В середине зимы толстые литературные журналы раздают премии за 2010 год: «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Иностранка»... Те, кто в сознании большинства давно умер, устраивают праздники, поздравляют победителей и уж никак не похожи на мертвяков.
Есть как минимум два объяснения, почему толстые журналы исчезли из массового сознания. Первое: государство прекратило финансировать (а значит, рекламировать) «толстое чтение», и читательская аудитория «толстяков» сузилась до своих естественных, не ажиотажных размеров:
Андрей Василевский, главный редактор «Нового мира», объясняет механизм «неучастия» толстых журналов в рынке. В одном случае цена за «вход на рынок» настолько велика, что обессмысливает саму затею. Но бывает, что распространитель готов и без «входных денег» взять журналы; зато он и продает их с дикой наценкой. Внутренняя цена журнала — 200 рублей, в книжном магазине «Москва» «Новый мир» и «Знамя» продавали по
Впрочем, есть, например, Екатеринбург, где литературный журнал «Урал» с прошлого года можно купить в сотне ларьков и магазинов: распространители берут по одному-два экземпляра на точку. Но «Урал» финансируется из бюджета Свердловской области, то есть из госбюджета, в отличие от других «толстяков».
Источников доходов у толстых журналов, как правило, три: частные гранты, государственные субсидии и подписка. Почти все «толстяки» получают гранты от Федерального агентства по печати на «социально значимые проекты». Осенью 2009 года писатель Валентин Распутин обратился к премьеру Путину с просьбой поддержать литературные журналы: премьер распорядился выделить деньги библиотекам для закупок толстых журналов. Государственная машина неповоротлива: переводы от библиотек на годовые комплекты журналов посыпались на редакции только в конце 2010 года: пришлось срочно допечатывать тиражи. Из-за этого они несколько подросли (на
Чиновник из федерального агентства, пожелавший остаться неназванным, размышляет прагматично: «Мы живем при капитализме, и толстые журналы должны были бы встроиться в рынок, а они за 20 лет даже не поменяли дизайн обложек». Для толстых журналов сохранение «скучных» обложек, похоже, дело принципа: архаичность и консервативность есть в данном случае «защита от пошляка». Вообще, «встраивание в рынок» для «толстяков» означало бы заигрывание с массами, балаган. При этом журналы зачастую вовсе не хотят и поддержки государства. Ирина Барметова, главный редактор «Октября»: «Государство о нас не заботится? Ну и прекрасно: главное, что нас оставили в покое, все остальное можно пережить».
Есть распространенное мнение, что время толстых журналов ушло. Особенно забавно, что об этом писали некоторые СМИ, которые сами давно закончили свое существование. Между тем с 1991 года не закрылся ни один (!) толстый журнал («Континет» изменил в этом году формат). Собственно, почему «их время ушло»? По некоторым признакам, мода на них как раз возвращается. Читатели за 20 лет перепробовали все и убедились, что «скучное» чтение является, однако, и наиболее «статусным». Даже глянец заметно элитаризовался, возвращается некоторая мода на усложнение смыслов, запрос на «писательскую» компоненту. Почему бы в таком случае не обратиться к первоисточнику, к литературному журналу?.. Наконец, можно говорить о новой протестной моде: смотреть и читать именно то, что считается маргинальным, немодным. И именно потому, что «толстяки» не встроились в рынок, они в конечном счете и сохранили свою индивидуальность и независимость.
«Толстяки» считают себя последним оплотом качества в литературе; но самое интересное, что и прочие участники литературного процесса признают их в качестве главных арбитров. Парадокс: официальное влияние толстых журналов на литпроцесс минимально — между тем именно они часто определяют повестку дня в литературе. Толстые журналы занимаются тем, чего не делает сегодня никто: они открывают дверь в литературу молодым авторам. Причем в «толстяках» молодых авторов учат писать, с ними именно работают — и не так, как в большинстве издательств, где цель в конечном итоге — продать. В «толстяке» же цель обучения — создать: свой язык и стиль и, в конечном счете, Автора. Для литкритика все это тем более верно. Журнальный ритм — раз в месяц — является идеальным для раздумывания над текстом, для долгомыслия — непозволительная роскошь, которой почти никто из СМИ не может себе позволить. То, что с экономической точки зрения считается минусом, для качества критики является плюсом.
Вот навскидку список толстожурнальных лауреатов за 2010 год. «Новый мир»: Игорь Вишневецкий — за повесть «Ленинград», Дмитрий Данилов — за роман «Горизонтальное положение», переводчик Виктор Санович — за переводы с японского, Юрий Кублановский — за публикацию дневника, Ольга Балла — за критику. «Октябрь»: Илья Бояшов — за повесть «Каменная баба», Алексей Михеев — за рассказ «Он улетел», Бенедикт Сарнов — за документальную прозу («Сталин и Бабель»), Игорь Волгин — за исследование «Уйти от всех. Лев Толстой как русский скиталец». «Знамя»: Тимур Кибиров — за роман «Лада», критик Лев Оборин — за статью о Григории Бакланове, Герман Садулаев — за роман «Шалинский рейд», Ольга Славникова — за роман «Легкая голова», специальная премия — Михаил Шишкин. Журнал «Урал»: Роман Сенчин — за рассказы «Развернутый угол» и «Жить... жить», Марина Палей — за роман «Дань саламандре», Олег Лукошин — за романы «Капитализм» и «Человек-недоразумение». «Звезда»: Денис Датешидзе — за стихи, Игорь Золотусский — за роман «Нас было трое», Алла Подрабинек — за «Воспоминание о прошедших годах», критик Борис Рогинский — за цикл эссе...
Прагматизм, который стал официальной идеологией государства, определяет массовое отношение к толстым журналам. «Их давно уже пора закрыть... Кому они нужны... Сидят на шее у государства». «Ни один нормальный журналист не пойдет работать за такие деньги» — еще один стереотип. В толстые журналы идут работать и печататься не за деньги: число идеалистов и тех, кто может себе это позволить, в принципе неизменно, и в «толстяках» не испытывают проблем с авторами. Снобизм «толстяков» оказался сильнее соблазнов капитализма: их авторы оказались готовы отказаться от благ мира сего — ради того, чтобы сохранить себя.
Литературные журналы существуют во многих странах мира, но российский «толстяк» есть феномен не столько культурологический, сколько социальный. Писанина для российского интеллигента — способ самоочищения и самосоздания; высказывание давно приравнено к поступку. Слово в России есть дело: одним из начал «оттепели» считается публикация в «Новом мире» «Одного дня Ивана Денисовича», а перестройки — публикация «Детей Арбата» в «Дружбе народов». Гипертрофированный статус писателя и публициста в России — следствие общей несвободы: там, где традиционно нет парламента, гражданского общества, выборов, вообще механизмов участия в социальной жизни, писанина становится единственной заменой «политики» и «общества». Первый литературный журнал недаром придуман Пушкиным: это попытка создания микромира. Проблема для думающего человека в России — вовсе не материальное выживание, а психологическое: как найти себе подобных. Даже в советское время, когда толстые журналы создавались под идеологические задачи, очень скоро они разделились на условно «либеральные», «центристские» и «консервативные» — в зависимости от личных качеств и убеждений главных редакторов и ведущих сотрудников.
Идея журнала-дома (всякий, кто бывал в редакции «толстяка», отметит особую атмосферу, сохранившуюся там) — это попытка отгородиться от чужого, враждебного пространства. Для человека определенного внутреннего устройства это может быть определяющей мотивацией — что очень трудно объяснить налоговым службам, например. «Дама из налоговой постоянно ругается, что у нас зарплаты ниже прожиточного уровня», — рассказывал Александр Казинцев, замредактора «Нашего современника». Они работают за копейки, потому что им хорошо. Они инстинктивно создают Другую Россию, каждый журнал — свою. Идея утопическая, но, как это бывает у нас, утопия оказывается живучее любых расчетов.
Вывод напрашивается такой: сам формат толстого журнала есть наиболее органичная форма существования мысли и мыслящего сообщества в России. Ни идеология, ни «железные законы рынка» не смогли уничтожить эту форму и этот дух. Толстый журнал — это оптимальная модель бегства от действительности, но вместе с тем — и интеллектуального выживания. Ничем иным нельзя объяснить живучесть этого формата — за 200 лет тут, в общем, ничего не изменилось. Можно сказать и так: этот формат все время воспроизводится именно из-за того, что воспроизводится одна и та же социальная структура, матрица России. Если бы она изменилась, появилась бы и какая-то замена толстым журналам — но за 20 лет альтернативных форматов не возникло. Толстый журнал — порождение системы: как организм выделяет противоядие, так и культура порождает толстожурнальный формат. Люди, работающие в «толстяках», пребывают, в отличие от большинства журналистов, в состоянии прекрасной иллюзии: что с них за их работу будут спрашивать не здесь, а Там. Эта иллюзия подчас только и хранит их, а мы рады заблуждаться вместе с ними. Хотя бы потому, что других иллюзий и заблуждений у нас не осталось.
Василий Геросин
