Буквально через несколько дней легендарный Геологоразведочный университет МГРИ-РГГРУ празднует ни много ни мало свой столетний юбилей. О том, как учились предыдущие поколения студентов, как голодали и «холодали», но все же упрямо шли к цели, о своих учителях и полученных от них знаниях, а также о многом другом «МК» рассказал выпускник 1953 года, министр геологии СССР в 1975–1989 годах, а ныне — главный научный сотрудник МГРИ Евгений Козловский.
— Евгений Александрович, почему вы решили поступать в МГРИ? Чем вас так уж привлекла геологическая школа?
— Вообще-то свою первую жизненную школу я прошел в Белоруссии, где провел всю войну с 1941 по 1945 год. Я был связан с партизанским движением — вот уж где была школа так школа: как войти в село, как попроситься у какой-нибудь бабушки на ночлег или поесть. Ну а уж если она даст не только картошки, но и щепотку соли — это такой знак ее расположения! Соль-то была на вес золота…
— Выходит, МГРИ оказался вашей второй школой?
— Третьей. Вторая — это артиллерийское училище под Гомелем, куда я поступил в 1945 году. Окончил я его с серебряной медалью. Но на 4-м курсе я как-то увидел в клубе картину о геологах. Названия сейчас не помню, но действие там разворачивалось на Дальнем Востоке. И виды этого красивейшего края, а также показанная в фильме настоящая дружба геологов так подействовали на меня, что в 1948 году я демобилизовался, уехал в Москву и поступил в МГРИ.
— Какой крутой жизненный вираж!
— Сейчас мне идет уже 90-й год, но о сделанном тогда выборе я не жалел никогда! Многие ребята тогда приходили учиться, пройдя войну, и в вузе к нам относились прекрасно. Да и демобилизованные воины очень быстро объединились с бывшими фронтовиками, жили в общежитии очень дружно и помогали друг другу. Большинство было из не очень обеспеченных семей, и многие подрабатывали. Те, кто, как я, занимался боксом, например, иногда участвовали в показательных выступлениях в парке Горького, и нам немного платили. Но главным образом мы работали грузчиками на Химкинском водохранилище. Туда привозили муку, оттуда везли пиво, а мы все это грузили. Бригадир у нас был интересный. Как-то говорит нам: «Уж не знаю, что за инженерами вы будете! Вот грузите вы пиво, а не соображаете, что его надо пить…» Достал он всем нам по бутылке из ящика, а чтобы скрыть недостачу — хрясь этим ящиком об пол! Говорит: «Бывает же бой!..»
— Не трудно было осваивать новые предметы?
— Учиться после войны или военной службы многим из нас и правда было трудновато, ведь многое подзабылось. Так что приходилось напряженно вкалывать. Но в МГРИ был замечательный профессорско-преподавательский состав! Хорошо помню, например, профессора Крейтера, преподававшего нам методику разведки месторождений. Или профессора Воздвиженского, который учил нас тонкостям процесса бурения. Наши педагоги так за нас переживали, что помогали нам во всем. Даже немножко влезали в нашу личную жизнь…
— Это как?
— Да хотя бы помогали с той же подработкой. На 1-м курсе был смешной случай. Тогда как раз только что ввели форму для геологов. Причем как ввели: у горняков она появилась, а про нас, геологов, поначалу забыли. И только когда к Сталину по этому поводу обратился министр, ее дали и нам. Ректором тогда у нас был Кравчев. И вот приезжает он к нам на практику. Сам невысокий, плотный. И в новенькой форме генерала третьего ранга, какая ему полагалась по статусу. А послевоенное время — трудное, голодное: условия в общежитии скверные, питание у студентов плохое… Входит, значит, ректор. А студенты — главным образом мальчишки, поступившие в МГРИ сразу после школы, — сидят и пишут ему жалобу. Он говорит: чего, дескать, жалуетесь — я сам, когда учился, выпью, бывало, пару-тройку стаканов чая, съем кусок хлеба, и все прекрасно, сыт. А тут вдруг свет погас. И из темноты — чей-то слабый голос: «А если вы так хорошо питались, чего же не выросли?..» Ректор и дар речи потерял. А когда обрел — послал нас так далеко, откуда и не возвращаются. Но это так, просто забавный эпизод. А в целом наша жизнь была прекрасной!
— В МГРИ вас учили только теории или практическим навыкам тоже?
— Была очень сильная практическая составляющая, что потом очень нам помогало. Я при распределении попросился на Дальний Восток — снова из-за той картины, которая привела меня в МГРИ. И попал в Амурскую область, на разведку горнорудного месторождения, хотя там мне пришлось начинать с рабочей должности помощника бурильщика. Помню, дали мне две сложнейшие буровые — такие, где на глубине 300 метров произошли аварии. Но мы справились. А меня в 24 года назначили сначала начальником бурового цеха, а затем и главным инженером. А коллектив подобрался тот еще: масса бывших заключенных, ведь как раз в 1953 году прошла широчайшая амнистия. Многие уголовники освободились и хлынули со своими шалманами к геологам. Вот тут уж пригодились все три мои жизненные школы!
Но когда меня потом назначили начальником геолого-производственного отдела всего Дальневосточного геологического управления, я написал семь рапортов, чтобы отказаться, — так хотел на практическую работу! И в итоге был назначен главным инженером молодежной экспедиции в Комсомольске-на-Амуре по разведке месторождения «Солнечное». Сейчас там вырос город. А тогда не было ничего. И добирались мы до места с приключениями. Нам дали четыре трактора с прицепами: дорог-то не было, а на дворе зима, морозы 35–40 градусов… У трех тракторов снегом разорвало гусеницы, четвертый попал в прорубь. И мы пошли оставшиеся километры пешком. Ох и дался нам этот путь! Помню, один совсем выбился из сил и лег на снег: не пойду, говорит, дальше, больше не могу, лучше замерзну… И глаза закрыл. Я у него прямо под ухом выстрелил из пистолета — лежит. Пришлось стукнуть его пару раз, и лишь тогда он поднялся. Ничего, дошел как миленький, даже меня опередил!
Ну а когда мы завершили разведку «Солнечного», попутно открыв поблизости еще пять месторождений, то получили правительственные награды, и многие, включая меня, стали лауреатами Ленинской премии. Всего же в той комсомольской экспедиции я проработал 10 лет.
— Поддерживали связи с вузом?
— Да. Мой учитель Борис Иванович Воздвиженский даже попросил тогда меня вызвать его к себе в «Солнечный» в командировку — хотел сам посмотреть, что там и как. А когда он приехал и посмотрел, говорит мне: пиши диссертацию! И тут же набросал ее план. Материалов было столько, что я быстро подготовил ее и защитил, став первым кандидатом наук на нашем месторождении. Ну а потом стали защищаться и другие ребята.
В праздничные дни, конечно, не хочется говорить о грустном. Но юбилей ведь не только торжество, но и подведение итогов. А последние 10 лет оказались крайне болезненными для нашего университета: уж слишком уродливой и несправедливой была политика прежнего руководства Минобрнауки. Запланированное надуманное слияние МГРИ с другим вузом вело к потере нашей научной школы и больно било по преподавательскому составу. Но все же сейчас я смотрю в будущее МГРИ с большим оптимизмом. С приходом нового ректора можно и нужно реорганизовать всю систему преподавания и обязательно учитывать профессиональные качества привлекаемых в вуз преподавателей. На мой взгляд, им нужно привить любовь к производству, а также обязать пройти стажировку в лучших геологических организациях страны, чтобы освежить в памяти умение работать с коллективами и понимать уровень нынешних требований производства. Считаю, что МГРИ должен вернуть себе лидирующее положение, поднять научный уровень педагогики и восстановить свои контакты с отраслью, четко понимая, что там не захотят получать от нас абы каких специалистов. Так что пространства для самосовершенствования, как видите, у нас много.
И последнее. Хочу верить, что будет наведен порядок и в геологической отрасли в целом. Это не только требование времени, но и желание людей производства. И первое, что надо сделать, — очистить руководящий состав от случайных людей.
Марина Лемуткина
