Почему люди ходят в театр

О том, например, почему люди любят ходить в лес, нам в свое время очень хорошо разъяснил Гарик Губерман:

...Люди в лес охотно ходят,
И чего в нем все находят?
Раз гулял я среди леса
Без большого интереса,
Вдруг смотрю: лежит у ног
Симпатичный кошелек!
И теперь гуляю лесом
Я с огромным интересом!

А вот почему люди ходят в театр — вопрос посложнее. Там кошельков на всех не напасешься, напротив, иной раз содержимое и своего-то кошелька порядком оседает в кассе…

На днях Русский театр собрал театральных деятелей и журналистов, пишущих о театре, пообщаться за чашечкой кофе и попробовать ответить на этот вопрос, второй насущный после хлеба. Вначале приглашенные слегка жались и стеснялись, но потом, насидевшись и напившись (кофе), освоились и разговорились. Молодые журналисты выдвинули предположение, что это — дань моде. Деятели активно сопротивлялись. Тема упрямо клонилась к другому вопросу: что такое театр сегодня? Ведущие призывали вспомнить о том, почему же все-таки люди… В конце концов, все разбрелись по темкам, по подтемкам и т.д. Но главное было достигнуто: получилось интересно.

И вот назрело, так что можно?

Вначале мы были самой читающей страной. Потом очень резко сделались страной новых русских, чьи хорошенькие новорусские жены кокетливо сетовали на то, что они «нефотогигиеничны». Затем народ пресытился новыми до тошноты. Анекдоты о них ушли в прошлое. Жить стало легче, жить стало веселее. Вакуум надо было заполнять, и люди кинулись в музеи и театры. Стало дурным тоном не знать, с какого бытового предмета начинается театр и кто такая, ваще, тетенька по имени Мельпомена. И театр снова обрел утерянное было представление о себе как об общественном и государственном институте. Правда, теперь он снова похож на коврик по Немировичу-Данченко.

Между тем в его, Немировича-Данченко, время сводить театр к коврику было не совсем логично, если, например, вспомнить «Турандот» Вахтангова. Шла гражданская, люди ходили в рубище, а на сцене гуляли фраки и роскошные вечерние платья. Сегодня все наоборот — на сцене часто предстают лохмотья, а в зале, и особенно в буфете, во время антрактов можно щегольнуть вечерним платьем от кутюр. Народу всегда нравились противоречивые зрелища. Приятно на час-два почувствовать себя гаврошем, Сатиным, героем модного романа Зюскинда «Парфюмер», пощекотать нервишки. После этого еще более приятно вкушать рябчиков и ананасы.

На участившихся спектаклях московских артистов можно увидеть людей, которые открывают для себя театр впервые. Спрашивают: «А что такое партер? А где у вас балкон висит?» Вот она — мода. К нам она пришла с опозданием. Помню, несколько лет назад московский театральный критик Е.Дмитриевская, приехавшая на наш фестиваль «Сата», рассказывала о том, что театр гоняется за зрителем, предлагая спектакли «с довеском» в виде бара, сауны, джакузи и тэ пэ: «Появился особый вид зрителя, заметный по Москве. Прихожу в «Сатирикон» и первое, что слышу, — чей-то до слащавости вежливый голос: «Господа, просим отключить ваши сотики и вашу крутизну показывать только в антракте или по окончании спектакля». Вот и у нас посреди действия вдруг может зазвонить телефон, и человек говорит во всеуслышание: «Погоди, пока не кончилось».

Когда в конце прошлого века все мы жили от зарплаты к зарплате, которую выдавали раз в полгода, театр находился в упадке. Помнится, Марк Захаров от отчаяния или от чего-то другого, будучи советником президента, написал статью в «Культуру» под заголовком «Зачем нам столько театров?» Заявление тут же вызвало реакцию у местных властей, поскольку стоящий с протянутой рукой театр был тогда как бельмондо в глазу: «А что? Закроем!» И позакрывали. Теперь театры открывают снова. Но какие — вот в чем вопрос.

Много лет нас душила идеологическая удавка. Была цензура. Потом театры не сумели вгрызться в экономическую действительность, и энное время зрелища были не нужны, а актеры оказались принудительным ассортиментом, — кто музыку заказывал, тот их и танцевал. В наше время есть опасность, что театр, уже привыкший завлекать зрителя как угодно и чем угодно — суперпикантными мизансценками, элементами стриптиза, кордебалетами, изысками буфета, превратится в шоу. Ну, может, не банальное, с режиссерскими наворотами, и все-таки в шоу. Почему? Потому что нашу культуру постепенно затягивает в тенета масскультуры по американизированной заявке на всепоглощающее шоу. Вообще, такое впечатление, что все зрелища постепенно нивелируются и трансформируются в грандиозный мюзикл. В театре (имеется в виду драматический) поют эстрадные песни. В театре танцуют. В театре можно увидеть вполне цирковые пируэты. В мини это всегда дозволялось. Но ведь делается это все чаще и больше!

«В борьбе за существование Бродвей инстинктивно нащупал выход: мюзикл, — пишет об американском театре А.Генис. — Лишенный возможности как подражать жизни, так и служить ей примером, американский театр нагнетает условность. Мюзикл — это, в сущности, «театр в театре». Тут, как в том представлении, что устраивают бродячие актеры в «Гамлете», происходит удвоение театральности. Одна условность скрывает другую: «прозаический» остаток — то, о чем не поют и не танцуют, — воспринимается утрированной реальностью — «правдой».

Может, поэтому, «бессознательно» спасая театральное искусство, появилось столько разноплановых театров (вот он — коврик!), специализирующихся на постановках от эпохальных до камерных. В практичные времена — или о великом, или о кухне. Очень популярна нынче тема одиночества, берется и классика страшилок — «хоррор», и эксцентрическая комедия подворотни вроде нашумевшего «Пластилина» молодого автора Сигарева, лауреата «Дебюта». Кажется, театр перешел к конверсии и, как обанкротившийся аэрозавод, отливает алюминиевые кружечки… Но, может, так надо? Больше театров, хороших и разных, во всей многоликости жанров, стилей, модных течений? Пусть разный народ, бедный и богатый, молодой и пожилой, ходит на те спектакли, которые ему нравятся. Некоторые «западают» на заезжих звезд, другие — на собственных, «отечественных», кто-то — на режиссерские задумки или знакомство с драматургическим текстом. То есть «неважно, что они делают, — наоборот, все важно лишь потому, что это делают они». Для того чтобы узнать, почему люди ходят в театр, надо было, наверное, спрашивать у самого зрителя.

Впрочем, настоящие театралы ходили в театр, ходят и будут ходить всегда, какие бы катаклизмы ни потрясали страну. И спрашивать у них, почему они это делают, все равно, что спрашивать запойных любителей чтения, почему они читают. А потому что. Такая привычка. Воспитание. Интеллектуальный зов. Общение с живой картинкой, возможность пообсуждать, кто как играл, ставил. Не все же любят сплетничать на кухне о соседях, а театральные разговоры — высший пилотаж из серии кто с кем, кто кого, как и зачем.

Журналисты здесь поставлены в несколько иные рамки. Относящийся к отделу культуры журналист вынужден писать о спектаклях из-за отсутствия в нашей республике профессиональной театральной критики. А как подано — зависит от его зрительского (сиречь интеллектуального) уровня. Но принимать как рецензию наши материалы, наверное, не стоит, ведь и рубрика «Взгляд из партера» осторожно намекает на сноску. Однако я согласна, что, если переходят на личности, оскорбляя не только творческое и человеческое достоинство, то статья почти всегда заказная.

Писать о спектаклях чаще всего трудно не потому, что человек должен немного ориентироваться в театре и иже с ним, прежде чем браться за попытку рецензии, а потому, что наши театральные деятели — народ обидчивый. Напишешь осмотрительно, со всякими извинениями, мол, режиссура слабовата, сценография хромает, а человек вдруг становится к тебе необычайно холоден. Поэтому признаюсь: я вообще стараюсь не писать о тех спектаклях, которые мне не понравились. На нет, как говорится, и суда нет, и все милые люди и проштрафившийся режиссер любезно с тобой здоровается. Это мучение, когда все друг друга знают, и ты, покритиковав кого-то, рискуешь стать врагом номер один.

Валентина Чусовская, замечательный человек, великолепный преподаватель и, пожалуй, единственный в республике профессиональный критик (да не обидятся все остальные, это по повышенным критериям), убеждена, что люди ходят в театр потому, что произошли от него. Нет, теория Дарвина здесь, очевидно, не при чем… А что она имела в виду, Валентина Александровна так и не открыла. И я не знаю ответа на поставленный перед нами вопрос на тусовке «деятели — журналисты». Теперь хожу и маюсь: так почему люди ходят в театр?

Театр всегда любил сравнивать себя с жизнью. А может, искусство — это и есть реальность? Да и что, в конце концов, наша жизнь?..

Пыталась размышлять

Ада СТРЕЛЕЦ