Продолжаем публикацию беседы Владимира Владимировича Шахиджаняна с режиссёром Сергеем Михайловичем Артимовичем: о доходах, скромности, любви к актёрам.
Видеоверсию можно посмотреть здесь.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Сергей Артимович: — «Братаны» — это такая просто франшиза или, как это правильно назвать… Это такой многократно снятый сериал про четырёх друзей, которые когда-то служили вместе в ВДВ, они закончили службу, живут, но продолжают дружить. Один из них работает в милиции…
Со съёмок сериала "Братаны"
Владимир Шахиджанян: — Верные друзья?
— Да, верные друзья, четыре человека. И вот они иногда, время от времени, а на самом деле — в каждом новом сезоне, их сводит какая-то беда, с кем-то из них происходящая…
— И все сразу слетаются?
— Да, все сразу слетаются и помогают. Они такие все супермены, каждый со своей жизнью, со своей историей, но они друг другу помогают. На «Братаны» попал случайно, потому что…
— И всегда одни и те же актёры?
— Да, была только одна замена, потому что после, по-моему, первого сезона один из актёров погиб. Я, к сожалению, с ним не работал, сейчас тоже не могу вспомнить его фамилию, он погиб, и тогда сценаристами, продюсерами был введён новый персонаж, просто к ним пришёл, тоже где-то за кадром погиб персонаж, а пришёл его родственник, я не помню, племянник или брат, кто-то к ним пришёл, и они над могилой персонажа этого выпивают, с этого начинается второй сезон, с ними молодой парень, который тоже служил в десанте, и вот они начинают новые приключения, оставаясь всё равно вчетвером, продолжают свои приключения. Можно сказать, Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян. Может быть, и так, да. И они начинают свои приключения. Меня туда позвали, потому что продюсеры уволили режиссёра. У меня такое было несколько раз в жизни, потому что, наверное, то, что я уже пытаюсь рассказать вам уже не в первый раз, своё отношение к профессии, моё уважение к ремеслу, в том числе, создало мне репутацию среди продюсеров такого вот фильм-доктора, человека, который может прийти и спасти погибающий проект только за счёт того, что он владеет ремеслом. Режиссёра уволили, мне дали пять дней на подготовку…
— А почему уволили?
— Ну, не сошлись они по творческим, по техническим каким-то параметрам…
— Вы знаете этого режиссёра?
— Да, чуть-чуть знаю.
— Я почему спрашиваю — такое бывает, что увольняют, снимают, и вот этика «пойти — не пойти».
— Нет, это вопрос техники совершенно, тут ничего сложного. Всё равно кто-то придёт и будет работать, здесь никакого нет морального затыка.
— Кто-то, но не вы.
— Нет-нет, здесь нет морального затыка.
— А если у него был спор, идеологический, человеческий?..
— Нет, я знал… Нет, ну, побойтесь Бога, какие в сериале «Братаны» идеологические споры?
— Я не знаю, я не видел.
— Так вот я вам говорю…
— Но я знаю, что в театральном мире, когда Эфроса увольняли, никто не хотел прийти на место главного в театр на Бронной, потому что уволили Эфроса. Когда ушёл Любимов, Эфрос пришёл туда, Анатолий Васильевич Эфрос, крупнейший режиссёр, и все говорили: «Ну, как же ты, Толя, туда пришёл? Любимова «ушли», все отказывались!» Он сказал: «Лучше я, чем кто-нибудь другой. И я буду относиться к творчеству Любимова с понимаем, с сочувствием», и все его спектакли он сохранил. Когда же вернулся Любимов, а Эфрос покинул театр, Любимов его спектакли выстрадал (неразборчиво). Знаете, там очень в театре всегда… Или когда актёра снимают, а другого берут… Есть этические моменты или нет?
— Несравнимо. Поверьте, это другая история. Скорее, это надо сравнить с увольнением или отстранением от должности какого-нибудь командира эскадрильи.
— Ну, там просто…
— Или директора завода. Понимаете, одного убрали, кто-то должен прийти, этим заниматься, производственным цехом. Это так. Потому что здесь морально-этических каких-то проблем не возникает, иногда они возникают, иногда — нет, например… У меня это было не в единственный раз. Например, на проекте «Лесник» тоже меня пригласили в ситуации, когда начал другой режиссёр.
— 2011 год.
— Да. Ой, не «Лесник», простите, «Легавый».
— 2012 год.
— Да. Так вот, я пришёл когда на «Легавый», там тоже уволили режиссёра, и для меня было что этической проблемой — режиссёр не доделал свою часть работы. То есть он должен был снять определённый объём, а потом должен был начаться кусок работы, на который позвали меня, вторую половину, вторую часть. Но его уволили раньше.
— Почему? За непрофессионализм?
— Ну, не понравился материал… Знаете, канал был недоволен, продюсеры были недовольны, актёры были недовольны, там были переработки, им казалось, что у него плохое отношение к тому, чем он занимается. Просто когда режиссёр приходит и говорит: «Да ладно, мол, ребята, не Чехова снимаем, давайте быстренько, чик-пык там… Ой, Господи, не дурите мне голову, делайте, встаньте, говорите»… Когда демонстративное такое отношение к тому, что делают твои коллеги, особенно актёры, ну, не только актёры, все, операторы, например. Если ты говоришь: «Ребята, не парьтесь, снимем, какая разница, как… Лишь бы снять. Кто это будет смотреть, Господи Боже мой… Давайте», то это всех напрягает. А если ещё при этом переработки многочасовые, если при этом ещё картинка не нравится заказчику, ну, много каких-то параметров, то, в конце концов, это приводит к напряжению, и оно разрешается таким способом, что человека отстраняют.
— А у вас ни разу не было конфликтов с группой?
— Бывали. Бывали конфликты с группой, но…
— «Не хотим его», и всё.
— Нет, такого нет. Бывают конфликты, когда ты сталкиваешься с тем, что, например… Несколько раз у меня были конфликты с, наверное, можно сказать, операторской командой, потому что операторы — они самая сплочённая, структурированная группа в коллективе, потому что оператор… Их, во-первых, двое, как минимум, это оператор и второй оператор. Это как минимум. А бывают ещё камермэны…
— Да, а ещё есть ассистент, есть камермэн…
— Фокуспулеры. У них целая команда, за ними стоит таких вот…
— Ещё осветители…
— А с осветителями вообще получается огромное подразделение. Осветители — это такая…
— Они же слушают только оператора, до режиссёра им всё равно.
— Конечно. И с ними конфликт — это всегда кровавый конфликт, очень серьёзный конфликт. Но иногда его не избежать. Если начинается какая-то битва амбиций со стороны оператора, то режиссёру действительно сложно. Потому что за режиссёром кто стоит? Один режиссёр. Или авторитет, может быть, продюсер, который тоже где-то далеко. А здесь на площадке, когда начинается эта вся возня, это тоже очень неприятно. Но надо сказать, что я из своих конфликтов как-то вышел достаточно мирно, и подружился со всеми этими операторами.
— Чуть поподробнее. Из-за чего возник конфликт, на какой картине? Без фамилий. А можно даже без названия картины, не называйте картину. Это ведь таблетки, валерьянка…
— Ну, в каком-то смысле да, но я во время площадки…
— Сердцебиение, давление…
— Во время съёмок у тебя такой адреналин лупит, что там таблетками не спасёшься, я, по крайней мере, никогда не спасался ничем, ни алкоголем, ни таблетками, хотя я знаю, что у многих моих коллег коньячок на площадке, мне это только мешает, мне это только сбивает настрой. Но с оператором, например… Даже назову имя, Даян Гайткулов, есть такой оператор, очень славный, очень талантливый, очень профессиональный, мы с ним делали тоже «ТВ-мувик» «Эффект домино».
— Очень хорошо снято.
— Да, и он очень хороший оператор. Он, например, боролся за то, чтобы мы снимались не по-сериальному, вот он пытался сделать так, чтобы, несмотря на то, что мы снимаем «ТВ-мувик», а я уже говорил, что «ТВ-мувик» — это две серии сериального производства, просто слепленных в одну. Он боролся с какими-то сериальными приёмами, он не хотел снимать «восьмёрку». «Восьмёрка» — это такой операторский и монтажный приём, когда снимается один человек, потом второй, камера ведёт себя так, как при рисовании «восьмёрки». Но можно всегда снять разговор интереснее, чем просто на одного, на другого и потом это порезать. Можно заставить их ходить друг к другу, придумать действие, которое будет давать возможность передвигать камеру с одного на другого, можно так расставить персонажей в пространстве, что они будут оба видны, либо по очереди каждый говорящий, как в «восьмёрке», либо как-то по-другому, либо снимать молчащего человека так, чтобы голос был за кадром, есть множество решений каких-то, кроме «восьмёрки». Но «восьмёрка» — это классика, это самый ясный и внятный приём. Я считаю, что его выбрасывать за борт не нужно. Вот мы с Даяном несколько раз спорили, он говорил: «Я даже не хочу снимать укрупнение».
— Вы спорили или схватились?
— Ну, как… Споры бывали достаточно жёсткие. И он из тех операторов, которые говорят: «Я это снимать не буду», вот он может так сказать. Не буду, и всё. Такие ситуации бывают, оператор может сказать: «Я это снимать не буду».
— И как? Вы тогда подходите и говорите: «Милый, родной, дорогой, давай…»
— Нет. А здесь можно, как угодно — можно отстранить от съёмки, можно продюсерам жаловаться, можно сказать: «Вон с площадки!», посадить его ассистента и говорить с ним, а он говорит: «Я не сяду»… И так далее. Здесь множество разных вариантов может быть. Но мы с Даяном, в конце концов, находили выход, находили какой-то компромисс всегда, и это не было, что я сдавался или он сдавался, мы находили то, что нас обоих устраивало. И это взаимодействие с неравнодушным партнёром было прекрасно.
— Разве это не должен быть принцип: «Начальник всегда прав. Если начальник не прав — смотри пункт первый». Режиссёр всегда прав.
— В каком-то смысле да…
— В конце концов, он у меня работает. Он — мои глаза. Что ж он спорит-то?
— Понимаете, какая штука: оператор — он не просто работник.
— Мы с вами обсуждали: (неразборчиво фамилия!) и куча других историй.
— Просто оператор — это в каком-то смысле равный тебе партнёр, ты, конечно, главнее, потому что твой замысел главный. Но если он говорит: «Я не буду», знаете, как у человека, «глаза б мои этого не видели», какие-то вещи в тебе самом могут быть, невозможно для тебя сделать, вот оператор — это такая же часть тебя, отдельная часть тебя, с которой ты должен находить общий язык. И конфликт с оператором, если это не война амбиций, а такое просто тоже бывает, у меня был один оператор, который говорил: «А я сам развожу мизансцены. Вот я буду разводить мизансцены, ты только работай с партнёрами». Я говорю: «Как так?» Он говорит: «Я так привык работать. Я с таким, сяким…» Перечисляет мне фамилии знаменитых режиссёров, говорит: «Я всегда так работаю, и все это принимают. Я буду говорить, откуда кто пришёл, сел, встал, мне это удобнее и по картинке, а ты говори актёру, как он должен это играть». Вот такой был у меня эпизод. Ну, в конце концов, как-то мы тоже договорились, что я делал всё, как мне удобно, притёрлись, досняли этот проект, но вот такие бывают нюансы. Это входит в нашу профессию тоже. Вообще договариваться с людьми важно, и мне очень нравится, когда человек, который у тебя в команде, имеет свою точку зрения на ваши совместные задачи. Если ты споришь с художником по костюмам, например, с художником по гриму, говорит: «Да нет, не может работник зоопарка ходить в таких брюках, например. Он должен быть по-другому одет». И начинаются какие-то поиски, всегда интересно.
— «Топтуны»
— Не я придумал, не я слепил, но я их, в конце концов, родил. Потому что всё равно я режиссёр этого проекта был, понимаете, и…
— Сначала?
— Нет. В первом сезоне Александр Мохов был режиссёр, а уже во втором сезоне какой-то… Короче, шестнадцать серий своих я там снял, и без всяких скидок.
— И он шёл шестнадцать дней подряд?
— Может быть, восемь, если по две серии показывали, я уже не помню. Но я просто помню, что был очень хороший рейтинг у моего сезона, и там, например, актёр Алексей Кравченко, который играет там главную роль, который играл в «Иди и смотри», главного мальчика это играл у Климова когда-то. И сейчас это один из ведущих актёров МХАТа, прекрасный актёр, очень интересный, с ним, конечно, было очень интересно работать. И не только он, там было много хороших очень актёров, Юрий из «Театра на Таганке»… Беда, я вот имён не помню. Я цифр и имён не помню. (Алексей Кравченко НЕ снимался в сериале «Топтуны». Он снимался в сериале «Братаны» (1-4) — прим. Д.М.)
— Сколько вам лет?
— Да я всю жизнь не помню. Я всю жизнь записывал… Мне пятьдесят семь лет, а я с двадцати лет, это у меня проблема… Когда я работал в иностранных компаниях, у меня просто был блокнотик, я записывал все имена, с кем я разговариваю. Я тогда прочитал Дейла Карнеги, что надо всех по именам называть…
— Имена помнить, говорить, запоминать, человек любит своё имя…
— Да-да, я всё это специально запоминал и записывал. Беда моя вечная.
— «Топтуны», 2012 год. «Star Media». Сергей Векслер. Он имеет отношение к оператору Юрию Векслеру, был такой на «Ленфильме»?
— Не знаю.
— И отец его работал на «Ленфильме» художником. А он был мужем знаменитой актрисы Светланы Крючковой, боюсь назвать её фамилию, или даже вторым мужем, долго жил… Кто такой Сергей Векслер?
— Сергей Векслер… Он актёр, очень популярный актёр, хороший очень актёр, который в последние годы заинтересовался режиссурой, у него несколько режиссёрских проектов. Один из этих проектов как раз был у нас в сериале «Топтуны», он играл одну из главных ролей…
— Там же, как актёр?
— Да.
— И он, режиссёр, пошёл к вам поучиться или…?
— Нет, сначала я его позвал, как актёра в этот проект, а потом, когда выяснилось, что из производственных сображений, там было… Сколько там получается? Двадцать четыре серии. И я снимал первые и последние восемь серий, а в серединке восемь серий — надо было приглашать какого-то режиссёра другого. И Сергей предложил себя, так как он внутри проекта, он всё как бы знает, конечно. Он снял, продюсеры на это пошли с удовольствием, и я поддержал его, и он снял восемь серий в серединке проекта «Топтуны». Ну, это такой тоже нтвшный проект, достаточно типичный для НТВ в том смысле, что жанр… В НТВ ведь практически один жанр, я не всё у них смотрю, но, по-моему, у них жанр полицейского боевика, есть такой жанр. Это не детектив, как правило, потому что чем детектив отличается от полицейского боевика? В полицейском боевике мы видим, как живёт полиция и как живут бандиты. Бандиты бандитствуют, полиция за ними гоняется, и мы следим глазами за их взаимодействиями. А в детективе полиция идёт по какой-то таинственной цепочке следов, чтобы раскрыть какое-то преступление. И мы разгадываем некую загадку. Редко, когда загадку разгадывают в полицейском боевике, там обычно все друг за другом гоняются, и мы видим, как «косячит» что-то там, допустим, преступник, и нам интересно, найдёт ли этот «косяк», как среагирует уже на известную нам историю полицейский. Это чуть-чуть разные жанры, хотя и то, и другое — это криминальной, большой пулл разных жанров. И полицейский боевик — самый ходовой сейчас на нашем телевидении, особенно на НТВ, жанр. Здесь было что любопытно — здесь был интересен мир людей, которые занимаются «наружкой», это наружное наблюдение, специальная такая область деятельности спецслужб.
— Даже специальное управление есть. Раньше это была «девятка»…
— Нет, это «пятёрка» была. Нет, «семёрка». Это была «семёрка», это было седьмое управление в КГБ и седьмое же управление в МВД, и есть «наружки» свои у ФСКН, у Наркоконтроля, в общем, многие службы имеют свои «наружки». Наша «наружка» — это мвдшная «наружка»…
— То есть вы теперь всё знаете?
— Да… Я тут уже много чего знаю.
— Потому что, если бы мне казалось, что за мной ходят, вы бы точно выяснили, ходят или не ходят.
— Наверное, я бы смог определить, потому что какие-то я уже представляю, как от «наружки» избавляться, как её диагностировать, эту «наружку», в принципе. Но не столько из фильма я это узнал, сколько из книг, которые рядышком прочитал, потому что интересно было узнать про это.
— Были же и консультанты, да?
— Да, были консультанты, консультантами у меня были люди, которые этим занимались, непосредственно отставные работники «наружки». Тут какая сложность — надо сказать, что этот сериал вызвал наибольшее количество гневных отзывов в Интернете, которые мне только удалось… Потому что очень возмутились работники «наружники» отставные. Сказали, что это полная вообще…
— Бред.
— Чушь, да. Но, понимаете, какая штука, ведь… Я с ними даже пытался спорить в Интернете, в каких-то форумах я принимал участие, что никакого смысла не имело, конечно, спорить со зрителем вообще глупо. Зритель в своей системе координат всегда прав. Но мы не на них рассчитывали, наш зритель — это не пенсионеры-«топтуны». Наш зритель — это просто зритель. А что такое «наружка», я прекрасно знаю сейчас. Я тогда, когда снимал, уже это понимал. Это невероятно скучная и напряжённая работа. Это сидение часами и смотрение в одну точку. Вот они сидят в машинах, как правило, с затенёнными стёклами, в тенёчке сидит машина во дворе, и он смотрит на дверь подъезда часами. Кто-то вышел, пошёл, и он либо поехал, либо даже не поехал, чтобы себя не демаскировать, а сказал, что объект вышел. И сидишь дальше часами. Я работал, например… У меня консультантами были люди, которые когда-то выследили и поймали Сергея Мавроди, теперь он на свободе, уважаемый член общества, а в своё время он был очень разыскиваемый преступник, жулик и аферист, который создал пирамиду «МММ». И его очень долго вылавливала именно «наружка», и именно «наружка» сделала эту операцию. А на Мавроди работали люди очень серьёзные, это была тоже «наружка» кгбшная. С ним работали, они его прятали. Кгбшники прятали. Бывшие или не бывшие, я сейчас не знаю, может быть, это был приработок и у небывших. Но прятали его специалисты очень большие, а ловили его ещё большие специалисты. И поймали Сергея Мавроди на том, что кто-то из его огромной системы работников, которые охраняли его инкогнито, они нарушили правило. Просто есть правило, у них тогда было правило — по телефону мобильному разговаривать только один раз, поговорил — и выбросил телефон.
— Новый?
— Да. И выбросил телефон. А кто-то не выбросил, а пошёл и его продал. И этот телефон где-то всплыл. И его поймали и нашли цепочку. Во-первых, установили, что Мавроди в Москве, этого не знали, потом установили, на уровне двух округов, допустим, что он где-то на севере Москвы, и начали огромную сложную операцию, причём, так как там работала тоже «наружка» КГБ, те, которые искали Мавроди, они не ездили за ним, потому что движущегося «наружника» легко поймать, они стояли на перекрёстках, машины, и смотрели на поток машин. Определяли машины и номера машин. И заметили, что какие-то машины сюда заезжают одни и те же. Представляете, какой огромный аналитический труд и какой массив был информации проработан? И вот так они сузили-сузили-сузили-сузили поле зрения, в конце концов, установили дом, подъезд и потом уже ловили его в этих подъездах, там стояли где-то и курили влюблённые, какие-то ходили люди по подъезду, выносили мусор, и где-то, когда он высунул нос в одной из квартир, Мавроди тогда и взяли, потому что по-другому невозможно было его найти. То есть «наружка», настоящая «наружка» — это скучнейшая работа, такая, что даже ни поесть, в туалет ни сходить, пописать — они баночки с собой какие-то носят закрывающиеся, то есть это очень, очень напряжённая, тяжёлая и совершенно противопоказанная для кинозрелища работа. «Наружка» — это когда ты идёшь, а за тобой идут скрытно несколько человек и тебя ведут. Причём там же тоже они выполняют много задач, не только следить, надо, например, установить. Вот есть некий человек. Кто он такой — мы не знаем. То есть кто-то мелькнул — мелькнул мужчина, седой, в очках, возраст — за шестьдесят лет, средний рост, прошёл, чуть-чуть прихрамывал. Кто он такой был? Видели его один раз, в феврале прошлого года. Есть подозрение, что он имеет отношение к какому-то событию, необязательно даже к преступлению. Надо установить, кто это был, а потом его найти. Попробуй, найди. И начинается огромная-огромная тяжелейшая работа. Но для полицейского-то нашего жанра понятно… Вот он сидит, большую часть жизни он сидит в машине и смотрит на дверь. Причём, если он где-то на секундочку отрубился, задремал, в это мгновение может выйти человек и исчезнуть навсегда. И многомесячный труд десятков людей просто исчезает, если не сотен людей. Поэтому это очень тяжёлая и сложная работа. Поэтому, когда мы снимаем свои истории…
— Не очень хорошо оплачиваемая.
— Не знаю, наверное, да. Но я разговаривал с людьми, которые реально там работают, и они считают, что этот адреналин их так держит на этом… Он ищет кого-то, это внутреннее очень сильное напряжение, а потом человек сел в машину и поехал. И они за ним гонятся, причём надо гнаться за ним так, чтобы он не заметил своей слежки. Ты должен его вести…
— У них парики бывают…
— Всё, что угодно, они, бывает, переодеваются… Более того, иногда бывает, что ты за кем-то едешь, а его отсекает какая-нибудь машина, прижимает тебя: «Кто ты такой?» Ты должен объяснить, почему ты за этим человеком следишь. И ты, если неправильно ответишь, тебя просто могут убить. Таких случаев тоже не мало. И там бывают… Мне рассказывали много таких историй, как прижимали, как они лгали, как они отмазывались, как несколько раз их ловили, прижимали, просто у них не было в этот момент никакого удостоверения, они не могут ходить с удостоверением. Если ты идёшь за преступником и кто-то тебя прижал, обыскали, и у тебя удостоверение, что ты милиционер — тебя просто ткнут ножом, и всё, ты останешься в этой подворотне. Они таким образом уйдут от преследования. То есть много таких нюансов есть, и, чтобы рассказать в фильме про этих людей, мы должны туда добавлять экшена, потому что те крошечные…
— Что такое экшен?
— Экшен — это действие, просто действие.
— А почему оно таким модным стало словом, экшен? «Действие» — плохое слово?
— Русское слово «действие» имеет слишком большой спектр смыслов. А экшен — это просто, когда кто-то кому-то бьёт на экране морду.
— Драйв.
— Нет, драйв — это напряжение, драйв — это немножко другое. А вот экшен — это когда двое разговаривают, потом один встаёт и бьёт табуреткой по голове собеседника. Вот это экшен. И побежал куда-то.
— Или один политик плеснёт в другого политика апельсиновым соком…
— Да, это экшен. Экшен — это экранное действие. Ну, как-то так используется, есть такие термины профессиональные, ничего не поделаешь, как камерваген. Почему не сказать, что это просто автомобиль для камер?
— Понятно. И как «Топтуны» вам были?
— Мне было очень интересно это делать, потому что здесь был…
— Кто сценарий написал?
— Хороший вопрос. Мой друг Сергей Кузьминых. Очень хороший сценарист, хороший человек, талантливый сценарист, в прошлом сам работавший в милиции. Поэтому какие-то вещи он писал, понимая эти взаимоотношения, нюансы этих взаимоотношений в маленьких группах милицейских силовых, и вообще он хороший, с чувством юмора, то есть он такой действительно, выше среднего сценарист, с ним было приятно работать, по его сценариям… Так получилось, что я три сериала снимал по его сценариям.
— То есть он просто ваш Миндадзе какой-то или Абдрашитов.
— Да-да-да. И, конечно, сериал «Топтуны» очень сильно отличался от жизни…
— Сколько серий?
— Двадцать четыре. Я снял шестнадцать, и восемь серий снял Векслер. И те истории, которые были придуманы для сериала…
— А сценарист один всех серий?
— Да, всех. Надо сказать, что для такого рода, как и для любого кино, понимаете, всегда делается выжимка, где вот этого нашего экшена, о котором мы с вами говорили, событий, их в среднем во много десятков раз больше, чем в реальной жизни. То есть что такое реальная жизнь, я не знаю, лётчика гражданской авиации? Сел, полетел из Москвы в Хельсинки или в Хабаровск, приземлился, заправился, переночевал или не переночевал, пообедал, сел, полетел обратно. И так ты летаешь годами, и всё у тебя хорошо.
— И называется это «Экипаж»?
— Нет. Это называется жизнь. А когда ты садишься, и у тебя начинает всё гореть, тарахтеть, разваливаться и бабахать, может быть, в жизни у тебя никогда такого и не было, а вот это в фильме происходит — это уже происходит фильм «Экипаж». То есть, понимаете, то, что в жизни бывает очень редко, в кино происходит непрерывно, только из этого и состоит кино. Примерно таким был и наш сериал «Топтуны», это был набор каких-то постоянных экстремальных событий с этими людьми, которые следят. У нас они, если следят, то его так обстоятельства заставляют действовать, что он нарушает инструкцию, он попадает прямо в логово преступников, на него кто-то нападает или он начинает на свой страх и риск заниматься этим сыском при запрете начальства, или кто-то из его друзей попадает в беду, и он использует свои навыки, свои знакомства, то есть…
— Я выясню, ходит к твоей жене любовник или не ходит…
— Да. Таких у нас историй не было, но это вполне могло бы быть. Набор вот этих экстремальных историй составляет любой криминальный сериал. Или сериал «Лесник», мне тоже приходилось его снимать. Что такое лесник? Ходит себе лесник, ходит по лесу, отмечает, сколько там помёта косуль. Браконьеров иногда находит. Но наш лесник в каждой серии расследует какие-то убийства.
— Что вам дали «Топтуны» для развития вашего?
— Ну, жанр, жанр, это жанровое… Какие-то профессиональные просто вещи для себя узнал, чего раньше не знал, как строить, например, погоню, как создавать напряжение в каких-то… на длинной дистанции, поиски каких-то приёмов в формате телевизионного кино и адаптация сюда тех приёмов, которые существуют в большом кино, по созданию саспенса, например…
— Чего?
— Саспенс, напряжение, термин Хичкока — «саспенс». Знаете, да?
— Нет.
— Ну, это Хичкок придумал… Не то, что придумал…
— Напряжение — знаю, понимаю, да.
— Саспенс — это термин, наверное, который, может быть, он ввёл, может, нет, но как-то с ним больше всего связано, как создать напряжение, когда человек ждёт, что что-то должно произойти. Вот эти хичкоковские… Ручка дверная, которая опускается, когда там в ужасе человек застыл, смотрит на эту ручку, и ты понимаешь, что что-то сейчас ужасное произойдёт, и так создаётся этот саспенс. Когда ты видишь приготовленную ловушку, и человек к этой ловушке приближается, не сразу в неё попадает, может быть, вообще не попадает, ну, какие-то такие вещи. Мне было интересно это всё делать, и вот топтуны давали такую возможность. Кроме того, в «Топтунах» была прекрасная актёрская команда у меня. Просто блестящая.
— Денис Никифоров и Никифорова…?
— Денис Никифоров… Он наверняка имеет к Никифоровой какое-нибудь отношение. Но Денис Никифоров — это прекрасный актёр из такой молодой, сейчас уже, наверное, средних лет, генерации, когда-то он блестяще снялся в фильмах «Бой с тенью», это две или три части полнометражного фильма, и он просто очень хороший актёр, работа с ним была большим удовольствием, это очень чуткий, очень энергичный, светлый, яркий, со своими постоянно идеями, с хорошей очень техникой актёрской, который может всё, что угодно, сделать в кадре, Егор Баринов, прекрасный актёр…
— Анна Носатова…
— Да, Аня Носатова, которая играла одну из главных героинь, Сергей Векслер, блестящий актёр, моя любимая Аня Банщикова, с которой я уже несколько проектов сделал, ну, это были прекрасные актёры…
— Какая-то Луиза-Габриэла Бровина…
— Да. Луиза-Габриэла Бровина — это вот такая маленькая девочка, она школьница, с огромным послужным списком, она играет везде девочек, дочек всяких героев. Здесь она у меня играла дочку главного героя Никифорова, и… ну, персонажа Никифорова и персонажа Ани Банщиковой, она была их дочкой, у них были интересные семейные отношения, они расстались, но эта дочка дружила с ними… В общем, любопытное было кино, хороший сценарий, хорошая была вся эта история на фоне этой странной спецслужбы, которая как бы везде с нами, мы их не замечаем, они незаметные, эти персонажи, и это делал с удовольствием…
— Сергей Михайлович
