Одна из самых востребованных российских актрис Инга Оболдина завершила театральный сезон главной ролью в спектакле Евгения Кулагина «Две комнаты». В аскетичных декорациях ее героиня вместе с персонажем Чулпан Хаматовой практически безмолвно проживает день накануне солнечного затмения. Заслуженная артистка России рассказала «Известиям», чем ее привлекают эксперименты и за что она ценит реалистический театр.
— Как быстро вы с Чулпан Хаматовой согласились на участие в спектакле «Две комнаты» и чья была инициатива взяться за этот проект?
— Мы с Чулпан знакомы уже давно. Прекрасно общаемся, встречаемся, правда, редко, но с удовольствием. Давно собирались сделать в театре что-то вместе. Раньше ни разу не пересекались на сцене, хотя такая возможность была. Галина Борисовна Волчек звала меня в «Современник» играть в спектакле «Враги. История любви». Но у меня были съемки, и я не смогла. Поэтому, когда Чулпан предложила участие в «Двух комнатах», я сразу согласилась. Потом только спросила: а какая пьеса? На что она загадочно ответила: «Приезжай!»
Я приехала, оказалось, что пьесы нет, но есть режиссер Евгений Кулагин и тема двух комнат. Я посмотрела Женин спектакль «Шекспир», построенный на пластике, звуках, элементах речи, он выглядит чем-то наподобие перформанса. Мне постановка понравилась, но я сразу призналась режиссеру, что не умею танцевать так, как это делают актеры в «Шекспире». Кулагин сказал: «И не надо», — и убедил меня, что нужна именно я. В итоге Кулагин, Чулпан и Иван Евстигнеев, который занимался пластикой, сумели раскрепостить меня настолько, что я просто шла за ними.
— В «Двух комнатах» мало текста, много музыки и пластики. Вам пришлось открывать для себя новый театральный язык, изобретать способ существования на сцене?
— Новый язык пришлось открывать не только мне, но и Чулпан, и всем ребятам. Спектакль рождался как бы в обратном порядке. Работая над классическими постановками, мы привыкли, что есть пьеса, дальше идет ее разбор, потом — репетиции. А тут мы сначала придумывали этюды и пластику, и только в процессе репетиций рождался текст.
Причем можно было пользоваться лишь несколькими фразами. Режиссером были оговорены очень точные условия, это не просто импровизация. Например, дают задание: две комнаты, две хозяйки, кто-то принес подарок, и начинаешь импровизировать, совершенно не зная, кто и какой подарок тебе преподнесет, во что всё это разовьется.
Надо отдать должное нашим актерам: Одину Байрону, Людмиле Чирковой, Людмиле Гавриловой, Игорю Шаройко, Гоше Кудренко, Евгению Романцову — они были подготовлены настолько, что из любого движения и поворота могли составить целую драматургию. От этюда к тексту — это и есть чистой воды эксперимент. Ничего подобного в моей жизни не было.
— О чем спектакль, на ваш взгляд?
— Там нет сквозных линий, но финальный монолог матерей всё подытоживает. И действие, которое не всегда понятно в начале, ближе к концу проясняется. Все наши страхи, проблемы одиночества идут из детства, из того, что тебе когда-то сказала или не сказала мама.
— Вы не привязаны к одной сцене, играете в разных театрах. Это позволяет жить более полной творческой жизнью?
— Когда не работаешь в одном театре, есть свобода выбора. Но есть и другая сторона медали: тебя тоже вольны выбирать или не выбирать. Ты должен быть уверен, что нужен в данном театре. Театр — это не столько дом, сколько язык. Вы же никогда не спутаете русский психологический театр и экспериментальную постановку, правда? Разные языки. Всё время говорить на одном языке мне скучновато. Хочется пробовать разные. Для этого надо быть хорошо подготовленным «театральным организмом», в этом трудность. Не бояться начинать с нуля и пробовать кардинально новое, не присущее тебе. Как в «Двух комнатах». Эти вновь открытые грани потом можно использовать в кино и других проектах.
Хотя я боюсь зарекаться. Вдруг поступит предложение, от которого не смогу отказаться? Тогда и пойду служить в какой-нибудь один театр (смеется).
— Свободолюбие сыграло свою роль в том, что в начале карьеры вы не стали актрисой театра «Мастерская П. Фоменко», хотя вас туда приглашали?
— Тогда я была занята в двух спектаклях в разных театрах. Поскольку Петр Наумович создавал театр, то в нем нужно было присутствовать день и ночь. Игра в других театрах и съемки в кино не приветствовались. Я пошла за новым.
Но я по-прежнему люблю «фоменок». Всегда ходила на спектакли Петра Наумовича, для меня они как камертон. По вкусу и по форме это лучший театр для меня.
— Какой из уроков Петра Наумовича вы усвоили на всю жизнь?
— Самый ужасный театр — это скучный театр. Театр может быть любым, только не тоскливым и назидательным. Золотое правило актерского существования Петра Наумовича — это контрапункт: если ты злой, найди, где ты добрый; если существуешь в сцене в бешеном ритме — найди тихие, пронзительные моменты. Мастер их называл «моменты, где поговорить с Богом». Больше ничего не расскажу, потому что говорить о Фоменко в одном абзаце — как сформулировать в двух словах, что такое любовь.
Нет, вот еще, пожалуй… У него было фирменное слово, которое заставляло сомневаться во всем. Он мог хвалить, а потом вдруг в конце сказать: «Хотя…» И наоборот, ругать, ругать и потом это «хотя…». Это как раз говорит, что в этом мире никаких правил один раз и на всю жизнь нет. Петру Наумовичу было свойственно переделывать готовые спектакли — он видел, что многое устаревало, менялось, теряло жизнь.
— Актеры и режиссеры часто жалуются, что мало хороших сценариев. И даже вы говорили, что уже надоели примитивные истории, где героини думают только о замужестве и «люблю — не люблю». Вы даже сами написали сценарий… Что с ним? О чем?
— Да, сценарий написан довольно давно, но он, как мне кажется, актуален по сей день. Сейчас веду переговоры с продюсерами, может, что-то получится. Мне была интересна тема «обнуления». Это история женщины, которая попадает к северным народам, в закрытое племя. И всё, что она наработала за годы жизни, — знание трех языков, статус в городе, большие деньги — обесценивается и не помогает ей найти общий язык с новыми знакомыми… Она чужая в этой общине.
— И ей приходится выживать?
— Конечно! Ей приходится искать способы новой жизни. Сыграть такую роль мне любопытно, потому что интересно попытаться прожить столь парадоксальные обстоятельства.
— Что-то подобное происходит с вашей героиней в фильме «Жги», за эту работу вы получили приз на «Кинотавре».
— Да, в основе сценария Кирилла Плетнева также тема «обнуления». Когда героиня понимает: всё, что у нее есть, — не то, о чем она мечтала. Все мечты остались где-то позади, а время уходит, и нужно делать какие-то рискованные шаги, иначе — болото и застой.
— Кирилл Плетнев специально для вас писал эту роль?
— Звучит пафосно, но это правда (смеется). Моя героиня работает охранницей в женской колонии, но в детстве любила петь. Она вспоминает об этой мечте и идет за ней, что выглядит очень даже смешно и опасно. Это история перелома. Может быть, я сама подошла в своей жизни к такому переломному возрасту, поэтому тема мне близка. Хотя мне и раньше нравились героини со сложной судьбой, даже если они были в маленьком эпизоде.
— У вас есть киносценарий. Может быть, у вас есть какие-то подобные планы и для театра?
— У меня есть мечта сделать спектакль, но не по пьесе, а по одному роману Стивена Кинга (не буду говорить какому). Я бы никогда не рискнула делать моноспектакль, видя у коллег минусы, которые возможны в этой форме. Но мы так сработались с Мариной Брусникиной на спектакле «Обращение в слух», а Кинг так блистательно пишет монолог женщины, что можно попытаться сделать из этого что-то интересное…
— Может быть, есть заветная роль, которую вы еще не сыграли?
— У меня в этом плане счастливая судьба, я всё заветное сыграла. Поэтому сейчас мечта — сделать моноспектакль.
— Какие кинопремьеры с вашим участием мы увидим в этом году?
— Должна выйти комедия «Безымянный» интересного молодого режиссера Володи Болгова, где я играю с Аней Уколовой, Камилем Лариным и Розой Хайруллиной. Еще появился интересный проект про войну, где всё готовится и снимается, как в старом добром кино, без суеты, без глянца, подробно… Это фильм «Баржа-752» режиссера Алексея Козлова. Это история про Дорогу жизни на Ладоге, про судьбы людей на фоне страшной трагедии. Работать в такой картине — подарок. У меня роль Галочки — классной дамы молоденьких скрипачек.
Недавно мне показали самобытный сценарий молодого режиссера Вениамина Илясова, который называется «Тоска». Странно, но моя героиня в «Жги» тоже пела «Тоску» Пуччини. Может, это хороший знак (улыбается).
Анна Позина
