Когда мне надо выйти из дома, я не могу себе позволить что-то забыть, чтобы потом вернуться. Поэтому изначально я более собран. Мозг начинает мыслить стратегически. И когда я смотрю на родных, которые перед выходом бегают по квартире туда-сюда, думаю: как можно сразу это всё не предусмотреть?
- Как вы всему научились?
- Внутренняя соображалка помогла. Да и выхода у меня не было. Вы только представьте, какая женщина жила бы со мной, если бы я каждую секунду обращался к ней за поддержкой – раздеться, одеться, принять душ и всё остальное.
Если человек становится обузой, у него нет желания приспосабливаться и развиваться в новом теле при новых вводных, то рано или поздно любящий человек сбежит. Уныние уничтожит твоё окружение. Негативное отношение к себе и к ситуации испортит жизнь близким.
Изначально врачи давали прогноз, что я и сутки не проживу, когда диагностировали у меня газовую гангрену. Я мог умереть в любой день. Но я живу, воспитывают детей, занимаюсь спортом, веду бизнес. Рядом со мной семья.
Какими бы мы не были, необходимо дальше жить, до последней секунды.
«Я нашла себя в творчестве»
25-летняя Вероника Лазарева родилась с редким заболеванием – неразвитыми руками и ногами.
- Думаю, Роман Костомаров справится. Спортсмены - волевые люди, — считает Вероника. - Я не знаю, каково это - жить с руками и ногами. С рождения училась жить в таком теле, которое мне дано. А Роману придется полностью перенастраиваться. Конечно, потребуется время...
По поводу своего тела я редко задаю себе вопросы. Принимаю себя такой, какая есть. Значит, так должно было случиться.
- Не раздражает, когда вас жалеют?
- Отношение людей зависит от того, как ты сама к себе относишься. Меня жалели, когда я была неуверенной. Потом я нашла себя в творчестве, и теперь люди не останавливаются на улице, не вздыхают, мол, бедная девочка. Так что многое зависит от внутреннего состояния человека.
Для таких людей, как я, есть много приспособлений. Но я использую только резинку с ложкой, которую прикрепляю на локоть во время еды. Если в гостях, то без неё справляюсь. Я много что умею – шнурки завязывать, волосы расчесывать... У меня же рук нет только по локоть.
- Вы носите протезы?
- Нет. Самые простые, косметические, которые выдают от государства - не функциональные. Я в этих протезах, как ходячий робот, ничего не могу сделать. И зачем носить на себе эту тяжесть? Дорогие бионические протезы я не пробовала, но мне и так комфортно.
Ещё государство выдало мне тяжёлую широкую коляску, которая никуда не проходила. Хорошо мне подарили немецкую, сделанную специально под меня. Она функциональная, узкая, на ней везде можно пролезть. Но я её использую только на улице.
- Отсутствие конечностей на здоровье не сказывается?
- Нет, со здоровьем у меня все хорошо. Я даже написала отказ от бесплатных лекарств и реабилитации. Мне это не нужно.
- Думаете о будущем?
- Раньше думала часто. А сейчас понимаю, что лучше жить настоящим.
Ирина Боброва
