Знакомьтесь: Георгий (Олег Тополянский) — алкоголик средних лет. Живет с женщиной, которую почти перестал замечать. Умеренно заботится о матери и тоскует об отце. Горит на работе (оттого, конечно, и пьет). Периодически изрекает глубокомысленные сентенции. Лия (Дарья Юрская) — дама в поисках любви. Терпеть не может Георгия, за которого вышла по молодости и глупости. Вяло реагирует на сына Ивана. Скучает на бухгалтерской работе. Пылает страстью к загадочному кавалеру, который сбегает от нее в заграничные дали.
Иван (Павел Филиппов) — не очень трудный подросток. Хочет убить любовника матери. Обманывает бабушку Геру Даниловну. Мечтает о новых кроссовках. Тщетно пытается привлечь к себе и/или Лии внимание Георгия. Гера (Наталья Тенякова) — тихий омут с высоко художественными чертями. С трудом вспоминает события вчерашнего дня. Грезит шекспировскими страстями. Скрывает от сына тайну его рождения. Попеременно раздражает и успокаивает своих близких.
Вместе с одинокой сестрой Лии, бизнес-леди Лорой (Наталья Рогожкина) они образуют семейство, которому драматург Юлия Тупикина отказала в последней привилегии: быть несчастным по-своему. Персонажи трагикомедии «Офелия боится воды» ошеломительно банальны, пугающе безлики. Как серые металлические кабинки на пустынном пляже — единственные декорации спектакля Марины Брусникиной. В этом можно было бы различить концепцию, художественное и даже философское высказывание: на фоне героев мировой литературы все мы — блеклые тени, не знающие настоящей жизни, лишенные собственного лица. Однако ни драматург, ни режиссер, похоже, не разделяют такой пессимистичный взгляд на современность. Тупикина и Брусникина старательно ищут в своих персонажах глубину — с помощью все той же классики.
Кто стал ориентиром и палочкой-выручалочкой для Юлии Тупикиной, понятно уже по названию пьесы. Свою трагикомедию драматург оснащает шекспировскими именами, цитатами, мотивами. Например, мотивом мнимого безумия, призванного открыть истину. Правда, в «Гамлете» безумен принц Датский, а в «Офелии...» эта участь уготована Гертруде — Гере Даниловне.
Надо сказать, что двойников своим героям Тупикина выбирает по не самым очевидным признакам. Георгия величают Гамлетом, хотя главный вопрос его жизни прозаичнее и проще: пить или не пить? Пару раз Георгий вспомнит добрым словом отца, но на этом сходство, увы, заканчивается. С куда большим правом Гамлетом мог бы называться болезненно переживающий роман матери Ваня. Неверную жену Лию со страдающей нимфой Офелией роднит разве что несчастная любовь. Впрочем, по этой логике Офелией рано или поздно становится каждая женщина. В судорожных поисках связей между Гертрудой и Герой Даниловной на ум приходит только набор банальностей: у обеих есть сын, обе любили двух мужчин. А еще Гера Даниловна сшила себе из скатерти «королевское» платье... Меньше всего в этой игре в ассоциации повезло Лоре — из-за сестры [офе]Лии она превратилась в Лаэрта. Который, выходит, закрутил роман с Гамлетом.
От смелости таких постмодернистских пируэтов захватывает дух. Сначала они кажутся забавными. Потом — все больше сбивая с толку, лишая даже слабой надежды понять пьесу Тупикиной — вызывают досаду. Хаос царит не только в характерах, но и в идеях. Точнее, в намеках на них. Образ Лии Тупикина связывает с водной стихией. Всегда боявшаяся воды, после встречи с мужчиной своей мечты она рвется на море, где ощущает Божье присутствие, и разрисовывает стены квартиры водорослями и рыбами. Все это, как и название пьесы, эффектно, красиво. И намекает на глубины смысла. Но первые же попытки разобраться, заглянуть за красочную ширму ставят в тупик.
Для шекспировской Офелии вода — предвестие смерти, символ небытия. Но для Лии (во всяком случае, формально, сюжетно) это начало новой жизни. В ее истории вода — символ страсти. Только вот страсть современной Офелии остается пустым звуком, не отражаясь в актерской игре, не меняя характер.
Поверхностная декларативность — самая неприятная особенность спектакля. Герои то и дело бросаются громкими фразами об одиночестве сердца, страхе пустоты и проч. Не поддержанные искренностью переживания, не наполненные новыми оттенками смысла, лишенные даже таких слабых подпорок, как провокативность или ирония, эти сентенции кажутся плоскими, как надпись TO BE OR NOT TO BE на футболке Георгия — Гамлета. И бессмысленными, как попытка привязать повседневность к мировой литературе одним созвучием имен.
От незатейливых параллелей с Шекспиром пьеса Юлии Тупикиной, очевидно, не выигрывает: они не спасают произведение, а скорее вредят ему. Но куда хуже то, что поверхностное прочтение вредит классическому тексту, утягивая его на дно банальности, превращая (по крайней мере, для неопытного читателя и зрителя) в набор плохо согласованных штампов. И убивает спектакль Марины Брусникиной, который, лишившись смыслового и эмоционального ядра, рассыпается в труху.
Татьяна Ратькина
