На самом неудобном месте — ровно посреди кухни — в коробке
Первое мое желание: убрать, убрать все быстро! Котлеты и так пригорают, а тут еще тигр! Почему поперек дороги? Мое полотенце! И вообще, тиграм в коробках место в детской!
— Мама, тише! Он тут уснул. Он устал и замерз, а тут тепло. Вот тут у него чашечка, тарелочка, вилочка, вот тут у него ванная и туалет, а тут он спит!
Ах, у него тут еще и туалет?
Сейчас зарычу!
Тёмка смотрит на меня так, что я понимаю: тигр для него — это очень серьезно.
И я думаю: в детстве я точно знала, что дети — существа неважные. Их никто не принимает в расчет — и это нормально. Таков порядок вещей.
Мне 8 лет, я приехала в деревню, и, к моей радости, котят у Мурзяны — большой рыжей кошки, моей ровесницы — в то лето оказалось двое. Один — неуклюжий подросток, а другой — только что открывший глаза пушистый малыш. Они яростно соперничали за внимание матери, играли друг с другом, — а мне и девочке-соседке всегда было чем заняться. Это были классические детско-котячьи игры: запеленать, покатать в коляске, затащить на печку, побегать с бумажным бантиком на веревочке…
В воскресенье в бабушкином доме собралось много народа. Пришли темнолицые незнакомые старухи из дальних деревень, пахло пирогами, ладаном и воском, Так всегда происходило в крупные староверские праздники — бабушка была местным лидером, главой общины.
Так что я убежала из дому на весь день, а когда вернулась…
Всегда сдержанная Мурзяна бегала из угла в угол и нервно кричала. Котят не было.
— Да попросили у меня котят, Моне и Тоше кошки нужны. Ну, я и отдала, — объяснила бабушка. Она сидела на кровати и непонятным взглядом смотрела на орущую кошку.
Мы с подружкой уселись на пол и дружно зарыдали.
Помню, что основной лейтмотив наших причитаний был вовсе не эгоистический. Мы хором убивались, обращаясь к кошке, гладя ее и сочувствуя ей: «Деточек твоих отняли, некого тебе теперь молочком покормить, Мурзяночка, бедненькая, сироточка, мамочка,
Словом, орет кошка, в два голоса орут девчонки.
Сидящая напротив бабушки моя крестная хмыкнула:
— Вот ревут, дуры,
. . .
И тут произошло первое непредвиденное.
Ведь взрослые все заодно.
Но бабушка, пожевав сухими губами, неожиданно сказала:
— Может, у них
Утром бабушки не оказалось дома. В подпечке стоял чугунок картошки, в сенях — квас: бабушка иногда уходила по своим делам в дальние деревни, и я совершенно спокойно оставалась дома одна.
Бабушка вернулась домой после обеда. Очень уставшая.
Я и тогда это хорошо понимала: июльская жара, пыльные дороги с редкими попутками, в помощь моей восьмидесятилетней бабушке — только самодельный посох-палка, идти километров пять-восемь…
За пазухой у нее пищал младший котенок.
— Не хотели возвращать, сердились даже. Да я сказала: к осени отдам, ничего. Пока внучка гостит — ей поиграть. Да и мал он еще, пусть подкормится.
Меньше всего я ожидала, что она пойдет возвращать котенка.
Я была потрясена.
Я была потрясена настолько, что и сейчас, спустя тридцать лет, хорошо помню свои тогдашние чувства.
Я считала, что бабушка совершила почти героический поступок. Ну ладно — очень хороший.
Такой, который я совсем не ожидала от взрослого человека.
Потому что наши дела — малюсенькие и неважные. А взрослые резоны — весомые и серьезные.
Счастье мое было и от котенка, и от вида обомлевшей от радости кошки, и, главное, от того, что мои чувства — вопреки здравому смыслу! — неожиданно посчитали главными: важнее жары, усталости, недовольства знакомых…
В общем, ладно. Пусть тигр тут спит. Пусть у него тут будет и ванная, и туалет. Полотенце найдется другое. Подумаешь,
Может быть, когда он проснется, я даже угощу его котлеткой.
Дина Сабитова
