Приметы времени

Десять с лишним лет назад эта фраза тоже была популярной

Россия встретила юбилей дефолта с гордо поднятой головой, как о том написало РИА Новости. То есть не глядя под ноги, где уже камнем лежал новый кризис. Подлая американская зараза перемахнула океан и инфицировала наш островок стабильности со скоростью моровой язвы. Призрак дефолта десятилетней давности, практически истаявший за стеной нефтяного дождя, нагло вылез во плоти и уселся под самым носом. Тем временем, по опросу фонда «Общественное мнение», 80% поколения высоких цен на нефть в упор не знает, что есть дефолт. Вспомним всё?

Это было в 1998 году. В те благословенные времена, когда рубль был большой, а капитализм — дикорастущий. Страна исступленно учила экономический английский, успевая параллельно каламбурить о лизинге-маркетинге (на почте) и не догадываясь еще, что взойдет к аутсорсингу. Но прежде пройдет через чистилище дефолта.

В точном переводе с английского слово «default» означает «невыполнение денежных обязательств, отказ от уплаты долга». Ох, век бы нам не знать этого импортного термина, но выучили, никуда не делись, и вот уж десять лет не можем выбросить из головы — те, разумеется, кто был в сознательном возрасте. Но и они тогда поняли не все, да мы вам больше скажем: действующие лица в сценарии путаются! Кто, как Евгений Ясин, видит причину в том, что переусердствовали в борьбе с инфляцией. Кто-то — в распущенности банковского сектора. Основатель и глава банка «СБС-Агро» Александр Смоленский намекает на личные интересы работников Центробанка. Анатолий Чубайс винит конъюнктуру цен на энергоносители. И чуть ли не все кроют тогдашнюю коммунистическую Думу, противящуюся реформам.

Экономический пейзаж того драматического лета до сих пор заставляет вздрагивать всякого, кто не вовсе беспамятен: бюджет страны был безнадежно дефицитным. Привычку платить налоги постсоветский народ не завел, нефть болталась в районе 10 долларов за баррель, вокруг бушевал азиатский кризис, а кредиты МВФ привычно растворялись в воздухе. Зарплату за октябрь давали в июне, да и то ловчились не деньгами, а унитазами, хрусталем или иной какой выпускаемой продукцией. Неплатежи, бартер, увод денег на счета подставных фирм — бытие образца 1998 года. Страна идет на три буквы.

И эти буквы ГКО — государственные краткосрочные облигации. Их скупали все — банки, предприятия, администрации, все, у кого были мало-мальские деньжата, норовили обратить их в ГКО. Да и кто б удержался, если доходность бумаг достигала полутора сотен процентов? И мало кто задумывался тогда, что проценты были по большей части виртуальны. Государство не имело возможности расплатиться по своим обязательствам «живыми», хоть и неконвертируемыми деньгами — доходов дефицитного бюджета не хватало даже на выплату внешнего долга, и валюту брали взаймы снова, чтобы оплатить старые займы. А со «своими» и вовсе не церемонились, и в уплату за старые ГКО предлагали новые облигации. С подросшими процентами — чтоб крючок соблазнительней выглядел. «У „МММ“ нет проблем, и у государства не будет», — думали верные ученики Сергея Пантелеевича Мавроди, строя пирамиду ГКО, даром что педагога уже обвинили в мошенничестве. Наиболее прозорливые понимали, что бесплатного сыра на всех не хватит, и с ужасом ждали, когда мышеловка захлопнется. Сегодня не халявщики, но партнеры вспоминают, что выбора не было — ГКО навязывали, как облигации при Сталине. К августу 1998-го пришла пора расплаты: пирамида ГКО упала, похоронив под собой все сбережения и надежды.

Нельзя сказать, что крахом не пахло. Несло, да еще как, и в чаянии одолеть гидру кризиса на переправе сменили коня. Правительство Черномырдина отправили в отставку, но Дума — тогда еще место для дискуссий — дискутировала по поводу нового премьера целый месяц. Она дважды отказала президенту, но под угрозой роспуска утвердила-таки неприлично молодого Кириенко, тут же прозванного в народе киндер-сюрпризом. Потом еще месяц делили посты… Антикризисный пакет Дума тоже не приняла, тогда правительство и президент приняли — огонь на себя.

До сих пор так никто и не понял, зачем Борис Николаевич за три дня до дефолта уверял страну, что девальвации рубля не будет. В пятницу он успокоил «Интерфакс», в субботу и воскресенье у них там, во власти, покипело, кого-то позвали, с кем-то не посоветовались… Указ, по словам непозванного Лившица, тогда заместителя руководителя администрации президента, прошел не через тех «визирей» (тех, кто ставит визы, если не поняли), и утречком в понедельник, 17 августа, страна проснулась у разбитого корыта. В полном соответствии с андерсеновским сюжетом юный премьер объявил, что король (то есть экономика страны) — голый: «При 100 с лишним миллиардах долларов внешних долгов, при 400 миллиардах рублей внутренних долгов, не занимая вновь на покрытие старого долга, Россия существовать не сможет. При этом все доходы бюджета составляли 20—25 миллиардов рублей. Это означает, что федеральный бюджет не в состоянии выполнять свои обязательства. Приглядитесь к ценам на российские ценные бумаги — они все дефолтные. Такую цену можно ставить только в том случае, если исходить из того, что завтра государство платить по ним все равно не будет, что оно полностью откажется от исполнения своих обязательств».

Давайте помашем кулаками после драки: а что тогда правительству было делать? Настрогать «деревянных»? Но уроки суперинфляции ранних девяностых еще не стерлись из руководящей памяти и пугали до икоты. Отказаться платить внешние долги? В заботе о престиже страны этот путь тоже отвергли. Отказались платить своим согражданам. Выплаты по ГКО заморозили, валютный коридор расширили до девяти с полтиной за доллар. На Западе, кстати, этот коридор называют замечательно образно: «snake in the tunnel», то есть «змея в туннеле». Змея, однако, разнесла туннель к чертовой матери: через считанные дни за доллар стали давать десять, а потом и пятнадцать рублей. Через неделю храброго киндер-сюрприза прогнали в отставку и отыскали компромисс по имени Евгений Максимович Примаков. В результате доллар вырос еще вдвое, а коммерческие банки, напротив, дали дуба, прихватив с собой в могилу сбережения вкладчиков, к которым немедленно и навсегда приклеился эпитет «обманутые». Теперь уж и не понять — то ли, правда, банки разорились, переведя активы в ненадежные ГКО, то ли момент удачно использовали. Дольше других держались банкоматы «СБС-Агро» в Госдуме и телецентре «Останкино» — догадайтесь с одного раза, почему.

Большинству пришлось очень кисло — деньги пропали, работа испарилась. Население снова потащило с базара не новый турецкий ширпотреб, а привычно аварийный набор: крупу-постное масло-стиральный порошок. В круговороте августа-сентября экономика выкидывала удивительные кульбиты, и на одном и том же рынке народ с паническим энтузиазмом хватал серые макароны и в упор игнорировал деликатесы по додефолтным ценам. Хорошо помним интеллигентную старушку у рыбного прилавка: она толково разъясняла любопытствующим, что красная икра выгоднее колбасы — в пересчете на бутерброды дешевле выходит. Жалко, лафа продолжалась недолго: цены увязались с курсом у.е. (которые тогда же, кажется, стали называться «убитыми енотами»). Но обогатился фольклор: «до 17 августа было престижно иметь мобильный телефон, после стало желательно иметь рабочий»; «вчера жена объявила дефолт по супружескому долгу»; «когда все рыдают, кто-то делает деньги, продавая носовые платки». Последнее было особенно верно: отечественная промышленность вылезла из-под гнета тяжелого рубля и, отряхнув перышки, взялась выпускать платки и кое-что еще. Шок от дефолта отучил российские предприятия не платить в бюджет и задерживать зарплату. Через полгода доллар в 30 рублей перестал пугать народ, и прокладки, как грозились, из продажи не исчезли. А там и баррель вверх попер… А верить государству мы навсегда перестали: чуть ветерком кризиса подует — наперегонки к обменникам бежим.

Как занимали деньги у населения

Краткая история облигаций

Оля сносила эту шубу совсем недавно — перед дефолтом. Замечательная болгарская шуба с капюшоном получилась из маминого пальто с заплаткой во всю спину. В нем мама проходила все студенческие годы, пришедшиеся на рубеж 40—50-х. Другой теплой одежды у мамы не было — дедушка работал один. А в зарплату подписывался на государственный заем.

В 1917-м дедушке сравнялось четырнадцать, и он вряд ли знал в своем еврейском местечке про облигации, которые вполне себе ходили в России. Ценная по определению бумага переводится с латыни как «обязательство». Проще говоря, «долговая расписка»: взяли деньги под проценты и обязуемся вернуть — тому, кто предъявит. Если порыться в истории вопроса, у российских истоков обнаружится Екатерина — именно при ней впервые заняли деньги у населения. Романова, правда, занимала у голландцев, и все до копейки вернул ее праправнук Александр III. Внук Александр I первым занял у своих, но ненадолго, его племяш и тезка Александр номер два догадался занять аж на 60 лет, но одновременно обратить облигации в лотерейные билеты. Успех был такой, что выпуск повторили на бис. Эх, раз, еще раз, еще много-много раз… Народ верил царскому правительству безоглядно — и те, кто не надеялся дожить до погашения, планировали оставить облигации в наследство.

Привычный ход вещей нарушили большевики. Они пришли к власти и сразу объявили дефолт по романовским обязательствам. Зримое материальное воплощение доверия тогда впервые пошло на обои. А экономические уроки проклятого царизма пошли революционерам впрок. Иной раз не знавшие, подобно Маньке из киноклассики, с какой буквы пишется мудреное слово, они взахлеб взялись заимствовать, и это отразила великая советская литература — помните сеятеля в исполнении Остапа Бендера? Если кто забыл, там тиражная комиссия плавала по Волге с целью популяризации госзаймов. Так это были еще марципановые времена: народ агитировали, но не гнули через колено. В 30—40-е с гнилым либерализмом покончили и на заем подписывали в день зарплаты, не отходя от окошка кассы. И в отсутствии траншей МВФ народ оплатил индустриализацию и войну непосредственно из собственного кармана. Доверие государству обеспечивал ГУЛАГ, и это было надежное обеспечение: ограбленный народ до небес вознес грабителя. Правда, иллюзий себе не строил, и даже позволял пошучивать над госзаймом: длинные волосы, уложенные через лысину, метко прозвали «внутренний заем». На займы восстановили страну после войны, а потом и на спутник народ сбросился. Возврата денег никто не ожидал, и это опять же отразила изящная словесность: про «подтираться облигациями» написал Юз Алешковский. Кто-то, как дедушка, этого искушения избежал и его оптимизм оправдался. Брежнев поделился нефтедолларами с народом, и сталинские облигации начали погашать. Так и образовалась мерлушковая шуба — спасибо дедушке и маме с заплатками.

При Брежневе случился зигзаг удачи. У народа опять заняли деньги, но в этот раз не обманули: трехпроцентный внутренний выигрышный заем был на самом деле трехпроцентным и выигрышным, как об этом рассказал Эльдар Рязанов. Объявлениями о продаже-покупке этих облигаций сегодня пестрят интернет-аукционы. А на форумах обсуждают, реально ли получить по этим обязательствам с государства. Оптимистов, надо сказать, немного.

Ольга Деркач, Владислав Быков