Наталья Бондарчук считает, что нынешний кризис может добить детский кинематограф. Учит детей кинофокусам, закладывает квартиры ради фильмов и мечтает помочь врачам. Об этом заслуженная артистка России, которая накануне отметила юбилей, рассказала в интервью «Известиям».
— В 2009 году вышла книга «Единственные дни», где вы рассказывали о людях, сыгравших важную роль в вашей жизни, и о родителях. Не было желания написать продолжение?
— Не так давно завершила книгу о маме — «Инна Макарова. Родом из Сибири». Ее начинала писать она сама. И первая половина книги была издана при ней. Никита Сергеевич Михалков помог. Но в какой-то момент продолжить работу мама уже не могла. Я сделала это за нее, поскольку биографию народной артистки СССР Инны Макаровой хорошо знаю. Мама ушла из жизни 25 марта. На 40 дней мы с семьей решили рискнуть, поехали на Троекуровское кладбище. Но нас не пустили. Всё закрыто. Карантин.
— А почему народную артистку СССР похоронили на Троекуровском?
— Чтобы проститься на Новодевичьем, надо было кремировать. Мы не согласились. Решили на Троекуровское. Тем более что там похоронены мамина сестра Нина, Николай Рыбников, Наталья Крачковская, Сергей Юрский и много еще других известных актеров. Сейчас этот погост считают филиалом Новодевичьего, если так можно сказать относительно кладбища.
— 25 сентября исполняется 100 лет со дня рождения вашего отца, Сергея Федоровича Бондарчука. Что готовите к этой дате?
— Пишу книгу и еще параллельно снимала, пока не грянул коронавирус, документальный фильм «Площадь Сергея Бондарчука». Карен Шахназаров в честь папы назвал площадь на киностудии «Мосфильм». Я за это ему очень благодарна. А еще за то, что он перевез и установил там памятник папе.
— Откуда перевез?
— С Новодевичьего кладбища. Это совершенно уникальное произведение из белого мрамора. Сергей Федорович фантастически похож на себя на том камне. Семь лет назад Ирина Константиновна Скобцева и Федор решили поставить на кладбище другой памятник, чтобы он был на двоих — на папу и на Алёну Бондарчук.
— О Сергее Бондарчуке уже столько снято и написано. О чем вы хотите рассказать?
— И правда, написано о Сергее Федоровиче много. Но вся эта информация будто ходит по кругу. Одно и то же. Вот уже долгие годы я веду поисковую работу, нахожу у родных письма, фотографии. Углубляясь в биографию папы, я лучше узнала свой род по отцовской линии.
Мой прадед Петр Константинович Бондарчук — болгарин по национальности, прабабушка Матрена Бондарчук — сербиянка с голубыми глазами. У них было три сына и дочь. Один из них Федор, мой дед. Когда родился папа, Федор Петрович Бондарчук нес службу в Петрограде. Он писал своей жене Татьяне из казарм, которые располагались напротив собора Иоанна Кронштадтского. Дед Федор очень радовался, что жена подобрала сыну такое красивое имя — Сережа. Сам бы он не додумался.
Думаю, книга будет очень интересной. Конечно, кроме истории личной, в ней будет кино. Ведь папа говорил: «Моя жизнь — мои фильмы».
— Ваш отец был всецело предан профессии. А вы можете то же сказать о себе?
— Нет. Я — мать. Для меня воспитание детей и внуков важнее, чем кинематограф. Поэтому я всю жизнь подстраивалась под них. Когда был маленьким Ваня, я снимала исключительно детские фильмы: «Живая радуга», «Детство Бемби», «Юность Бемби» и так далее. Когда он подрос, я сменила направление на историческое кино. Но с появлением Маши работа для детей всё же перевесила. Для меня очень важно то, что я не расстаюсь с семьей, даже когда снимаю.
Мой папа, к сожалению, для семьи был в какой-то степени потерян. У него был свой трудный путь в искусстве. Сначала жизнь сознательно была подчинена театру. Даже не будучи дипломированным режиссером, он создал свой театр в Ейске. Назвал его почему-то Театр Христофора Колумба. Потом была неудачная попытка завоевать Москву. Но он на этом не остановился. Поступил в Ростовское театральное училище. Став актером, был распределен в Грозный. Затем ушел на фронт. Во ВГИК на курс Сергея Герасимова и Тамары Макаровой попал уже после войны. С этого момента началась новая жизнь, в которой он встретил мою маму.
К сожалению, теперь мне не у кого спрашивать, уточнять. Мама ушла… Но я успела и поговорить с ней, и снять ее воспоминания о жизни с папой, ВГИКе, Сергее Аполлинариевиче, «Молодой гвардии». А вот то, что было до встречи родителей, приходится искать.
Я в шутку говорю: «Мой папа родился в селе Белозерка на Украине. Мама — в городе Тайга в Сибири. А встретились они в Москве только для того, чтобы родить меня». Я смеюсь над этим, но это действительно так.
Для мамы самый главный праздник всегда был 9 Мая. Свои эмоции она подробно описала в письме к матери. Как они с подругами из ВГИКа весь день ездили поздравлять друг друга, а в шесть часов вечера встретились у Большого театра. Вспоминала, как танцевали, радовались, подбрасывали военных в воздух, потом поехали в гости к однокурснику. На другой день все проснулись, и вдруг она увидела парня, который пристегивал к ноге протез. Мама была шокирована, ведь вчера он вместе с ними бегал, танцевал — и вдруг такое. Этим человеком оказался Станислав Ростоцкий, будущий кинорежиссер, народный артист СССР.
Поэтому все эти книги, фильмы, что я сейчас делаю, еще и в память маминых и папиных друзей. Людей, которые уже ушли, но нужно, чтобы весть о них осталась.
— Вы уже 34 года руководите детским театром «Бемби». Зачем вам это?
— Детьми я занимаюсь всю жизнь. Началось всё с движения в защиту природы и мира, которое называлось «Экологический культурный центр «Бемби»». Потом из него родился театр. Мы играли на сцене Театра киноактера. С детьми на сцену выходили известные артисты — Нина Маслова, Николай Бурляев, Жанна Прохоренко, Владимир Носик. Но когда начались тяжелые времена, нас выгнали из здания на Поварской. Сейчас мы находимся во Дворце творчества «Хорошево», у нас великолепный зал на 600 мест, классы для занятий актерским мастерством.
Театр выезжает на гастроли не только по стране, но и за рубеж. Несколько лет назад в Париже мы познакомились с Людмилой Дробич. Чтобы сохранить для русских детей во Франции культуру и язык, она создала театр «Апрелик». Мало того, нашла таких же энтузиастов в других странах. И сейчас под ее началом детские русские театры 25 государств. Увидев такой интерес детей к русской культуре, мы создали Международное кинотеатральное объединение имени Сергея Бондарчука.
— Чем оно занимается?
— Начинали мы с постановок спектаклей на русском языке. Потом решили снимать кино. В помощь детям были взрослые опытные коллеги. Оператор Мария Соловьева, с которой мы сняли несколько картин, ассистировала ребятам на съемках «Сказки о царе Салтане». Учила их, как правильно держать камеру, выставлять свет, отличать, где актеры плохо играют, а где хорошо. Фильм получился на испанском и русском языках. Мы даже показали его на международном фестивале Sol в Торревьехе в Испании. Сейчас у нашего объединения представительства в 11 странах мира, в том числе во Франции, Ирландии, Италии, Испании, Катаре, Люксембурге, на Мальте.
— На чьи деньги всё это существует?
— Организует мероприятия принимающая сторона, например, Русский дом в той или иной стране. В период коронавируса я еще отчетливее поняла, как это нужно. Моя дочь Маша сказала мне: «Мама, не будем терять детей. Давай вместе придумаем, как продолжить общение». И вот, сидя на карантине, мы проводим уже третью международную видеоконференцию. По 40 детей из разных стран подключаются к обсуждению новых проектов. Учу их всяким кинофокусам. Сейчас как раз работаем над виртуальным ремейком моего фильма «Живая радуга», который был снят в 1982 году. У меня сохранился сценарий этой картины. Я читаю его, дети присылают картинки —раскадровки в цвете, как они это видят. Так красиво получается! А потом родители их снимают на телефон в ролях героев из этого фильма. Из отснятого материала мы в Москве смонтируем картину.
— Осваиваете новые формы самовыражения?
— Нет. Скорее, изобретаем ноу-хау. Создать детскую международную организацию и во время пандемии ее поддерживать — для меня в этом колоссальный нравственный смысл. Будучи запертыми в четырех стенах, дети и их родители не сидят без дела, снимают кино.
— Индустрию накрыл серьезный кризис. Уж о детском кино в такой ситуации вообще никто не вспоминает. Есть ли у него шансы все-таки обратить на себя внимание?
— Сколько бы мы ни говорили о судьбе детского кинематографа, он загибается. А нынешний кризис может его добить. Такие фильмы, даже если и снимаются, не выходят в широкий прокат. У нас есть понятие «мейнстрим». А ему соответствуют всего 5–6 картин, производство их начинается от $5 млн. На детскую картину выделяется 50 млн рублей в лучшем случае. И они не выходят первым экраном. А таких сумасшедших, кто как я, закладывает квартиры ради кино, не находится.
Свою последнюю картину «Красная Шапочка. Онлайн» я уже делала без помощи Министерства культуры, потому что до сих пор должна Фонду кино за фильм «Тайна Снежной королевы».
— Много должны?
— 70 тыс. рублей каждый месяц. Долг расписали на девять лет. И боюсь, что не смогу даже это выплатить. Неизвестно, проживу ли я эти девять лет. Из доходов — только пенсия.
— Некоторые ваши коллеги признают себя банкротами.
— Я не обанкротила свою фирму только потому, что хочу дальше снимать, и если получится, получать какие-то субсидии от Министерства культуры. Но теперь даже на фильм о Сергее Бондарчуке я ни копейки от государства не получила. Снимаю на свои.
— А просили?
— Конечно, я обращалась.
— Не дали из-за того, что вы в должниках у Фонда кино?
— Нет. Мы приняли решение, что я выплачиваю, но нахожусь в обойме. Если бы я работала, получала бы какие-то средства, то отдавала бы это всё Фонду. Но сейчас я даже не могу войти на «Мосфильм» и продолжить съемки. Потому что в данный момент кинематографа не существует. Кризис. Наверняка какая-то поддержка отечественному кино всё же будет. Но кто вернется сейчас в кинозалы? Нема дурных. Страх массовых мероприятий у людей будет еще долго, а премьеры будут выходить онлайн.
Даже Каннский фестиваль заявил, что будет принимать фильмы, премьера которых была в интернете. О чем это говорит для нас, кинематографистов? О том, что вся наша индустрия уйдет либо в онлайн, либо на телевидение. Думаю, свои преимущества есть у анимации. В пандемию рисовать, заниматься компьютерной графикой — самое время. А вот чтобы полноценно снимать полный метр или даже сериал со звездами, нужно иметь серьезный бюджет. А его не будет. Кино — не предмет первой необходимости. Главное — здоровье. А потом все-таки покушать и чем-то прикрыться.
— На этом тоже можно сэкономить.
— Точно. Я человек, живущий скромно, по средствам. Не могу сказать, что хоть раз в жизни у меня было какое-то богатство. Вот и сейчас мы решили всей семьей пересидеть карантин на даче, которую еще в советское время построила моя мама. Каждый раз, когда у меня рождались дети, этот скромный домик прирастал какой-то пристройкой. Теперь он похож на корабль. Раньше мы с мамой здесь жили. Теперь 12 человек. В одной половине дома я с мужем и семьей дочери Маши. А в другой — любимый внук Инны Макаровой Ваня Бурляев с супругой и детьми. Маме очень нравилась музыка, которую он пишет к фильмам. Гордилась, что ее внук известный в кино композитор.
Сейчас все, у кого есть хоть какая-то дача, выиграли. Вот и нас она очень выручает. Предвидя трудные времена, решили посадить картошку на всякий случай. Уже вышел чеснок, крапива есть молодая. Всё в суп пойдет по бабушкиному рецепту. Станет теплее, пойдем копать грядки. За каждым внуком закреплю по одной и буду учить ухаживать за огородом. Пусть поливают, сорняки выдергивают. А летом будем с ними собирать урожай яблок и слив. Эти деревья еще мама сажала.
Честно говоря, семье от этого вируса одна польза. Мы даже дружнее стали. Учимся жить рядом. Нам весело.
— Говорят, о пандемии вы знали еще в 1992 году. Так ли это?
— Так. Об этом предупреждал Святослав Николаевич Рерих. Я встречалась с ним трижды. В последний раз приехала к нему в Бангалор в 1992-м. На следующий год он умер.
В тот приезд его друг Людмила Васильевна Шапошникова показала мне небольшую химическую лабораторию в доме. Я удивилась: «А что, Святослав Николаевич еще и химик?» — «Да, он давно занимается химией. Изучает эфироносные растения». Она достала пробирку с темно-коричневой жидкостью. «Вот это он готовит к эпидемии легочной чумы», — сказала Людмила Васильевна. Я обомлела. «Какая чума? Когда?» — «Никто не знает, когда она начнется. Но она будет. Святослав Николаевич это предвидит и готовит лекарство, чтобы защитить человечество».
Жидкость в пробирке имела очень приятный сильный запах кедра. Рерих считал это древнее дерево загадкой природы. Оно растет несколько столетий, аккумулирует в себе силу, которую надо изучать и использовать во благо. Людмила Васильевна отлила мне немного из той пробирки.
— А для какой цели? На всякий пожарный?
— Да. Что я могу делать с ней? Только нюхать. Каждый раз, когда появлялись разные эпидемии — «птичий грипп» или Эбола, я пугалась и думала: «Вот-вот, началось». Но все же те болезни никак не подходили под описания легочной чумы. То, о чем предупреждал Рерих, происходит сейчас.
— Вы кому-нибудь показывали это лекарство?
— Мне бы хотелось привлечь внимание наших новосибирских ученых. Возможно, они бы заинтересовались и содержимым пробирки, которую я привезла из Индии. Думаю, оно помогло бы найти средство, защищающее от коронавируса.
Изучение природных компонентов — наше будущее. Мне кажется, стоит внимательнее относиться ко всему, что может помочь.
Зоя Игумнова
