Из множества писем с просьбой о помощи, которые я постоянно получаю, это выделялось необыкновенной бестолковостью. Какая-то женщина умоляла меня как можно скорей вмешаться в историю ее знакомого, оставшегося без крыши над головой. Заклинания, восклицательные знаки — и ни одного слова о самом пострадавшем. Ни имени, ни фамилии, ни возраста — ничего.
Я даже подумала, что в такой горячке она и свои координаты позабудет оставить, но нет: подпись и телефон оказались на месте.
Я позвонила и поехала.
Возле метро меня встретила женщина, судя по всему, всю жизнь привыкшая командовать. Она была в алом пуховике, который, несомненно, можно было разглядеть из космоса, а в руках с трудом удерживала здоровенные пакеты. В одном я разглядела упаковки чая в пакетиках, в другом — макароны и печенье.
— Не сердитесь, — сказала она. — Я знаю, из моего письма ничего не поймешь, я вообще не представляю, как это вы согласились на встречу. Но вы сейчас сами все поймете. Осторожно, ступенька.
Мы подошли к сталинскому девятиэтажному дому из красного кирпича, вошли во двор, она открыла дверь в подвал, и мы нырнули вниз.
Подвал был отремонтирован на совесть: стены — кирпич к кирпичу, как в старинной немецкой пивной, на потолке — блестящие трубы, пол выложен толстой плиткой.
— Сейчас столы расставим, а то за двадцать минут ничего не успеем, — сказала моя новая знакомая, и тут я увидела, что в одном углу притулились складные столы, а в другом — гора складных стульев.
В это время на лестнице показался мужчина в овчинном тулупе.
Он сгрузил посреди подвала пакеты и взялся расставлять столы и стулья. Я поняла, что делает он это не впервые.
— Лиль, бананы были плохие, взял яблоки, — сказал он, молниеносно разбрасывая по столам невесть откуда взявшиеся одноразовые тарелки, стаканчики и пластиковые ложки.
— Тащи суп, — сказала Лиля, и я почувствовала, что она сердится, но делает все возможное, чтобы я этого не заметила.
— Помоги! — закричал кто-то сверху, мужчина побежал к лестнице, и через минуту они вдвоем с рыжим толстяком в ватной тельняшке втащили в подвал здоровый алюминиевый бидон.
Последней появилась пожилая женщина, крест-накрест закутанная в оренбургский платок. В каждой руке у нее было по два электрических чайника.
Я не успела оглянуться, как из бутылей, спрятанных под лестницей, налили воду, и чайники приятно заворчали.
— А где хлеб? — зарычала Лиля на мужчину в тулупе.
— Слетаю за половником, и будет хлеб, — кротко ответил он и улетел наверх.
— Вы нас извините, черт знает что, — сказала мне Лиля. — Обычно мы все делаем заранее, а тут, видите, припозднились. Все из-за Михаила Львовича. Надо было утром за фруктами ехать, а он небось проспал.
— Ничего подобного, — сказал Михаил Львович, который уже вернулся, приладил к бидону половник и начал раскладывать хлеб из длинных упаковок. — Я не проспал, у меня собака заболела…
Тут сверху постучали.
— Заходите, не заперто! — закричала женщина в оренбургском платке.
И откуда-то сверху, как ангелы, полетели люди.
Это были бомжи.
* * *
Лиле пятьдесят лет, она хирург-травматолог, работает в частной клинике. Ее муж, тоже врач, после ДТП остался без руки и сейчас на пенсии. Сын выучился на ландшафтного дизайнера и уехал с семьей в Литву.
Однажды в большом торговом центре Лиля решила перекусить в кафе. И как только она принялась есть борщ, рядом возник бомж. Было непонятно, как он проник в торговый центр, но он и выглядел не как обычный бродяга: сравнительно чистая куртка, более или менее приличные штаны, черные кроссовки. И этот человек не отрываясь смотрел на ее тарелку с борщом.
Лиля сказала мне, что сумасшедшая жизнь, тяжелая работа и в особенности беда с мужем, которая страшно озлобила его, сделали ее какой-то корявой. Она поняла, что знакомые стали ее избегать, прекратились праздничные пирушки. «Не знаю, как другим, но себе я точно сильно опротивела», — объяснила она, и я ее поняла.
Так вот, рядом стоял человек, и он был страшно голоден.
— Я предложила ему сесть, подвинула тарелку, он съел одну порцию, потом вторую, потом третью. Я попрощалась и ушла. А дома мне стало так плохо, как будто я кого-то обманула.
Через неделю в этом же торговом центре она снова увидела этого человека. И снова он съел три тарелки супа, но теперь она не ушла, а спросила его, кто он такой и как оказался на улице.
Дело в том, что это только в художественных фильмах бомжи — народ обаятельный. В жизни они отвратительно пахнут, одежда, как правило, отдает мочой и не только, ногти черные, в волосах и бородах нередко живут насекомые. И на общение с ними требуется своего рода мужество — кому охота дышать этой отравой?
Как правило, бродяги врут, чтобы разжалобить случайного собеседника и получить от него хоть какой-нибудь грош.
Лилин собеседник не был исключением и затянул песню о злодеях, лишивших его, добропорядочного гражданина, и дома, и семьи. До конца она все это слушать не стала и неожиданно для себя сказала: завтра суббота, приходи в два часа по такому-то адресу.
Вечером она пошла гулять с собакой и рассказала про бродягу Надежде Григорьевне, знакомой собачнице, которая пятый десяток лет работала библиотекарем.
Надежда Григорьевна сказала, что у нее на балконе есть ведро, она с утра наварит щей, напечет блинов и притащит все это к Лилиному подъезду.
Зачем одному бродяге ведро щей и как они собирались его кормить, дамы не обсуждали. На следующий день Надежда Григорьевна, закутанная в старый пуховый платок, пришла к Лилиному подъезду и привезла на санках ведро со щами, сотейник блинов и банку яблочного джема. Лиля наварила кастрюлю картошки и притащила трехлитровую банку огурцов. Ровно в два часа у подъезда появился бродяга, а неподалеку, в сторонке, стояли трое его товарищей, которые всем своим видом показывали, что они тут по своим делам, но запах щей сильно от дел отвлекает.
Обед происходил на лавке у подъезда. Причем у бродяг оказались с собой пластиковые миски и ложки, и Надежду Григорьевну это ужасно рассмешило.
Не успели они приняться за картошку, как появился участковый. Кто-то из жильцов, проходивших мимо, позвонил в полицию и пожаловался на то, что у подъезда сидят какие-то понаехавшие граждане, от которых плохо пахнет. Полицейский свирепствовать не стал, даже похвалил, но велел немедленно удалиться во избежание скандала.
Вечером собачники, которым Надежда Григорьевна рассказала эту историю, устроили военный совет. Многим эта мелодрама показалась дурацкой и небезопасной затеей, но Илья Михайлович, хозяин потрясающего ньюфаундленда по кличке Андерсен, и рыжий программист Коля, хозяин хаски по кличке Матильда, предложили свою помощь.
Перво-наперво нужно было решить, где можно устраивать обеды. Коля вспомнил, что неподалеку живет некто Тарас, который время от времени гуляет с хромой овчаркой. Так вот этот Тарас сдает помещения под склады, и где-то рядом у него есть подвал.
Караулили Тараса неделю. Он сказал, что идея с бомжами кажется ему нелепой, но можно попробовать: разрешил им раз в неделю приходить в только что отремонтированный подвал, где у него пока что хранится всякая ненужная чепуха, вспомнил, что у него есть несколько складных столов и стульев, и даже предложил покупать одноразовую посуду, ложки, салфетки и воду. И еще сказал, что сам не понимает, зачем он это делает.
Это в библиотеке все более или менее ясно: человек пришел, взял книгу, ушел, а потом вернул ее или не вернул. И в платной поликлинике тоже: человек заплатил деньги, пришел на прием к врачу, остался доволен, пришел снова — или, наоборот, остался недоволен, написал жалобу и все такое. Илья Михайлович работал юристом в процветающей компании — там тоже все было более или менее очевидно: надлежащее оформление документов, ответ на жалобы и т.д. О программистах и говорить нечего. А вот что делать с голодными, полуодетыми, больными бездомными людьми, которые принесли с собой в подвал вшей и прочую гадость, тогда никто не знал.
Первым делом выяснили, сколько людей они в принципе в состоянии кормить. Получилось, от двадцати до двадцати пяти. Меню: суп, гречка или макароны с подливкой, по два куска черного хлеба, стакан чаю с сахаром, яблоко или банан и по праздникам — плюшки или карамель. То есть каждый из участников этого проекта, который они между собой стали называть «Тридцать три поросенка», брал на себя труд раз в неделю накормить пять-семь человек.
Кроме Надежды Григорьевны, у всех были машины. Они стали ездить в большие сетевые магазины и покупать еду, причем самым практичным из всей компании оказался Коля. Он провел целое научное исследование, выяснил, где и какие продукты стоят дешевле, и нарисовал маршрут, по которому все и курсировали. Со временем хозяева магазинов стали предлагать им кое-что и подешевле — иногда это был чай, сахар, крупы, иногда вафли, а то и мясные консервы для супа.
Готовили «поблюдно». Все четверо оказались изрядными кулинарами, но у Надежды Григорьевны лучше всего получались супы, Илья Михайлович изумительно варил каши, а Лиля с Колей помимо обязательной программы время от времени выдавали какой-нибудь экспромт в виде блинов, макарон по-флотски, а Лиля раз в месяц по собственной инициативе пекла крендельки с сахаром. Муку им дарил хозяин соседней булочной, и Лиля обязательно приносила ему миску горячих крендельков, а он отказывался, но всегда брал и тут же съедал с удовольствием.
Вначале они старались накормить всех, кто пришел, но очень скоро поняли, что это не получится, и объяснили «старосте» (так они называли пожилого бомжа, который умел наводить порядок и в случае чего усмирять бродяг), что больше двадцати пяти человек им не потянуть. И «староста» умудрился наладить очередь, которую едоки старались не нарушать.
Долгое время Лиля не могла понять, как сделать эти обеды более или менее безопасными с точки зрения здоровья. Вначале все приходили душа нараспашку, но в конце концов Лиля нашла благотворительный фонд, который взял на себя труд раз в неделю устраивать их подопечным баню, раз в месяц стричь и брить, а ее коллеги вскладчину покупали доступные таблетки и мази.
В результате двухлетних мытарств, проб и ошибок «Тридцать три поросенка» преобразились в маленькую общественную столовую со своими праздниками и собраниями, на которых решались вопросы, не терпящие отлагательства. Вот в связи с одним из таких вопросов Лиля и написала мне письмо.
* * *
У каждого из людей без определенного места жительства своя тайна. И вовсе не факт, что люди, которые хотят помочь, услышат подлинную историю. Как правило, наоборот, в силу тысячи разных обстоятельств бомжи редко рассказывают о себе правду, и только после того, как человек поверит, что здесь его не обманут, он начинает говорить. И то не все и не сразу. Для того чтобы пустить в свою жизнь чужого человека, бродяга должен понять, зачем ему идти на такой риск. Благополучному гражданину, у которого есть хоть и крошечная, но своя кухня и собственная ванная комната, не понять, чем же таким драгоценным рискует бродяга, раскрывая постороннему душу. Ведь он уже все потерял — чего бояться? Так в том-то и дело, что подлинная история жизни — это последнее, что есть у человека. И вот с этим последним расстаться ему бывает трудней всего. Нередко он на это не решается и свою тайну уносит с собой.
Саша, тот самый бродяга, с которым Лиля когда-то встретилась в торговом центре, казался опрятным стариком лет семидесяти пяти, а на самом деле ему было всего пятьдесят четыре года и всю жизнь «до побега», как он называл свой уход, он прожил с женой и двумя детьми в маленькой трехкомнатной квартире-распашонке на окраине Калуги. Саша был водителем, работал на большегрузном транспорте и со временем из пьющего человека превратился в лютого алкоголика с причудами. Время от времени он исчезал, а потом появлялся то с друзьями, то с подругами, всех норовил устроить у себя дома — семья восставала и выгоняла всех, вместе с Сашей, — а иногда он приносил какие-то дорогие вещи, то хорошие часы, то норковую шапку. Стало понятно, что он связался с грабителями. С работы его давно выгнали, и жена из жалости кормила его и приводила в порядок одежду. Но в конце концов он довел семью до исступления, и они разменяли свою несчастную квартиру на двухкомнатную клетушку и комнату для Саши. Комната была в огромной коммуналке. Саша давал там такие концерты, что соседи били его смертным боем и выставляли на мороз. В один прекрасный день появился бизнесмен, который расселил коммуналку, всем купил отдельные квартиры, а Саше, по его просьбе, — домик в деревне. Саша туда перебрался и через год спалил этот домик вместе с забором. Так он оказался на улице.
Но всю эту печальную историю рассказал Лиле не он, а я. А Саша рассказывал ей другую, очень грустную, но, к сожалению, выдуманную историю о том, как его выгнали алчные домочадцы и он не по своей воле стал скитаться.
Почему Лиля, не склонная верить в сказки, неожиданно поверила в это нехитрое вранье, украшенное трогательными подробностями? Так бывает. У каждого из нас внутри бездонные колодцы, и сами про себя мы иногда знаем меньше, чем про других. Иногда даже самому проницательному человеку хочется поверить в очевидную брехню — просто потому, что надоедает круглосуточно быть начеку. Вот Лиля и размечталась вернуть Саше якобы украденный у него дом и написала мне.
Я проделала титаническую работу, поставила вверх ногами старых знакомых, а те — своих, и наконец, спустя несколько месяцев мы все выяснили. Ко мне в редакцию даже приехала Сашина жена, которую бог знает какими трудами неожиданно разыскал давнишний герой моего судебного очерка.
Лиля была обескуражена. Надо отдать ей должное: она до последнего не верила ни одному слову и сдалась только под давлением неопровержимых фактов. Герой моего очерка притащил из поселкового совета бесхитростную выписку, из которой явственно следовало, что у Саши был дом, который сгорел «в результате неосторожного обращения с огнем».
Больше всего я боялась, что, узнав правду, Лиля предаст анафеме проект под названием «Тридцать три поросенка» и вернется к прежней жизни без супов и кренделей с сахаром. Я приготовила речь о том, что все бывает, и предложила всем участникам «Тридцати трех поросят» встретиться в кафе.
Мы пили чай, ели пироги с капустой и болтали о пустяках. И тут Илья Михайлович сказал, что его одноклассник предложил каждый месяц привозить в подвал мешок картошки и мешок капусты. А Коля нашел маленькую благотворительную организацию, которая готова поделиться лекарствами и теплой одеждой. Надежда Григорьевна молчала-молчала, а потом похвасталась, что ее соседи в деревне притащили ей упаковку рафинада. Лиля сказала, что к Новому году дети подарили ей десять килограммов карамели. И в конце концов все стали ругаться из-за того, что бомж Леша уже два раза нарушил правила и пришел на обед под хмельком: одни говорили, что надо его выгнать, а другие — что надо вытрясти из него душу и заставить соблюдать правила.
Потом все стали хвастаться своими собаками. Андерсен научился отгонять злых людей не рычанием, а грозным видом, Матильда возит по снегу санки с малышами, а раньше привередничала и санки переворачивала.
А потом все отправились по домам. И никто не сказал о том, что «Тридцать три поросенка» вернули всех к жизни, когда делаешь что-то очень теплое, как пирог из печки. Не работаешь, не тянешь себя за волосы, а просто живешь как в детстве, с любовью и надеждой. С любовью ко всем и надеждой на солнечное утро. А не сказали потому, что об этом не говорят.
А бомжа Лешу они все же выгнали с испытательным сроком на месяц. Но втайне следят за тем, чтобы участники обедов уносили для него хлеб, кашу и яблоки.
P.S. Имена героев изменены.
Автор: Ольга Богуславская
