Борис Жутовский — известный российский художник, иллюстратор, писатель, автор знаменитой портретной серии выдающихся представителей СССР и России XX века «Последние люди империи». После участия в знаменитой выставке «30 лет МОСХ» в Манеже в 1962 года и личного скандала с Н.С. Хрущевым для Жутовского была закрыта всякая возможность участия в выставках в СССР, в то время, как начинается широкий показ работ в галереях и музеях по всему остальному миру: от Гданьска до Лос-Анджелеса. Лишь с 1979 года возобновились полулегальные выставки современного искусства в Москве, на которых были и картины Жутовского.
— Борис Иосифович, Вы коренной москвич?
— Да, я родился в Москве и уже 80 лет из 85 живу в одной квартире на Кутузовском проезде. Так что, я – коренной москвич. Папа был инженер и в 1938-м году, возвращаясь из арктической экспедиции по поиску летчика Леваневского, разбился в Архангельске. Похоронен отец на Новодевичьем кладбище, под салют. Уверен, что если бы папа не разбился, его бы посадили. А мама была издательским работником. У меня был отчим, с которым я прожил 30 лет, и который фактически меня сформировал, ведь папа погиб, когда мне было 4,5 года. Мой отчим – из дворянской семьи на Тамбовщине. Когда ему был 21 год, случилась революция. Трижды он поступал в университеты, но его выгоняли, потому что он не был пролетарием. Научился заниматься перерисовкой, мелкой издательской работой, и этим всю жизнь и прожил. Как страна жила, так и семья жила. Молчали. Жить было страшно. Страх – доминанта жизни Советского Союза. Страх немного отступил, когда умер Сталин.
— В школе Вас дразнили из-за национальности?
— Бытовой антисемитизм в Советском Союзе до войны был самым обычным явлением. Меня в школе, конечно, обзывали жидёнком, и я из-за этого дрался с обидчиком. Но тогда, такие настроения в обществе были, к сожалению, нормой.
— А когда начали рисовать?
— Очень рано. Сначала зарисовывал столы, стены и дверцы шкафов. В художественную школу ходил всего лишь года два, параллельно с обычной школой, чтобы натренироваться в академическом рисовании и поступить в институт. Поступил в Полиграфический, который благополучно закончил. Полиграфический в то время был самый хороший институт, из всей системы художественных Вузов, потому что в нем окопались пожилые формалисты 20-х 30-х годов, и за семестр надо было сделать всего лишь пять работ, это считалось достаточным. Поэтому мы жили тогда очень вольготно. Во главе этой кафедры был Андрей Гончаров, знаменитый живописец и график, воспитавший в нас редкое, по тем временам, вольнодумство. Потому что в других ВУЗах подобного рода все выходили одинаковыми, как под одну гребенку. Всех там учили улыбаться социалистическим реализмом.
— Когда Вы впервые вдохнули вкус творческой свободы?
— Я почувствовал себя свободным впервые, когда, окончив институт и перестав работать в штате, стал вольным художником и начал бродить по стране, куда и где мне хотелось. Ведь и в школе, в институте очень давила обязаловка. В школе надо сдавать экзамены, переходя из класса в класс. В институте тоже надо подсуетиться, чтобы остаться и продолжать обучение. Когда же я вышел из института, то год проработал на Урале по распределению, а потом вернулся в Москву, вольным человеком, настоящим фрилансером. И всю жизнь продолжаю им быть.
— Хватало ли в то время Вашей зарплаты художника-фрилансера для нормального существования?
— Конечно, хватало! Художникам книг очень хорошо платили. Я ведь много иллюстрировал научно-популярной литературы, и сначала обязательно все прочитывал.
— А были забавные случаи в практике?
— На протяжении более 10-ти лет я делал научно-популярный дайджест «Эврика», в редакции научно-популярной литературы в издательстве «Молодая гвардия». Там надо было сделать в среднем 300 картинок, месяца за полтора –два. И я решил, что нарисую там всех работников издательства, чтобы мне самому работать было веселее. Но видно я кому-то не угодил, и на меня нажаловались главному редактору. Главный редактор подумал и вызвал заведующего редакцией, отчитал, и наконец, вызвали меня:
— Боря, у меня к Вам есть вопрос!
— Давайте!
— Сколько евреев в нашей стране?
Я совершенно растерялся из-за этого вопроса: «Три миллиона, если не ошибаюсь…», — быстро ответил я.
— А вообще, население в нашей стране, какое?, — спросил меня Николай Алексеевич.
Я ответил: «Триста миллионов, если я не ошибаюсь».
— Вот видите! Один к ста! А вы посмотрите, вся книжка набита евреями!
Я отвечаю: «Николай Алексеевич, побойтесь Б-га! Это сотрудники нашего издательства, среди них нет евреев, они не входят в эти проценты, как мне кажется. Вот Юра Коротков, заведующий отделом редакции «Жизнь замечательных людей», он кто, по-вашему?! Разве он – еврей?».
— Нет, Юра Коротков – не еврей, но Вы понимаете, Боря, дело в том, что мы с вами знаем что Коротков – не еврей, а наш читатель этого не знает!
Я рассвирепел, забрал все эти картинки и почти у всех героев, которые вызывали в редакции намеки на еврейство, вырубил носы и сделал их курносыми, чтобы «снять подозрения». Эта книжка и сейчас стоит у меня в мастерской на полке. Но тогда мне было совсем не смешно.
— А что за история произошла с Хрущевым?
— Это была обыкновенная драка за власть, между относительно молодыми и пожилыми членами Союза художников. А наша группа случайно попала в этот круговорот. В разных концах зала было четыре мои картины. О каждую Хрущев «споткнулся». Он сказал мне: «Вас надо сажать и посылать на лесоповал». Мне 29 лет, я здоровый бык, мастер спорта по альпинизму. Отвечаю ему, что на лесоповале уже работал. Он закричал, чтобы мы ехали к своим западным поклонникам. Когда мы вышли из Манежа, у нас было ощущение, что нас сейчас заберут. Страх. Но за этим ничего толком не последовало. Уже не сажали. Но два года я был без официальной работы. Директор издательства позволял иллюстрировать две книжки в год, остальные – тоже, но деньги надо было выписывать на приятелей. Когда Хрущева сняли, идеологи продолжали говорить, что мы чужие, но работу давали. И вообще, жить стало легче, это было уже не сталинское время.
— Вступление в Союз художников как-то повиляло на Вашу жизнь?
— Да особенно нет. Просто после вступления в Союз художников я мог спокойно ходить на художественные выставки, предъявив билет члена Союза художников и уже не боялся, что меня сочтут тунеядцем, ведь я всегда был фрилансером, что в то время не поощрялось.
— А у Вас много прошло выставок?
— Выставок у меня было очень много. Живопись – это моя профессия, главное занятие. Ведь если раньше к моей иллюстрации нужно было семь подписей вышестоящих лиц, и я был не самостоятелен, не свободен, то в живописи нет никаких рамок и преград! А свои выставки сейчас не делаю, это уже для меня физически тяжело, очень устал от выставочной суеты. Я просто рисую и получаю удовольствие от этого процесса.
— Вы автор знаменитой портретной серии выдающихся представителей СССР и России XX века «Последние люди империи». В 2004 году вышла Ваша книга-альбом портретов и воспоминаний «Последние люди империи. 101 портрет современников. 1973-2003». Расскажите про это.
— Началась эта серия в начале 70-х прошлого века, и за десятилетия выросла до «явления». Там действительно есть удивительные личности недавней истории страны. А на портретах поэтов я просил автографы, так что обладаю ещё и этими раритетами.
— Ваши творческие планы?
— Никаких особых планов у меня нет. Хочу и дальше рисовать и получать удовольствие от проживаемого времени.
Яна Любарская
