Вот ведь какая история. Пятого марта хотел писать о Сталине, а так устал, что было мне не до Иосифа Виссарионовича.
К сожалению, сталинизм жив.
К сожалению, народ мечтает о крепкой сталинской руке, чтобы не думать, не рассуждать, не анализировать, не предлагать – а делать, как тебе скажут.
Сталину удалось развить рабскую психологию у миллионов людей.
Сталину удалось сделать из себя божество, которому поклонялись без рассуждений.
Люди, прошедшие лубянские застенки и сталинские лагеря, рассказывали мне: человека пытают, он вот-вот, как говорится, богу душу отдаст – а выкрикивает: «За Сталина!».
Оно и понятно: с детского сада нам внедряли, что Сталин умён, Сталин добр, Сталин честен, Сталин благороден.
Даже у нас на фирме есть человек, который мне вполне искренне сказал: «Я считаю, что Сталин – это великий человек. Что именно при Сталине был порядок. Что нам не хватает Сталина».
Сотруднику всего-то двадцать с небольшим. Понятно, что он говорит так, ибо в сталинском духе его воспитали родители, школа, институт.
И другое соображение. Я о том, почему наш сотрудник – скрытый (а может, и не скрытый) сталинист.
Он не организует сталинские чтения, шествия. Он не пишет о Сталине на нашем сайте, нет. Но внутри он жалеет, что нет сейчас Сталина в стране.
Мои рассуждения о двадцати миллионах загубленных в сталинских лагерях жизней, о превращении людей в роботов (не рассуждать и выполнять) на нашего сотрудника действия не возымели.
- Нет-нет, я всё это знаю, - сказал он мне. – Но дело в том, сколько страна сделала. Какие заводы появились, железные дороги, самолёты! Космос! Всё при Сталине. А за последние тридцать-сорок лет что? Да что там тридцать – пятьдесят? Ничего принципиально нового.
Я слушал нашего сотрудника и приходил в ужас.
Как мне быть? Расставаться с ним? Не хотелось бы иметь в коллективе сталиниста. Но он вроде ни в чём не виноват и хорошо работает. Имеет право на подобные рассуждения.
Вот бы Проханов, создатель газеты «Завтра», порадовался, если бы я их познакомил!
Для себя принял решение – попробую повоспитывать сотрудника. Для начала дам ему книги: Евгения Гинзбург, Варлам Шаламов. Пусть почитает Дмитрия Волкогонова, Феликса Медведева, и, наконец, Эдварда Радзинского. Книг на эту тему много, и среди них есть талантливые.
Почему-то вспомнил Сергея Довлатова. Он бы, услышав подобный разговор, не выдержал – в драку полез.
Неделя прошла тоскливо.
Корпоративных пользователей не прибавилось. Новых интересных людей мы не нашли. Серьёзных изменений на нашем сайте не произошло.
Будем работать. Капля камень точит. Добьёмся.
Я пишу всё это 12 марта, а неделю дневник откладывал, перекладывал, отодвигал, задвигал, а иногда от него в прямом смысле слова убегал. Пару раз вытаскивал диктофон, включал, и что-то мне так тоскливо становилось, что я его тут же выключал.
А сегодня пахнет весной.
Хороший день.
С утра солнечно, светло, тепло, мягко.
Люблю весну.
Дворники за ночь славно поработали. Вокруг дома сухо. Вроде снег кое-где лежит, но не тает.
Иду по улице и радуюсь. Коротенький путь от дома до гаража. Пальто развевается по ветру, берет согревает голову, и сам себе я кажусь пижонистым: в костюме, в галстуке, в брючках, отглаженных, что для меня не характерно, в пиджаке. Нравлюсь сам себе.
Поехал к доктору.
Левая рука не очень работает, да и правая беспокоит. Сажусь за компьютер, наберу строк пять-шесть – и пронизывающая боль, продольная и поперечная. Что это?
Вот поехал к Юрию Петровичу Савину. Он занимался со мной час.
- Вы зря нервничаете. Это тоже сказывается на ваших руках. Надо больше ходить, ежедневно делать гимнастику, и всё у вас войдёт в норму. И даже печатать будете столько, сколько раньше.
Странная ситуация. Поговорю с Савиным – и настроение поднимается.
Впрочем, почему странная? Как там говорил Владимир Бехтерев? Если больному после беседы с врачом не стало лучше, значит, врач плохой.
Юрий Петрович Савин – прекрасный врач.
Вот ведь, работать не могу, печатать десятью пальцами не в состоянии, голова иногда кружится, многие слова с трудом вспоминаются. Писать текст для меня – мука, которую я должен выдержать, но пока не знаю, как и сколько на это уйдёт сил.
Идти по улице больно: тяжело шагать.
А я всё равно иду по территории больницы – и радуюсь. Приятно, черт возьми! Солнышко. Снег тает. Воробьи чирикают. И даже почки набухли.
Еще одна зима позади, и ожидает меня весна и лето.
Приехал в офис, пообедал. Поговорил с Лазаревым Дмитрием Леонидовичем. Хороший парень, по-моему, приживется у нас.
Пообщался с Еленой Анатольевной Очковой, извинился, что не сразу начинаю диктовать. Посоветовал ей пока проходить «Соло», часик-два, попривыкнуть к клавиатуре. Согласилась, не спорила. Молча всё делает, мне пока нравится.
После обеда и короткого разговора с Евгением Алексеевичем и Максимом Александровичем снова в главной комнате: смотрю, наблюдаю, кто чем занят.
Давран Мухторович уехал домой. Побыл до часу в офисе, а теперь спать, и он сегодня в ночь. Первая ночная смена на нашей фирме.
До шести вечера диктовал дневник и подписи к снимкам для фотогалереи.
Вроде там текста чуть-чуть, а времени ушло прилично. Заголовок, подзаголовок, вычитать, прочесть, подправить, исправить, сократить, и почти четыре часа ушли как одно мгновение.
Надо было бы отдохнуть, устроить хотя бы пятиминутный отдых. Не сделал.
Евгений Алексеевич всё время напирал: пора ехать, пора ехать, мы опоздаем.
К половине восьмого вечера меня пригласил Левон Гургенович Айрапетян, на вечер по случаю его 65-летия. Ресторан в «Президент-отеле».
Меня туда довез Евгений Алексеевич, мы вместе и поднялись.
Я подарил Левону Гургеновичу книжку «Возраст счастья». В этой книге Владимир Яковлев рассказывает о тех, кто в 70, 80 и даже 90 лет не просто продуктивно живёт и трудится, но и совершает открытия, достижения – в спорте, науке, культуре.
Мне кажется, что, если Левон Гургенович полистает эту книжку внимательно: почитает тексты, всмотрится в картинки – то он многое в своей жизни переоценит.
Напротив меня сидел Гагик Закарян. Он меня узнал, всё время улыбался, но он вряд ли помнил наши встречи по поводу «Соло на клавиатуре», которые закончились тем, что «Юниаструм Банк» (он его возглавляет) взял у нас всего лишь десять копий.
Левон Гургенович смотрелся прекрасно.
Хотя и в этот день ему всё время кто-то звонил по мобильнику, и он разрывался между гостями, телефоном, метрдотелем.
Встретил на вечере Юрия Владимировича Пилипенко, главного редактора журнала «Собеседник».
Они с Левоном Гургеновичем Айрапетяном дружны почти тридцать лет. И «Собеседник» имеет непосредственное отношение к Айрапетяну.
Левон Гургенович, заметив, что я снимаю Пилипенко, подошёл к нему и попросил меня сфотографировать их вместе».
Когда эта микрофотосессия закончилась, Левон Гургенович отошёл к другим гостям, и Юрий Владимирович с грустью поделился со мной:
- Тяжело мне, тяжело. Я ж половину жизни прожил в Украине, а половину в России. Что же происходит на белом свете, как это понять? Куда мы идём? Как сделать, чтобы это всё закончилось?
Он имел в виду события на Украине.
Понятно, что эти вопросы были адресованы не мне и не себе самому – так, хотелось ему поделиться и найти сочувствие, и он его нашёл.
Мы, пожав руки, понимающе посмотрели друг другу в глаза.
Ещё на дне рождения Левона Гургеновича Айрапетяна я долго общался с замечательным композитором и человеком Александром Журбиным.
Вот, собственно, и всё.
Приехал домой и, конечно, первым делом смотрю, сколько новых учеников появилось.
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
P.S. Этот выпуск я готовлю 12 августа. С тех пор прошло ровно, день в день, пять месяцев.
Завтра, 13 августа, иду в городской суд. Там рассматривается апелляция по делу Левона Гургеновича Айрапетяна.
Он болен, и находиться в «Матросской тишине» во время следствия – слишком большое испытание для его организма. Многие врачи, адвокаты, друзья Левона Гургеновича невольно вспоминают дело Сергея Магнитского. Завтра будет рассматриваться вопрос об изменении меры пресечения: оставить под стражей или разрешить домашний арест.
«Матросская Тишина - тюрьма Управления НКВД-МВД по Московской области. Бывшая городская тюрьма на ул. Матросская Тишина в Москве.
До начала 40-х годов здесь находилось Центральное информационное бюро, выдающее справки о местонахождении арестованных, находящихся в любой из московских тюрем. Справки выдавались лишь супругам или ближайшим родственникам».
Жак Росси, "Справочник по ГУЛАГу"
