Владимир Владимирович Шахиджанян:
Добро пожаловать в спокойное место российского интернета для интеллигентных людей!
Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

Уходящая натура

Беседа с доктором искусствоведения Марией Владимировной Нащокиной

Это такой термин из лексикона кинематографа. Так называют то, над чем властно быстротекущее время — последний закатный луч, тающий по весне снег, опадающая листва… У киношников уходящая натура обычно связана с природными метаморфозами. Конечно, «уходящая натура» чревата неприятностями — задержками в работе, переменами в изобразительном решении, но для фильма это, как правило, не катастрофично. Выход находится. А вот если что-то уходит навсегда, безвозвратно… Есть огромная область человеческой культуры, над которой время властвует со всей жестокостью. И есть огромная армия людей, которые самоотверженно, отдавая себе отчёт в тщетности своих усилий, пытаются с этой жестокостью бороться, спасать, сохранять… Эта армия — музейщики. Среди них есть особый отряд — усадьбоведы.

Что возникает в представлении при слове «усадьба»? Белое строение с колоннами на берегу реки или пруда, липовая аллея, заросшие дорожки, ну, может быть, еще брошюрка, рассказывающая о том, что тут когда-то жили князья такие-то… А уж что там сейчас, внутри этого дома с колоннами — так лучше туда не заглядывать!

Но нельзя не заметить, что понятие «русская усадьба» уникально. Такого не было и нет нигде. Никакие «Замки Луары» — популярный туристический маршрут Франции — с богатством культурного слоя, созданного русским дворянством в XVIII — ХIХ веках, не сравнятся. Увы, как известно, «что имеем — не храним». Правда, пытаемся сохранить. По мере сил, средств и эрудиции. Об этом я беседовала с заместителем председателя Общества изучения русской усадьбы (ОИРУ), доктором искусствоведения Марией Владимировной НАЩОКИНОЙ.

— Для начала расскажите об Обществе — об ОИРУ, выпускающем такие интересные сборники-ежегодники, я вижу у вас десятый, значит, ОИРУ уже больше десяти лет?

— Нет. Гораздо больше. У ОИРУ долгая и трагическая история. Общество было создано в 1922 году молодым искусствоведом Владимиром Згура. Очень молодым — ему и двадцати лет не было, а умер он в 1927 году. И если бы не умер, то, наверняка, как и коллег, его постиг бы рок репрессий. В 30-е годы многие из них были расстреляны, арестованы, умерли в ссылке. И само Общество в 1929 году было разогнано. В 1992 году состоялось его возрождение. Собирая по крупицам уцелевшее наследие згуровского ОИРУ, нынешние оировцы, среди которых — архитекторы, историки, искусствоведы и даже физики-математики, ведут исторический отсчёт времени с 20-х годов, т.е. нам уже за восемьдесят.

— Кроме стремления сберечь, сохранить то, что ещё осталось, что общего в деятельности ОИРУ прошлых лет и нынешнего? Что нового внесло время?

— Я часто цитирую покойного академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва: «Надо, чтобы Россия осталась хотя бы в памяти». Материальное уходит, память остаётся. Но проблем, связанных с сохранением исторической памяти, в наши дни стало не меньше, в связи с чем круг тем, которыми занято ОИРУ, гораздо шире.

Действительно, в первые послереволюционные годы сопротивление разрушающим силам было если не проще, то прямее, яснее была задача противостоять вандализму. Противостоять, изучая, пропагандируя осознание того, что буржуйская усадьба это не просто комфортное место проживания очень богатых, просто богатых и более или менее состоятельных людей, устроивших свои гнёзда в обрамлении ухоженных садов и живописных пейзажей, а это некий интеллектуально-культурный центр, распространяющий благотворное влияние, в зависимости от своей значительности, на большее или меньшее пространство.

Ясно, что поле деятельности ОИРУ огромно. Чтобы приблизиться к земным конкретным проблемам, ограничим его хотя бы территориально — московской губернией. Можно ли сказать, сколько усадеб было и есть в Подмосковье?

— Имеется каталог, в котором числится до шести тысяч подмосковных усадеб, среди них и те, от которых остались лишь руины, и те, о которых есть упоминания в литературных источниках.

— А такие, на которые можно сегодня посмотреть?

— Из этого числа их не более половины. И они в разном состоянии.

— В перечне памятников усадебного искусства Московского уезда, составленном в 1928 году картографической комиссией ОИРУ, можно встретить немало объектов, которые теперь только в этом перечне и найдёшь. Что-то «съела» Москва, что-то порушилось, сгорело, было сознательно уничтожено. Уже и в том перечне попадается примечание: «Сохранились остатки надгробных плит…» Сейчас, наверное, и остатков не найдёшь!

— В перечне можно встретить немало упоминаний о деревянных сооружениях. Сейчас в Подмосковье нет ни одного памятника деревянного классицизма.

— Но что-то восстанавливается? Наверное, за последние годы удалось немало реанимировать?

— За последние десять лет как раз развалилось особенно много! Те усадьбы, про которые можно сказать, что они в хорошем состоянии, наперечёт. Да и реставрация в них сделана хуже, чем это делалось в советские времена. К примеру, такое известное место, как Барвиха. Называется — усадебные строения «восстановили». Да не восстановили, а искалечили!

— Зато придали элитный комфорт!

— А сколько конфликтных ситуаций! Взять хотя бы то, что происходит сейчас с уникальным Дунинским городищем, которое находится в охранной зоне, рядом с санаторием Академии наук «Поречье», на берегу Москвы-реки. Там имеются курганы, которых человек, не посвящённый в археологию, вообще не должен касаться. Однако берег Москвы-реки уж очень живописен и привлекателен, ясно, что в этой охранной зоне кое-кому хочется воздвигнуть свой красно-кирпичный домик. Один такой могущественный желающий уже бетонный фундамент соорудил, да, видно, Бог его покарал — молнией убило. Но других это не остановило. Как не останавливают Указы об учреждении охранной зоны за подписью самых авторитетных лиц государства. Или история с блоковским Шахматовым. Дом поэта восстановили. Там открыт музей, ведётся музейная работа, проводятся литературные встречи. И пусть само здание — новодел. Ценность Шахматова — в окружающей среде, в лесах, полях, которые питали поэзию Блока. А музею отведены всего четыре гектара окружающей территории, охранная зона не утверждена, то есть если этот кусок блоковской России приглянётся кому-то из «новых русских», среда исчезнет, её задавят особняки и бетонные стены. Подобная ситуация уже возникла в Муранове. Директор дома-музея из Интернета случайно узнал, что на холмы, создающие мурановский пейзаж, готовится покушение, забил тревогу, пока агрессия остановлена. Но надолго ли? Могу, однако, назвать примеры и иного порядка. Михаил Ходорковский в бытность свою олигархом взял в долгосрочную аренду усадьбу Коралово под Звенигородом. Он её восстановил. Не отреставрировал, а именно восстановил внешний вид. Причём очень грамотно, сохранив классические формы. Или известный финансист Борис Федоров. Человек небедный, он купил участок на Малой Истре, где была усадьба с парком в сорок гектаров. Здание усадьбы сгорело в 70-е годы. Сохранились чертежи, планы надворных построек. Новый владелец решил всё восстановить. И он эту работу ведёт, относясь к ней, как к занятию для души, а не к перспективному вложению средств.

— Кстати, о вложении средств. При том, что столько подмосковных усадеб стоят, разваливаясь, и, казалось бы, только и ждут, что кто-то возьмётся за их восстановление, на это дело не находится инвесторов, почему?

— Не находится. Ведь средства нужны колоссальные, и нет уверенности, что они будут компенсированы.

— Но как же в Европе? Замок-отель, замок-музей, где-то эти функции совмещаются. Туристы идут толпой, и частные владельцы, как видно, не разоряются, а часть дохода, согласно закону, тратят на содержание и реставрацию памятника. Почему бы у нас…

— Потому что у нас отсутствует цивилизованное отношение к памятникам! Там можно в замке оборудовать дорогой отель, обставить его антиквариатом и сдавать апартаменты за большие деньги. А музейную часть оставить в общественной собственности и водить экскурсии. У нас такое возможно пока только на уровне благой идеи. Если и найдётся какой-то инвестор, готовый купить полуразрушенную усадьбу, восстановить и начать её коммерческое использование, я не поверю, что он подойдёт к этому не как к возможности что-то ухватить на халяву. К высокому понятию «русская усадьба», к исторической памяти, о которой говорил академик Лихачёв, это не будет иметь ни малейшего отношения.

— А Константиновский дворец в Петербурге?

— Показуха, в которую вложены колоссальные средства. В нашем 9-м выпуске сборника ОИРУ «Русская усадьба» я в своей статье писала, что за последнее десятилетие Россия быстрее, чем прежде, теряет своё исторически-архитектурное достояние. Это объясняется просто: если в послереволюционные годы старые усадьбы использовались как санатории, пионерские лагеря, дома престарелых и т.п., в годы «перестройки» все владевшие этими строениями организации оказались без средств. Заброшенные, бесхозные постройки быстро стали добычей всех, кому не лень. То же самое произошло и с бывшими приусадебными землями.

Русская усадебная культура вместе с её носителями и создателями ушла безвозвратно, сметённая революцией. Теперь уходят остатки стен, пейзажей. Надо ли стремиться к сохранению этих искалеченных остатков? На этот вопрос нет прямого ответа. Но есть относительный, понятный любому русскому человеку: пока жив народ, жива его память. А раз жива память, можно надеяться на возрождение — в новом, которое мы сегодня ещё не можем себе представить, качестве.

647


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95