Представьте себе, что вы звоните приятелю и спрашиваете, чем он занимается, а он (о, нет!) пылесосит. Спасибо! Поставили человека в неловкое положение. Если бы только несчастный сам знал, как это назвать...
Если сказать, что сегодня пылесос — самый привычный предмет бытовой техники, этого будет мало. Теперь даже машины для автоматической уборки помещений входят в наш быт: роботу-пылесосу в доме, как и стиральной машине-автомату, сегодня мало кто удивится.
А ведь каких-то (не для нас, но для языка) 80 лет назад пылесос был предметом исключительно производственной сферы. До этого — и вовсе предметом роскоши в статусе передового изобретения.
Но время шло, и вскоре пылесос получил привычный для нас статус, поселившись в квартирах в качестве бытового прибора. В этот момент слово пылесос утратило помету спец., сопровождавшую его в словарях. И тут произошла обыкновенная для языка вещь: в поле зрения вместе с новым востребованным предметом попал человек — лицо, которое этим предметом пользуется, то есть производит действие.
И вот, наступают 20-е годы XXI века, наши дни. Никто из носителей языка до сих пор точно не знает, как назвать действие от этого самого — первого — лица.
Вернемся назад. В 70-х годах XX века в словари вошел глагол пылесосить — от когда-то узкоспециального существительного пылесос. Вошел, но с условием, что не все этому глаголу позволено: в форме первого лица не употребляется.
Однако уже в 90-е в словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой появились две равноправные формы — пылесосю и пылесошу. Что ж, от реальности, которую с такой точностью протоколирует язык, не уйти: есть предмет, есть действие и есть лицо, производящее действие. И это лицо хочет говорить от себя, описывая свое действие. Получается, что форма продуктивная, но она не существует? Так не бывает. Все, что является востребованным и нужным языковой системе, непременно проявится в речевой практике.
Итак, формы пылесосю и пылесошу заняли свое место в словаре, но, надо сказать, не без оговорок — рекомендовалось все же обходиться без этих форм. Действительно, носитель языка по мере сил избегает этих слов при помощи различных описательных оборотов, таких как чищу пылесосом, пользуюсь пылесосом. Вот только конструирование аналитических форм в данном случае предполагает усилие. А язык — это средство коммуникации: когда мы спешим передать информацию, нам явно не до усилий, и это нормально.
Возможно, что одно из этих слов войдет в словари в качестве нормы. Какое — нельзя утверждать, но можно предсказать, основываясь на закономерностях системы.
Слово пылесосить — продуктивный глагол на -ить; его основа в неопределенной форме оканчивается на с. Для глаголов этого типа характерно чередование при образовании формы 1-го лица — с//ш: носить — ношу, просить — прошу, красить — крашу. Получается, пылесошу — более ожидаемая форма.
Есть мнение, что формы пылесосю и пылесошу являются неупотребительными, однако это противоречит ситуации, которую мы наблюдаем в узусе — сложившейся речевой практике. Итак, вернемся к драме, разыгравшейся в начале этой статьи: вы звоните приятелю и спрашиваете, чем он занимается, а он пылесосит. Что он вам ответит? «Чищу ковер пылесосом»? — нешуточные речевые усилия. Скорее всего, вы услышите в ответ «пылесошу» и едва ли упадете в обморок от грамматического голодания. Вы просто получите информацию и поймете, чем занят человек.
Сегодня глагол пылесосить все еще входит в группу недостаточных глаголов, поскольку система ограничивает его в личных формах. Для языка это нормально: в морфологии существуют как избыточные, так и неполные парадигмы. Поэтому глагол пылесосить может как получить общепризнанную личную форму в будущем, так и остаться у разбитого корыта
Есения Павлоцки
