Каждую профессию массовое сознание награждает своими стереотипами. Архивистам повезло едва ли не меньше всех: их представляют обычно как оторванных от мира «синих чулков», сидящих в полутемных подвальных помещениях и перебирающих изъеденные временем, грибком и крысами бумажки. Отчасти связано это с тем, что в советские годы архивные учреждения власти любили «упрятывать» на «минус первые» этажи, а о специфике работы их сотрудников у подавляющего большинства сограждан как тогда, так и сейчас имелось весьма смутное представление. Корреспондент «МК» решил восполнить информационные пробелы, поработав один день в Центральном государственном архиве Москвы.
Опись — всему голова
В отличие от Советского Союза ныне архивные учреждения стараются размещать в высотных зданиях (во избежание тех же потопов). Вот и ЦГА столицы занимает целых 23 этажа в эффектной свечке цвета топленого молока у метро «Калужская». Это и есть мой конечный пункт назначения.
На стажировку меня любезно согласились принять в Центр хранения документов личных собраний Москвы, а куратором стала заведующая отделом комплектования и описания этого центра, обаятельная и энергичная Елена Цапова. Перед собеседованием я источала уверенность: мне казалось, что из филологов могут получиться вполне сносные архивисты. Но уже после первых, вводных вопросов о правилах систематизации документов я «посыпалась», как иголки с новогодней елки в конце января.
Однако куратор меня успокоила: оказывается, не только филологам, но даже библиотекарям, у которых можно было бы заподозрить идеальное «родство душ» с архивистами, достаточно сложно совладать со спецификой архивного дела.
«Подход к систематизации материала у нас принципиально разный: у библиотекарей — «каталоги», а у архивистов — «описи», — улыбается Елена Игоревна. — Если и чувствует себя кто-то в нашей стихии как рыба в воде, так это историки, аналогичным образом систематизирующие свои документы».
Далее Цапова проводит трехминутный «курс молодого бойца», поясняя, что группировать документы можно по пяти признакам: хронологическому, номинальному (то есть по виду документа, например подборка из дневников или из фотографий), географическому, тематическому или же корреспондентскому (к примеру по фамилии автора или адресата). Я готова к своему первому заданию.
Закоулки чужих душ
Задание мое уместилось в стандартной архивной коробке, доверху набитой всякими разнокалиберными бумаженциями. Елена Цапова сейчас описывает фонд Щаповых, который, вне сомнений, станет одной из жемчужин нынешней коллекции ЦГА Москвы. Щаповы — известный в дореволюционной России купеческий род, выходцы из Ростовской губернии, перебравшиеся в первой половине XIX века в Москву. Один из самых известных Щаповых — Петр Петрович — помимо того что был фабрикантом и общественным деятелем, шесть созывов состоял гласным в Московской городской думе (в начале XX века). Впоследствии судьба его сложилась трагически: в 1938 году он был арестован и вскоре умер в тюремной больнице.
Так вот через судьбу Петра Щапова, его братьев, отца, деда, накоротке знакомых со многими именитыми жителями Первопрестольной XIX–XX веков, Москва открывается перед пытливым умом как на ладони. И можно ходить-бродить по закоулочкам чужих воспоминаний часами, совершенно забывая о времени.
Однако мне это не светит. Обычно средоточием самых «лакомых» сведений становятся письма и дневники, а моя задача — разобрать ворох квитанций, счетов, заявлений на покупку дров и перекладку печей, аптечных рецептов и санаторных карт, то есть имущественно-хозяйственных документов фонда Щаповых.
Часов на шесть я перестаю существовать для окружающего мира, утонув в кипе бумаг и пытаясь рассортировать их по папкам. «Документы о расходовании средств на покупку промышленных и продовольственных товаров», «Документы о ремонте и содержании жилого фонда» и «Документы о получении медицинских услуг членами семьи Щаповых». Когда я «доукомплектовываю» последнюю папку, в голове проскальзывает крамольная мысль: ну кому это, право, все сейчас нужно? Представьте себе, очень даже нужно. Не так давно приходили сюда, в архив, специалисты из Минздрава РФ, запрашивали по какой-то своей надобности рецепты эскулапов XIX века и остались в полном восторге от увиденного.
Я их умиления не разделяю. Кроме того, очень смущает запах от бумаг: густой, давящий, из плена которого хочется побыстрее вырваться. Но, как говорят мне более опытные коллеги, с ним смиряешься, а в итоге и вовсе перестаешь ощущать.
Не знаешь, что архив тебе готовит
Между главными архивами страны постоянно идет негласная конкуренция за новые фонды. Конечно, эта борьба носит исключительно цивилизованный характер: сотрудники архивов посещают различные культурные мероприятия, связанные с историей Москвы, творческие и юбилейные вечера, выставки, мониторят СМИ и прислушиваются к «сарафанному радио». Если узнали про перспективного фондообразователя (того, кто обладает ценным архивом, личным или семейным) «напрашиваются» к нему в гости — познакомиться и представить свое учреждение. Бывает и от обратного, когда сами обладатели уникальных собраний обходят потенциальные площадки для вечного хранения их бумаг, присматриваются, выбирают. Или оттягивают момент передачи до последнего. Знаменитый искусствовед, театровед, телеведущий Виталий Вульф, ныне покойный, очень долго размышлял над тем, когда же все-таки начать передачу своих архивов. И всякий раз откладывал. Решиться ему помогли соседи: однажды (это было примерно в 2004 году) он вернулся с дачи — а с потолка у него льет настоящий дождь. Затопили как раз ту комнату, где стоял огромный, во всю стену книжный шкаф. В том потопе среди прочего частично пострадали письма легендарной советской актрисы Марии Бабановой, с которой он был дружен. На следующий же день Виталий Яковлевич позвонил сотрудникам архива.
Попадаются среди тех, с кем приходится иметь дело архивистам, и такие, кому глубоко безразлично наследие предков. Никакую паутину стряхивать с документов они не собираются. В лучшем случае, когда недвижимость почивших предков попадает в их распоряжение, выставляют «коробки с прошлым» на лестничную клетку, вняв мольбам сотрудников архивных учреждений. В худшем случае десятки и сотни килограммов уникальной информации, проливающей свет на частную жизнь не последних людей в России, отправляются прямиком в мусорные контейнеры.
Как я уже говорила, самое захватывающее для архивиста — это разбор писем и дневников фондообразователей. Кому из вас не знаком мотив детской песенки «В лесу родилась елочка»? А знаете, при каких именно обстоятельствах он был сочинен? В архивах Гунстов — московских купцов, архитекторов, литературоведов, композиторов, водивших знакомство в том числе и с семьей известной в дореволюционной России пианистки Елены Щербины, сохранился рассказ об этом. Как-то супруг Елены, биолог Леонид Бекман, убаюкивал их пятилетнюю дочурку Верочку, и пришли ему на ум в тот момент стихи поэтессы Раисы Кудашевой про елочку. И он стал негромко их напевать. Экспромт случайно услышала жена, проходившая мимо детской. Остановилась. Прислушалась. Записала нотами. Так в 1905 году и родился этот хит, без которого до сих пор не обходится ни один Новый год.
Кстати о Гунстах. О них — отдельный разговор, приправленный толикой мистики. Когда десять лет назад Елена Цапова пришла работать сюда, в архив, то первый фонд, о котором она услышала от сотрудниц, был именно фонд Гунстов. Его как раз тогда только передали на хранение.
— Услышав эту фамилию, — рассказывает Цапова, — я спросила: «Это те Гунсты, которые жили в Москве в Староконюшенном, дом 4?». — «Да. А ты откуда знаешь?» — удивились коллеги. «Так я родилась в этом доме. И моя мама тоже!» — «А может, ты посмотришь фотографии из фонда? Там на снимках все время Катя какая-то встречается. А что за Катя, непонятно».
— Я беру фотокарточки с Катей в руки и понимаю, что это моя прабабушка, Екатерина Никифоровна Дубцова, проработавшая в течение 10 лет у сыновей главного архитектора Хамовнического участка Анатолия Гунста гувернанткой, а после революции, когда особняк в Староконюшенном превратили в коммуналку, оставшаяся там жить с детьми уже на правах соседки и подруги семейства Гунст. У нас дома сохранился только один снимок прабабушки, а в архиве нашлись десятки!
Позже именно Елене Цаповой поручили описание этого фонда, при изучении которого она пролила свет на многие тайны своей собственной семьи. В частности, узнала о том, как именно репрессировали ее деда (старшее поколение ее от этой информации оберегало), а также прочла его письма из ссылки, куда он попал в 1930-х годах.
Пергамент из человеческой кожи
Какие только свидетельства минувших эпох не находятся в архивах! К примеру, поэтесса Нина Бялосинская, начинавшая вместе с Андреем Вознесенским в клубе поэзии «Магистраль» в 1960-х годах прошлого века, с юности и до последних дней жизни (а умерла она в 2004 году) создавала настоящую иллюстрированную летопись своего времени в дневниковой форме. Допустим, сходила в театр — описала свои впечатления, вклеила в дневник билет и программку; съела новую конфету — вклеила фантик от нее на страничку; сделала праздничный салат — поделилась рецептом, присовокупила к нему этикетки с банки зеленого горошка и майонеза, а также рассказала о том, кто побывал у нее в гостях на званом ужине... Почти что страница в Фейсбуке, только на бумаге. Порядка 250 дневников осталось после Бялосинской — удивительный подарок исследователям былого.
Время от времени в «анналах» встречаются засушенные цветы и гербарии, а также мумифицированные жучки и паучки, попавшие в переплет не по своей воле — случается, что личные архивы дожидаются своей участи, простаивая на балконах и обрастая до поры до времени паутиной забвения.
Архивисты имеют строгое предписание: все биологические материалы, затесавшиеся среди бумаг, изымать и уничтожать, так как «органика» может начать гнить, способствуя порче документов.
Был однажды и курьезный случай, как раз связанный с нестандартным органическим «артефактом», найденным в одном из архивов. Сотрудница открыла письмо некоей юной леди, которая в начале 1930-х годов делилась в эпистолярной форме со своей матерью впечатлениями от летнего отдыха на юге.
«Открываю конверт, достаю свернутый листок и еще какой-то высушенный пергамент, небольшой по размеру, в дырках. Пергамент пока откладываю, сосредотачиваюсь на послании. Девушка пишет о том, как ей все нравится, а в заключительных строках сообщает своей маме, что в качестве «сувенира» отправляет домой... кусочек своей обгоревшей кожи», — вспоминала потом со смехом сотрудница. Естественно, «пергамент» тут же полетел в урну, а сама она побежала мыть руки.
Фонды «уносят» домой по крупицам
В центре личных собраний ЦГА Москвы сегодня представлено 400 фондов семей и отдельных лиц, среди которых фонды генсека Константина Черненко, писателя Анастасии Цветаевой, первого секретаря МГК КПСС Виктора Гришина, филолога, составителя «Толкового словаря русского языка» Дмитрия Ушакова, композитора, руководителя Ансамбля песни и пляски Советской Армии Бориса Александрова и многих других.
Для того чтобы впоследствии было легче описывать материал, тех, кто сдает фонды, просят хотя бы примерно рассортировать архивы. Однако миссия по идеальному их упорядочиванию возлагается как раз на плечи архивиста. Вот и приходится ему с восьми до пяти по будням вдыхать вековую пыль документов, получая профзаболевания. Увы, издержки процесса можно обнаружить в медицинских картах практически всех, кто выбрал своей профессией архивное дело. Выглядят они там как «астма», «аллергия». Предполагается, что, работая с документами, ты должен сидеть в медицинской маске и в перчатках. Но попробуйте-ка выдюжить изо дня в день в маске! Да и, честно говоря, надежно защитить от микрочастиц она все равно не сможет. В советские годы сотрудникам архивов доплачивали за вредность и давали возможность раньше уйти на пенсию. Сейчас такого нет.
Весь западный мир стремительно переводит архивы в «цифру». Россия тоже движется по этому пути, но с куда более низкой скоростью. Впрочем, есть и свои исключения. Если документ очень ценный, но при этом находился в плачевном состоянии и только посредством процедуры реставрации был сохранен, насколько это возможно, то его оцифровывают. И если впоследствии какой-то исследователь, посетивший читальный зал, затребует его из архива, то получит как раз копию.
А ведь случается, что документы рассыпаются у архивистов в руках. В самом прямом смысле слова! Среди моих сегодняшних коллег в ходу шутка, что они уносят на себе по крупицам части фондов домой. Придешь, снимешь одежду, а она вся в бумажной «пороше».
Шарады дни напролет
Есть и другие сложности. Например план. С меня как с начинающего архивиста никто ничего не требовал, естественно. Но если бы на моем месте сидел штатный сотрудник, он обязан был бы придерживаться определенных временных нормативов. Например такого: за один рабочий день прочесть и систематизировать 150 документов, написать к ним заголовки и краткую аннотацию. И ведь это, как правило, не одностраничники. Тем более дерзким выглядит данный план применительно к дневникам. В советские годы поверять свои сердечные тайны граждане любили 96-страничным тетрадям, а до революции — и вовсе амбарным книгам.
И не просто ведь глазами пробежать документ, а — опять же для удобства исследователя — дать каждому дневнику заголовок, кратко описать самые яркие моменты, содержащиеся в нем, с упоминанием действующих лиц.
Но опытные архивисты с такими жесткими нормами справляться все же научаются, а от работы испытывают (да простят они мне этот жаргонизм) настоящий кайф! Каждый день они путешествуют во времени, расширяя свой кругозор, разгадывая «исторические шарады».
«Часто попадаются недатированные документы, — объясняет Елена Игоревна. — И надо быть достаточно эрудированным и начитанным, для того чтобы найти в текстах зацепки и понять, в какие годы примерно могло произойти это событие. Иногда встречаются незнакомые понятия, которые требуется расшифровать. Приходится искать информацию, сопоставлять, призывать в помощь дедукцию».
Стакан Ленина
Центр, в котором я сегодня стажируюсь, имеет в отличие от прочих уникальную особенность — тут хранятся не только бумаги, но и вещи. Простому смертному дорога сюда заказана. Мне повезло. После того как я выполнила свое задание, Елена Игоревна дала мне тулупчик (в хранилищах постоянно поддерживаются температура +19 и уровень влажность в 51% при непрерывной работе кондиционеров, поэтому тут можно легко подхватить простуду) и тележку. Я погрузила папки и покатила все это богатство на четвертый этаж, чтобы сдать заведующей отделом обеспечения сохранности документов, очень элегантной, мягкой и искренне влюбленной в свою работу Светлане Гарасько. А после того как папочки мои были помещены на соответствующие полки хранилища с документами, я упросила Светлану Васильевну показать мне и «тайный музей» ЦГА Москвы. Как раз тот самый материальный фонд, в котором есть такие прелестные штуки, как держатель для усов и крючки для завязывания шнурков на обуви. Последнее приспособление до революции изготавливали для нужд тех важных господ, которым их собственное пузо мешало как следует наклониться к ботинкам и зашнуровать их. А также факел Олимпиады-80, всевозможные монеты и медали, подарки, которые презентовали генеральному секретарю КПСС Константину Устиновичу Черненко, ключи, флаконы из-под духов, крестильные рубашечки.
«Если примешь вещь на хранение, то не избавишься от нее уже никогда», — шутит Светлана Васильевна. Всякое новое поступление тщательно описывается (с той целью, чтобы никто не мог его подменить, если вдруг возникнет соблазн), получает свой инвентаризационный номер и фиксируется сразу в нескольких учетных книгах.
Здесь же мне дали подержать в руках граненый стакан, которым, со слов человека, передававшего предмет в архив, пользовался сам вождь мирового пролетариата Владимир Ленин. Я было начала преисполняться важностью момента, но Светлана Гарасько несколько охладила мой пыл. На самом деле никаких других подтверждений, кроме заверений самого фондообразователя, нет. По виду стакан действительно сделан еще до революции. Но он — из типовой серии, и пил из него Ильич или нет, узнать точно уже никому не удастся.
Из любопытства под конец рабочего дня я побывала и в читальных залах архива. Если судить по количеству пользователей, труд моих сегодняшних коллег не пропадает втуне. И востребован он не только историками или студентами. В читалки ЦГА Москвы все чаще захаживают люди, ко временам оным, может быть, и равнодушные, зато живо интересующиеся своим фамильным древом. Мода на родословную возникла еще в 1990-х годах. Правда, тогда на нее накладывала отпечаток эра «малиновых пиджаков»: новые русские, не обнаружив среди предков ни княжеского, ни дворянского, ни даже купеческого сословия, «отрекались» от пращуров-пролетариев и покупали по сдельной цене в частных фирмах свидетельства своей принадлежности к именитым фамилиям. Сейчас такое почти не практикуется, хотя спрос на генеалогические исследования по-прежнему высок. Десятки фирм в одной только Москве предлагают свои услуги. Однако в силу «кусающихся» цен (серьезные фирмы начинают свой прейскурант с 20 тысяч рублей, хотя есть и те, кто готов докопаться до вашего седьмого колена за 5 тыщ, но и достоверность этой работы зачастую выглядит сомнительной) все больше жителей Первопрестольной предпочитают вести изыскания самостоятельно.
Меня мое близкое знакомство с закулисной жизнью архивов избавило от всех стереотипов разом. Сколько молодых и красивых лиц мне встретилось в коридорах учреждения, сколько очаровательных дам 30+ сохраняют для наших же детей и внуков страницы стремительно ускользающего прошлого. Честно, ни одного «синего чулка» в штате архива я не заприметила. В остальном же, что бы кто ни думал, работа здесь безумно интересная и важная, хоть и пыльная. Может быть, по-другому посмотрите на нее теперь и вы?
