«Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету…» или «Мы раз-бо-бо-ой-ойники, разбойники, разбойники, пиф-паф…», ну и т.д. Боже, сколько таких песен замечательных, караоке по-русски! Но все это один человек. Да, как он пел за всех в «Бременских» — и за Трубадура, и за Короля, и за Разбойницу, — вот так и по жизни шагает Олег Анофриев. Сегодня ему исполняется 85. От всей души поздравляем, с удовольствием общаемся... И поем!
«Одиночки хором петь не могут»
— Олег Андреевич, это про вас написаны строчки: нам песня строить и жить помогает?
— Это было бы очень примитивно. Ну что значит «строить и жить помогает»? В свое время композиторы произносили это с юмором, потому что подразумевалось на самом деле, что нам песня строить наши дома и дачи помогает. Нет, я не по этой части. Я отношусь к разряду энтузиастов. Я оптимист.
— Вот-вот, вы и кажетесь очень позитивным человеком. Но пессимист — это хорошо информированный оптимист. А оптимист тогда в вашем понимании кто?
— Это хорошо информированный пессимист. Вот как раз я такой. Но я не очень активный оптимист. Если б я был активный, то давно уже был бы во всех этих организациях, имел бы свой маленький театр, мне бы его Ельцин подарил или Лужков. Но ничего этого нет. Не смог, да и не хотел. Я всегда жил только с одним желанием — писать и петь. Вот и всё.
— И когда вы смотрите на некоторых своих коллег, которые доят всех этих власть имущих с большим успехом… Не знаю уж, как вы к ним относитесь, но они могут к вам относиться как к слишком простому, не очень, с их точки зрения, далекому человеку.
— Нет, тут я сделаю поправку. Дело в том, что ко мне очень хорошо относятся нынешние люди из власти, о которых вы говорите, и прекрасно знают, что я из себя представляю.
— Но вы действительно хорошо информированы. Ведь когда я был на даче, то увидел огромное количество книг по философии, истории…
— Да, у меня их много — и Розанов, и Бердяев…
— Это ваше повседневное чтение?
— Нет-нет, это я выдергиваю, когда мне нужно оттуда выхватить какую-то мысль, которая бы соответствовала моему мировоззрению. А если что-то не совпадает, я книгу закрываю и ставлю на место.
— А одиночество для вас — это что, Олег Андреевич? Мне-то кажется оно сладостным.
— Есть мои стихи на эту тему. Я написал: «Да, я одиночка. Но одиночки хором петь не могут».
— Это ваш принцип по жизни, понимаю. Вы ему соответствуете абсолютно.
— И горжусь этим.
«Башку оторвал, выпотрошил, перья снял и сожрал его»
— Но у вас есть и театральные спектакли, где вы играли, — это же не только кино. Вы играли в театре Моссовета Василия Теркина. По-моему, это очень совпадающий с вами персонаж.
— А мне-то раньше говорили: ну какой из тебя Теркин, не твоя это роль; это роль такого, скажем, артиста, как Папанов… А я-то человек очень конкретный и отвечал этим людям так: а вы возьмите подписку всех газет 62-го года, когда вышла премьера «Теркина». Потому что не было газеты от «Вечерки» до «Правды», которая не писала бы обширнейшие критические статьи положительного характера о моем исполнении этой роли.
— И Теркин во всех перипетиях войны всегда оставался оптимистом — таким, как и вы.
— Но у меня-то было такое решение роли, что главным там стал монолог об отступлении. А это жестокий монолог.
— Когда война началась, вам было 11 лет…
— Да, с 11 до 15.
— И вы все это очень хорошо помните…
— Нет, я слишком был глуп и молод, воспринимал жизнь такой, как она есть. Нужно было выживать, я торговал какими-то папиросами. Нужно было подворовать — я подворовывал: цеплялись за грузовик, хватались за мешки, мешки, конечно, рвались, и пшено какое-то высыпалось на дорогу, а мы тут же собирали, бабы сбегались со всех дворов… Мы ели замечательные щи, борщ из крапивы — более вкусных я не помню. Ходили на Москву-реку, улиток собирали, отваривали и ели. Это сейчас улитки считаются модными, а тогда это было спасением жизни. Воробьев ловили мышеловками — бах! — и готов: башку оторвал, выпотрошил, перья снял, пожарил его и сожрал. Лепешки из картофельных очисток… Вообще-то меню было бо-о-га-а-тое! Всё жрали подряд, что можно и чего нельзя.
— Еще об истории Великой Отечественной хочу вас спросить. Вы знаете, что на днях Росархив выступил с определением, что подвига 28 панфиловцев не было на самом деле, что все это было придумано журналистом Кривицким из «Красной звезды». Что вы думаете об этом? Да и стоит ли так ворошить прошлое?
— Нет, ты же сам понимаешь как журналист, что идет борьба, идеологическая, политическая, как хочешь ее назови. Кто-то получил дивиденды в эти годы, кто-то вырос в больших людей, а кто-то остался не у дел. Но зачем цепляться за какие-то вещи? Было — не было… Было! Раз говорили — значит, было. Сейчас уже Зои Космодемьянской не будет… Стараются обделать нас как хотят.
«Вообще, все ремиксы — это бандитизм»
— Как вы себя определяете по жанру? Вы драматический артист, певец…
— Нет, я определяю себя одним словом — артист. Не актер, не музыкант, не поэт; я артист. Я артистическая на-ту-ра. Значит, я должен уметь все. К сожалению, я не умею заниматься живописью, рисовать. Это мой большой недостаток. Остальное вроде мне подвластно.
— Но ваш большой плюс в том, что вы поете так, как мало кто.
— Пел уже, будем говорить так.
— Да ладно! У вас такой голос, кажется, стоит только…
— Сил нет.
— Хорошо, вы пели так, как мало кто.
— Ну, я привык быть первым.
— Так вы поющий артист, как Михаил Боярский? Или как Владимир Трошин, который играл во МХАТе, но при этом…
— Ну да, правильно. С хорошим тембром, с хорошим отношением к серьезной песне, пониманием к музыке, которую ты поешь. Я очень мало спел за свою жизнь шлягеров так называемых, они меня никогда не волновали. А как только песня была в радость, я ее пел. И жизнь доказала, что я выбираю правильно, потому что эти песни — почти все — живут до сих пор. 40, 50 лет — это немалый срок.
— А по-моему, то, что вы пели в «Бременских музыкантах», — там что ни песня, то шлягер получился.
— Это не шлягер. Шлягер — это три ноты, три аккорда, как теперь есть передача. А там совсем не три аккорда. (И вдруг запел: «Куда-а-а ты, тропинка-а, меня-я завела-а, без ми-илой принцессы-ы…») Да вы что, это ария!
— Супер! А вы говорите, что уже не поете… Но смотрите, получается, что в первой серии «Бременских музыкантов» вы пели за всех персонажей, а во второй — уже Муслим Магомаев. У вас не случилось такого скрытого соперничества в связи с этим?
— Нет. У меня конфликт тогда был с авторами. Это долго объяснять, но если все свести к простой истине, то участники этого фильма заработали огромные деньги. Я ничего не заработал. Смежного права не было, мы получали 13 рублей за минуту. Пластинка идет 20 минут, вот и умножайте. А авторские не платили исполнителю.
— Вот я вас сравнил с Трошиным…
— Да, я очень горд, потому что я его очень уважал и любил…
— …А вы знаете, что у него был такой момент, не очень ловкий, когда он озвучивал песни Утесова в «Веселых ребятах»?
— Да, не нужно было этого делать. Вообще все ремиксы — это бандитизм.
— А у вас в «Земле Санникова», когда вы тоже пели за Олега Даля?
— Так это не ремикс был, это истинная песня, которую я спел. Только на экране вместо меня был Олег. А Олег в это время лежал в клинике, лечился. У него был панкреатит страшный, и группа попросила выручить. Я на «Мосфильм» приехал и выручил.
— Но я-то слышал, как Даль пел эту песню.
— Он уже потом это записал, много позже. Так что это из той же серии — было ли 28 панфиловцев или не было.
«Сидит, стучит по клавишам фальшиво»
— В фильме «Путешествие в молодость» вы играли такого Коку Крушинского, стилягу…
— Да, это самая плохая моя роль.
—А вы никогда стилягой не были?
— Нет, я всегда был советским человеком.
— Комсомольцем?
— Нет. Я пробыл комсомольцем три месяца. Меня заставили поступить в комсомол в Школе-студии — меня, Леву Дурова, Олега Табакова… Так и сказали: ребят, вы что, с ума сошли, вы не комсомольцы! Ну, и мы подали заявления. Но взносы не стали платить. А через два месяца появилось постановление: если человек определенное время не платит взносы, то автоматически выбывает из комсомола. Ну, вот мы автоматически и выбыли.
— А почему вы такой недисциплинированный были товарищ? Вам денег не хватало на еду, может быть?
— Нет, мы-то хотели, чтобы нас выгнали.
— А вы говорите: советский человек. Ничего себе советский! Вы были антисоветский человек.
— Нет, антисоветским я никогда не был, но всякие эти организации бойскаутские я не очень любил.
— И в партии вы тоже не были?
— Не был никогда. И уже не буду.
— Хотя, может, вас в 90-е вербовали в «Единство», ЛДПР, КПРФ?..
— Некоторых вербовали… в КГБ. И они в этом открыто признавались потом, причем даже не краснея. А в 90-е… Вообще-то я человек честный, всегда говорю правду: я был в группе поддержки создания новой партии «Медведь». Очень симпатизировал Сергею Шойгу.
— Это то, что теперь называется «Единая Россия», между прочим. А сейчас вы Шойгу тоже симпатизируете или уже не очень?
— Я его очень люблю. Вы посмотрите, что он с армией сделал! Даже Обама пошел на попятную.
— Так вы, значит, милитарист немножко в душе?
— Нет, я за мою родную землю. Она слишком дорого далась мне. У меня погиб старший брат, отсидел 15 лет каторги второй брат за то, что попал в плен. Так что у меня свои счеты на эту тему.
— Ну, не буду спрашивать вас про Украину, иначе мы далеко пойдем. Хотя… Вот недавно Олег Табаков сказал, что украинцы — это третьесортная нация.
— Вы слышали, что он это сказал? Если да, то, может, наверное, он лишнего за воротник положил.
— Поэтому вашим коллегам иногда лучше молчать, чем говорить. Давайте лучше про кино. Есть такая замечательная «Сказка о потерянном времени»…
— Да, Шварц Евгений.
— И вы там сыграли старика Зубова, который был мальчишкой. Это же на самом деле, как все, что у Шварца, очень философская вещь.
— Да, конечно, у меня есть работа Шварца — мюзикл по пьесе «Тень». И там я все его мысли изложил в стихах и в либретто, стараясь ни на йоту не отходить от его взглядов.
— Ну а насчет потерянного времени… Вы, наверное, так и старались жить: чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
— Да все в жизни было. Я терял время, очень много шалил. Всякие отклонения были этического порядка. Но эстетического — никогда.
— В фильме «Хорошо сидим!» вы озвучивали Борислава Брондукова…
— Так он плохо говорил по-русски, что я должен был делать? Вспоминаю, как он не мог сказать «раздет-разут». Он все говорил: «раздут-разъед», «разъед-разбут»… Мучился, мучился, и тогда режиссер сказал: ладно, пусть будет как будет, потом Олег сделает. Простая речь, конечно, у Борислава была нормальная, а если чуть-чуть образная, то ему было сложней.
— Еще вспоминаю «Человек с бульвара Капуцинов», очень такой комедийный, перестроечный фильм про ковбоев. Вы там играли тапера, и еще много-много там отличных артистов. Как вам было в этой компании? Наверное, очень весело, судя по тому, что получилось.
— У меня от этого фильма осталась легкая заноза, потому что дать такую малюсенькую роль, ничего не значащую, да еще в такой компании… Было обидно, я не ожидал этого от Аллы Суриковой.
— Но там у всех небольшие роли все-таки.
— Небольшие роли, а это вообще не роль: сидит, стучит по клавишам фальшиво…
— И вы не предлагали как-то развить этот образ тапера, усложнить?
— Нет, если я обижаюсь, то сразу ухожу в кусты. Мне становится понятно отношение ко мне данного режиссера.
«Приз в студию!»
— Слушайте, а «Какая песня без баяна» — это же ваша песня!
— Да, это мой ребенок целиком. И стихи, и музыка. Ну что я могу сделать, судите меня.
— Да это же поется во всех компаниях, в пьяных и трезвых…
— Так это первый признак популярности. А самое главное, что она абсолютно русская, с сохранением традиций народных — напевная, широкая и образная.
— Извините, но в отличие от «Бременских музыкантов» вы за авторство здесь все получили?
— Чепуху. За этим нужно следить, понимаете. Совсем недавно, года два назад, появилась организация, которая взяла на себя обязанность следить за исполнением. Ну и мне стали выплачивать какие-то крохи.
— То есть получается, за всю вашу большую жизнь вы не нажили палат каменных?
— Нажил. Мне позвонили и пригласили принять участие в телевизионной игре «Колесо истории». Каждый должен был отвечать на исторические вопросы. Нас было трое, еще кроме меня Герасимов, артист, Амаяк Акопян, и вот мы боролись за приз. До меня суперприз никто не получал. И я в этой передаче Якубовича дошел до финала, выиграл по пути телевизор маленький, двухкассетник… И настал момент суперприза. Якубович разорвал письмо и зачитал главные вопросы. А я их щелкнул как орешки и получил суперприз — трехкомнатную квартиру в Москве, 98 тысяч долларов в денежном эквиваленте. Сначала организаторы сказали, что хотят на этом передачу закончить, но Леонид Аркадьевич возмутился и пригрозил, что тогда он тоже уйдет, совсем. Ну и вынуждены были отдать мне сертификат на эту квартиру, которую я благополучно продал и построил каменные хоромы. А программу тут же закрыли после этого.
