Один из самых авторитетных в мире ансамблей старинной музыки, «Музыканты Лувра» во главе с Марком Минковски, в этом сезоне кроме прочего гастролирует по Европе с музыкой Глюка и Рамо. Глюковский балет «Дон Жуан» и знаменитую «Воображаемую симфонию», составленную из оперных фрагментов Рамо, они привезли и в Россию, где в зале Чайковского музыка превратилась в театр без всяких вспомогательных средств. Рассказывает Юлия Бедерова.
Главное предприятие в прошлом фаготиста, участника легендарных барочных ансамблей (включая Les Arts Florissants Уильяма Кристи) и дирижера Марка Минковски — ансамбль «Музыканты Лувра» с 1982 года задает тон на аутентистской сцене в первую очередь во французском репертуаре. Но так же, как некоторые другие коллеги по исторически информированному исполнительству, живет современной недогматичной жизнью. Едва ли не самым важным проектом «Музыкантов» стали, в частности, все симфонии Шуберта в концертах и в записи на лейбле Naive: Минковски с подопечными превратили их в хрустально-хрупкие камерные ансамбли, счистив с симфоний все поздние исполнительские ожидания и наслоения. В репертуаре ансамбля много еще более поздней музыки, в том числе Берлиоза и Бизе, Чайковского, Оффенбаха и Вагнера. Своих музыкантов Минковски называет «поливалентными», а современный музыкальный мир в репертуарном и стилистическом отношении — «эпохой слияний и поглощений», имея в виду, что между «аутентизмом» и «просто музыкой» больше нет барьеров.
В Москву после 25-летнего перерыва Минковски и «Музыканты Лувра» привезли тем временем самого что ни есть аутентистского и по-настоящему фирменного своего Жан-Филиппа Рамо. В 2005 году запись «Воображаемой симфонии» — двухчастной партитуры, составленной из инструментальных фрагментов девяти оперных сочинений Рамо с дополнениями,— стала откровением и остается страшно популярной. Кажется, нет ничего удивительного в том, что свой молодежный культуртрегерский проект «Музыканты Лувра» открыли в том же году. Их Рамо — чуть-чуть рок-музыка, но избегающая транса (какой был в версии инструментальных страниц Рамо от Теодора Курентзиса), напротив, скрупулезная и возвышенная, как если бы это был какой-нибудь Pink Foyd или Genesis. Не странно и другое — примерно в то же время, когда появилась «Воображаемая симфония», готовился и шубертовский проект. «Рамо никогда не писал симфоний, но Рамо — отец всей французской музыки. Отец Дебюсси, Равеля, Берлиоза, нет, просто всего! Рамо is khorosho»,— предупредил Минковски публику в Москве со сцены. И правда, как будто лишенная симфонической логики воображаемая партитура у французских музыкантов звучит с такой же хрустальной ясностью и точеностью соотношений форм и мелочей, с какой чуть позже сделаны шубертовские симфонии. А ее неизъяснимо элегантное и торжествующее откровенное обаяние не скрывает эрудитской дисциплины и пластической перфектности звуковых событий. Минковски, как истинный старинщик,— книгочей и педант, но кое-что он переворачивает с ног на голову, и это, по сути, лишь одно — идея музыки как мелодических или, скажем, звуковысотных приключений. Он не просто подчеркивает ее физический, тембровый состав и структуру, но превращает «физическую музыку» с ее инструментальной фабулой в главное, что мы слышим, что делает ее к тому же искусством на грани театра.
Концертная манера «Музыкантов Лувра» не чужда и настоящей театрализации, хотя в сравнении с недавним Глюком в проекте оркестра Musica Viva и хореографа Марианны Рыжкиной (парижская версия оперы «Орфей и Эвридика» на той же сцене, не только сыгранная, но и целиком станцованная исполнителями) она деликатна и скромна, но от этого не менее, а в чем-то и более выразительна. Кроме театра в самой музыке это еще и комментарии дирижера, играющего роль своеобразного рассказчика и церемониймейстера одновременно. По-французски, по-английски и по-русски («Un frappe a la porte, pozhaluista!», «Появляется статуя командора, берет героя за руку, пламя, фурии, konets») он проводил слушателя сквозь все повороты «Дон Жуана» — лаконичной, импозантно-футуристической по звучанию сюиты балетной музыки, написанной для реформатора Гаспаро Анджолини. А затем и опер Рамо — от «Заиса», где устанавливается мировая гармония, и «Платеи» («Платея — нимфа, но она лягушка! И вот она ждет любви, но дожидается, конечно, лишь дождя») до «Бореадов», неоперной, но неотделимой от воображаемого сюжета симфонии «Курицы» и шлягерных «Галантных Индий». Трансляция концерта шла на сайте Московской филармонии, и в этой открытости мировой музыки в ее индивидуальных московских версиях — отдельный смысл и значение филармонических гастрольных событий. Жаль только, что запись дальше не будет доступна, как это бывает в других случаях — в частности, с танцевальным глюковским «Орфеем».
Юлия Бедерова
