Вячеслав Малафеев: "Супруга любила красивые автомобили. Марине вообще нравилось все шикарное и эффектное. А в этой машине воедино сошлись знаменитый бренд, привлекательный цвет, мощь и грация. Она подходила Марине... Bentley — это была ее мечта. Мы прожили вместе десять лет. И в какой-то момент я понял, что моя жена заслуживает самого лучшего. Осознал, сколько она для меня сделала, сколько вкладывала и что терпела. Одна крутилась с нашими малышами, возила в детский сад, кружки и секции, создавала уют. Я хотел бы чаще бывать дома. Но единственное, что невозможно купить, — это время. Жизнь футболиста состоит в основном из тренировок, сборов, матчей и переездов. Мы себе не хозяева. Марина же действительно делала очень многое и для семьи в целом, и для меня лично. Это стоило как минимум нескольких машин. Да и осуществить мечту женщины — нормальное желание любого мужчины. Получив в подарок Bentley, она была очень счастлива. Все остальное, наверное, злой рок. Этот автомобиль ведь значительно безопаснее всех тех, что Марина водила раньше. Однако вышло так, как вышло... Дорога была слишком скользкой. Не говоря о том, что на любой скорости в любой машине можно попасть в ДТП. Но стечение обстоятельств позволило обывателям радовать себя грязными домыслами и предположениями: дорогая машина, красивая женщина, утро, пассажир... Я комментировать ничего не хочу. В такие дни понимаешь, кто твой друг, а кто враг. Именно так я сказал в видеообращении на своем сайте, когда грязи стало слишком много. Надеюсь, от этой фразы кое у кого холодок по спине-то пробежал... Есть ситуации, которые не люди решают и не люди создают, на все есть воля. Человеку остается только эту волю принять. И тому, кто верит в жизнь после смерти, будет тяжело слышать эту мою фразу, если он сделал что-то не так.
Даже когда родились дети, Марина возила мужа на тренировки и встречала в аэропорту.
После ее смерти Вячеслав понял, кто друг, а кто враг.
А автомобиль... Вот понять не могу, почему я должен оправдываться за машину? Я не вчера пришел в футбол, отыграл приличное количество матчей. Есть чем гордиться в области достижений и результатов. К чему я? К тому, что все мной приобретенное, включая злосчастный Bentley, я заработал честным трудом. Я не украл, не подставил хорошего человека и плохого тоже не подставлял. Почему я должен стыдиться машины? Кстати, по мировым меркам далеко не самой шикарной.
Я не могу назвать себя баловнем судьбы. Много лет шаг за шагом пахал на результат. Именно пахал — как надо пахать, чтобы тебя заметили, вытащили из запаса и доверили игру».
— Это не сразу случилось?
Вячеслав: «Поначалу был вторым вратарем в молодежной и юношеской сборной. И с пугающей регулярностью оставался в запасе. Сколько себя помню, очень любил футбол. Но очень долго ничем не выделялся».
— Вам об этом сообщали?
Вячеслав: «И сообщали, и сам знал. Я из футбольной семьи. Отец играл за заводскую команду, старший брат учился в знаменитой футбольной школе «Смена». Когда мне исполнилось шесть лет, папа и меня привел туда, но я не смог пройти вступительные испытания. Мне сказали что-то вроде: «Мы тебя не принимаем, но если очень хочешь, можешь приходить тренироваться». И я начал ходить, что называется, для себя. Подход, который может показаться жестковатым, на самом деле оправдан. Физические данные — это хорошо, но есть еще и характер, целеустремленность, упрямство и так далее по списку. Я всегда отдавал себе отчет в том, что футболист — товар. Конечно, все мы личности, такие-сякие, яркие. Но футболистов покупают-продают, есть трансфертный рынок, а значит — мы товар. И надо представлять интерес для покупателя. В шесть лет, конечно, об этом не думаешь. В десять, наверное, тоже. Тогда просто хочется быть лучше, сильнее, быстрее. Особенно если твой старший брат подает большие надежды. Все внимание не только тренеров, но и нашего отца было направлено на развитие спортивного таланта Сергея. Не скажу, что меня это задевало. Я очень по-доброму относился к брату и просто мечтал его догнать. У меня даже появилась забавная фантазия. Помню, он и его сверстники тренируются, а я сижу в сторонке и мечтаю: «Вот было бы здорово, если б Серега сейчас остался на второй год... Тогда ему останется всего два раза остаться на второй год, и мы будем играть в одной команде».
Дома три года разницы с братом тоже давали о себе знать. Мы росли в обычной семье. Мама работала на заводе, папа — в милиции. Жили мы не очень сладко и не сильно просто. Небогато. Я младший ребенок и, конечно, донашивал за старшим братом какие-то вещи. Обычная история. Да и обновки доставались мне реже: зачем тратиться на новые кроссовки для младшего сына, когда очень неплохие (с трудом добытые!) вот-вот станут малы старшему?!
Папа обожал устраивать нам с братом домашние поединки. За скромное материальное поощрение мы или боксировали друг с другом, или соревновались, кто больше подтянется на турнике, или состязались в шашки. Отдельной строкой шел очень уважаемый папой армрестлинг, борьба на руках. И если в шашках у меня был хоть какой-то шанс обскакать Сергея, то с армрестлингом дело обстояло хуже некуда. Я настраивался, прилагал максимум усилий, но все равно проигрывал. Видно, имевшегося моего внутреннего ресурса на тот момент было недостаточно. Сейчас забавно все это вспоминать. А тогда я был вынужден мириться с ролью проигравшего и смотреть, как отцовский приз в сотый раз утекает в руки старшего брата.
Я не кривлю душой, когда говорю, что благодарен отцу за ту домашнюю школу. Она научила меня работать на максимуме. Прыгать выше головы. Не бояться заведомо сложного соперничества. И в конце концов поверить в свои силы. Это дорогого стоит. Жили мы через дорогу от футбольной школы «Смена», и родители, подумывавшие переехать на юг Ленинграда, отказались от этого варианта из-за нас. Отец видел, как тяжело тренироваться ребятам, которые ездили через весь город. Многое родители делали, исходя из интересов детей, а не из своих собственных. Мы хоть и были обделены одеждой и развлечениями, зато с питанием и любовью был полный порядок. Единственное, чего мне тогда не хватало, — это, наверное, сборов всей семьей за большим столом. Папа работал сутками, мама — до вечера, у нас с братом складывался разный график тренировок.
Мне было лет шестнадцать, когда произошел эпизод, который в корне изменил нашу с братом историю. То ли Сергей, привыкший к многолетнему титулу домашнего чемпиона, расслабился, то ли я вырос... С самого начала очередного поединка я понимал: сейчас что-то произойдет. Так и вышло. Я впервые победил старшего брата в армрестлинге. Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза. А потом Сергей с остервенением выдернул свою прижатую к столу руку и ушел. Он думал, что теперь у него нет младшего брата. А есть просто брат, который может использовать свою силу не хуже, чем он сам. Я же в тот момент понял, что догнал его".
Открытый перелом
«...Я не видел жизни без футбола. Возможно, если б я вырос в другой семье, все сложилось бы иначе, но у человека ведь одна судьба. Я болел футболом. В том возрасте, когда все думают о девочках, вечеринках, алкоголе, я все свое время уделял тренировкам. На остальное его не хватало, да мне и вправду не надо было. Мои ровесники носились с историями из серии «кто сколько выпил вчера и кто в кого влюбился», а я носился с мячом. Старался слушать умных людей. Мой первый тренер Владимир Савин научил меня не только вратарскому мастерству, но и премудростям жизни в принципе. Его установка — не поддаваться пустым мечтам, а ставить жесткие цели — очень помогает мне по сей день. Главное — не распыляться по мелочам.
На выездах нам давали суточные — сто-двести долларов тогда казались огромными деньгами. Вскоре наша с братом комнатка пополнилась телевизором и музыкальным центром. И врут все те, кто говорит, что в спорте главное — результат, вне зависимости от материального вознаграждения. Музыкальный центр, особенно если раньше не было возможности его купить, является для молодого человека не последним стимулом!
Чем больше мы играли на выездах, тем сильнее я запускал учебу в школе. Отличник до третьего класса, в среднем звене неминуемо поплыл на предметах, которые и без того давались сложно. Учился с тройки на четверку, и только химия оставалась за гранью моего понимания. Однажды у преподавательницы терпение лопнуло, и она сказала: «Уйдешь из школы — поставлю тройку». И я согласился. Доучивался в школе рабочей молодежи. Забегая вперед, скажу, что это обстоятельство не помешало мне впоследствии получить высшее образование. Сейчас пишу диссертацию по психологии. В этом году надеюсь закончить.
Когда я пришел в команду, ситуация с матчами складывалась отнюдь не в пользу юного футболиста. Во второй лиге нам, шестнадцатилетним пацанам, частенько приходилось выступать против тридцатилетних мужиков. Выдерживать такой прессинг было непросто. Тебя старались морально уничтожить, запугать. Плюс там, где мужской коллектив, неизбежно возникает дедовщина. Наверное, это сидит в представителях сильного пола где-то на генном уровне — доказать, что ты главный, и выстоять, если тебе начинают объяснять, что главный кто-то другой... Вспыльчивым я никогда не был, но аргументировать свое мнение кулаками приходилось. Тут главное — показать, что ты не спасовал, не испугался. «Хочешь подраться? Хорошо, сейчас выйдем...» Хотя поклонником таких методов я так и не стал.
На поле я подрался только однажды. Но это был особый случай — матч, принципиальный во всех смыслах этого слова. Встречались с «Динамо» (Санкт-Петербург), в этой команде играл мой старший брат. Игра была непростой, мы вели со счетом 1:0. И вот эпизод: мяч летит по штрафной, я на него бросаюсь, хватаю, а когда идет атака, возле ворот, как правило, собирается куча-мала, и нападающий, очевидно, не разглядев меня, все-таки пытается пробить... Я получаю удар в голову, в колено, и чего-то мне так обидно стало... Такое неуважение! Конечно, потом я понял, что он не специально. А в тот момент все выглядело так, будто мне намеренно причинили травму. Я попытался вскочить на ноги, удар в голову оказался ощутимым, вокруг все плыло, но вскользь я все-таки сумел достать нападающего. А еще через долю секунды меня «накрыло» старшим братом: «Все! Успокойся!» — «Мне уже все равно! — рычал я. — Красную карточку при любом раскладе покажут...» Серега прижимал меня к земле, но дисквалификацию на пять игр я все равно заработал".
— А как складывались ваши отношения с братом, особенно после памятной борьбы на руках?
Вячеслав: «Тот день действительно стал неким рубежом. У каждого началась своя жизнь. Сергей вскоре уехал играть за другую команду. Я остался с родителями, а в девятнадцать лет мы с Мариной решили жить вместе и сняли квартиру. Брат какое-то время работал арбитром, сейчас учится на тренера. И его жизнь крутится, конечно, внутри футбола. Но мы редко общаемся.
Мы с Мариной знали о существовании друг друга давно. Она тоже из футбольной семьи, наши старшие братья (куда без них!) играли в одной команде. Когда «Динамо» уезжала на выезды, мы виделись в аэропорту. Время от времени встречались на трибунах. Здоровались — и, в общем, все. Марина была на пять лет старше меня, поэтому поначалу никакого развития отношений и не предполагалось. Когда девушке двадцать лет, на пятнадцатилетнего пацана она будет смотреть так же «пылко», как на инфузорию-туфельку в микроскоп. Все решил случай. Однажды мы с Мариной встретились на футбольной вечеринке. Получилось так, что я был вынужден стать ее кавалером (за неимением такового). Во-первых, вроде так положено. Во-вторых, чтобы элементарно никто не приставал. «Вот тебе Марина, будешь за ней следить», — веско сказал ее старший брат. Причин для начала отношений было много. Наши братья общались. Оба мы из семей, в жизни которых футбол играл особую роль. Нам было о чем поговорить. Довольно быстро мы решили жить гражданским браком. Три года присматривались, а потом поженились.
Наверное, наша история многим покажется банальной, но именно так все и было. Снимали квартиру года четыре, сначала однокомнатную, потом уже смогли себе позволить двухкомнатную. Рейтинги мои росли, и вскоре мы переселились в коттедж рядом с тренировочной базой. Называйте это амбициями, но уже тогда я знал, что это будет не последней моей покупкой недвижимости. Я не раз говорил Марине: «Не убивайся, поживем тут какое-то время и все равно съедем. Пожалей свои силы и эмоции!» Но женщины — другие создания: для вас создавать уют, вкладывать не столько деньги, сколько душу, наверное, важно. Несмотря на мои уговоры, Марина «ввалила» в тот дом столько усилий, средств, что на десять домов хватило бы. Нынешнюю свою квартиру мы выбирали долго. Искали что-то с красивыми видами из окон и просторными детскими. Детей мы оба очень хотели. Но в такой очередности — сначала детские спальни, а потом уж и сами дети".
— Ваши семейные фото — как глянцевая иллюстрация рекламы какого-нибудь вида страхования. Даже набор детей идеален!
Вячеслав: «Все так. Марина, правда, хотела в другом порядке — сначала мальчика, а потом девочку. Но тут я ее переиграл, потому что сам решал, когда и чего. Хотя главной управительницей нашей жизни все-таки была Марина, потому что была гораздо сильнее и мудрее меня. Возможно, сказывалась разница в возрасте, а может, то, что Марине пришлось повзрослеть раньше, чем принято, — так уж сложилась судьба. Ей было четырнадцать, когда после тяжелой болезни умерла ее мама. Отец, известный футболист Юрий Безбородов, остался один с двумя детьми. Все домашние дела автоматически легли на Марину: старший брат тоже играл в футбол, у отца своя работа, она единственный в семье представитель пола, ответственного за очаг...
Малафеевых называли русскими Бекхэмами. Их семья казалась идеальной. Даже дети родились, как загадывали: мальчик и девочка – Максим и Ксюша.
В жене всегда чувствовался стальной стержень, который, когда пришло время, стал опорой и мне. Что может понимать парень в девятнадцать лет? Сейчас, уже с позиции своего опыта, могу сказать, что ничего. Марина помогала мне взрослеть, даже, можно сказать, организовывала мою жизнь. Лет девять подряд возила меня на тренировки, встречала в аэропорту. Даже когда появились дети, жена этой своей привычке не изменила. Я ее уговаривал не зацикливаться на моей персоне, а больше времени проводить с малышами. Приходилось же нянечек вызывать, еще какие-то сложности возникали... Но жена держалась за эту традицию. Про игру могла сказать, особенно если видела явные мои ошибки. Она ведь неплохо разбиралась в футболе.
Да что там говорить, многое в моем характере изменилось благодаря Марине! Если можно так выразиться, меня она сделала под себя. Все минусы постаралась уничтожить, а плюсы максимально развить. Супруга говорила: «Сейчас ты идеальный мужчина для любой женщины, потому что я тебя сделала». И это правда. Ведь случается, что внутри тебя живет такое, с чем самостоятельно справиться ты не в силах, и только близкий человек может помочь...
Постоянно жить в напряжении очень сложно. Самые популярные мужские способы расслабления — выпивка (далеко не всегда доступна спортсмену из-за режима), женщины (ну тут или ты свободен, или все зависит от твоих норм поведения) и... Что наша жизнь? Игра! Футбол тоже игра, и схожесть чувств и ощущений подчас туманит мозг. Вроде все тот же азарт, та же фортуна, щекочущая нервы... Разглядеть, что зеркало-то кривое, удается не сразу. Игра проникает в жизнь. Был период, когда я стал завсегдатаем казино и залов игровых автоматов. Там деньги быстро превращаются в удовольствие. И все работает на это — домой отвезут на машине, принесут напитки, крупье милы и ненавязчивы. А сколько в конечном счете это стоит, так ли важно? Люди приходят в казино, чтобы провести время, а не заработать. Там выигрывают только обалденные счастливчики, которые в итоге все равно оказываются на обочине жизни. Люди, начинавшие легко играть с 25 долларов, дарили заведениям все свое имущество. Я знал тех, кто терял за столом все — дома, машины, семьи. Но меня почему-то такие примеры не останавливали. Мне было безразлично, сколько я проиграл и который уже час. Пока перед глазами весело крутятся трефы и бубны, ты думаешь только о том, когда сможешь прийти сюда в следующий раз. Это было в самом начале нашей с Мариной жизни. Иногда за игровым столом или в компании автомата я просиживал ночи напролет. Выходил в пять-шесть утра, с больными красными глазами шел на тренировку. Пока организм молодой и сильный, справляешься. Но если не остановиться, через год из того самого кривого зеркала тебе гадко ухмыльнется незнакомец, который своими руками поставил на собственной футбольной карьере жирный крест. И вроде бы я все это понимал, но тормознуть не мог. Это как болезнь, как грипп, ветрянка. Как бы ты ни стремился выздороветь, проболеешь столько, сколько положено. И тогда Марина поставила ультиматум: «Или семья, или казино». Это стало единственным действенным аргументом в той ситуации — любящая жена, ради которой я многое мог сделать. Мы же живем ради других людей. Для себя скучно и неинтересно. Кстати, время быстро показало, что жертва моя, по сути, была мизерной. Какое-то время мы еще играли с Мариной вместе, но только раз в год во время отпуска. А потом я как-то совсем потерял интерес. Лет пять уже нигде не играл. И не тянет».
— Что-то осталось такое, что Марине не удалось в вас изменить?
Вячеслав: «Романтичности, может быть, мне по-прежнему не хватает. Я прагматик, и этим все сказано. Хотя, возможно, кто-то посчитает это плюсом. Было и то, что в глазах жены, думаю, осталось минусом... Марина всегда рвалась к самовыражению, хотела работать. Я этого стремления не разделял. Нет такого бизнеса, который не отнимал бы у тебя все время и силы, по крайней мере поначалу. Легких денег не бывает. А я всегда считал, что женщина должна быть прежде всего женой, матерью, хозяйкой. Тем более когда дети еще маленькие и нужды в дополнительном семейном заработке нет. Я не понимаю женщин, которые, родив, тут же выходят на работу, спихивая малыша на нянек. Зачем тогда вообще ребенок? Марина периодически заводила разговоры о каких-то бизнес-проектах, но я все отметал. Мне одинаково не нравились ни косметические салоны, ни рестораны. И каждый раз жена со скрипом, но соглашалась. Разрешил, только когда дети подросли. Не могу сказать, что я прыгал до потолка от радости от того, что супруга решила начать проект в области шоу-бизнеса, но и сказать „нет“ в очередной, сто первый раз язык не повернулся. Все, чтобы поддержать ее в этом начинании, я сделал. Не молниеносно, но продюсерский центр „Малафеева-продакшн“ стал набирать обороты. Ребят из ее музыкальной группы слушали. Марина становилась заметной фигурой, а не просто женой известного футболиста».
— А потом появилась самая обсуждаемая фотосессия а-ля Бекхэмы...
Вячеслав: «Да, и „лицом“ проекты Марины я тоже поддерживал, если вы об этом. Это, кажется, минимальная помощь, которую может оказать муж любимой жене. Я знал, что такая сессия уже была у Бекхэмов. Никто не думал этого скрывать. И дело не в том, что мы их копировали, потому что лавры Бекхэмов покоя не давали или чтобы показать, какие мы красивые, просто сюжет соответствовал образу, духу мероприятия. Ведь та фотосессия изначально создавалась не для широкого круга людей. Я думал, что она просто проиллюстрирует пригласительные билеты на мероприятие, на которое мы обычно зовем только родственников, друзей, знакомых, партнеров, и этим все ограничится. Но Маринина деятельность была связана с шоу-бизнесом, там свои законы. Наверное, поэтому съемка разлетелась по Интернету, люди начали перемывать нам кости. Так обычно обсуждают людей творческих, артистов, чья жизнь всегда под объективом... Мне это, честно сказать, не очень понравилось. Но и прямо-таки отрицательных эмоций съемка не вызывала. Мы же не голыми снимались... Всем мил не будешь».
«Супруга всегда рвалась к самовыражению, хотела работать. Я этого стремления не разделял».
— Каким было 17 марта?
Вячеслав: «Переломным... Как открытый перелом. В тот день я должен был участвовать в домашнем матче с „Твенте“. Команда находилась на обычном предматчевом карантине в гостинице в центре города. Накануне мне звонила Марина, она была в своем продюсерском центре на вечеринке — праздновали день рождения одного из музыкантов. А утром раздался звонок из больницы, сказали, что мне нужно ехать на опознание. Приехал и опознал в погибшей в ДТП жену... Дальше была череда традиционных хлопот, связанных с похоронами. Но я все помню как в тумане, куда-то ездил, с кем-то говорил... Будто не со мной происходило...
У меня есть одно очень полезное качество — я умею забывать. Памятью полезно управлять. Можно сделать так, что какой-то эпизод сотрется, будто его никогда и не было. Все, что писали и говорили о нашей семье в последнее время, я не читал и не слушал. Я не захотел это запоминать. Мнения, домыслы, оценки... Это все такая мишура».
— Самое тяжелое в те дни?
Вячеслав: «Детям сказать. Мучился, как лучше: то ли говорить сразу, то ли вообще не трогать страшную тему, то ли несколько недель выждать. И все-таки принял решение — сказать сразу. Они же видели заплаканные и потерянные глаза всех, кто находился рядом, мое состояние. Вопросы задавали... В итоге младший просто принял информацию. Макс знает, что люди умирают, тогда их или кремируют, или закапывают... Слава богу, он пока слишком мал, чтобы в полной мере ощутить эту утрату, ему всего пять лет. На разговор с Ксюшей я шел как на казнь. Час дочь только плакала. Потом я пытался отвечать на ее страшные вопросы: «Почему это случилось?», «Как жить дальше?» Говорил о философии, о высших силах, о том, что человек жив, пока о нем помнят. Рассказывал, что смерти точно нет, вечная душа просто меняет место сво-его жительства, улетает на небо, чтобы приходить к любимым детям в снах. «С мамой можно будет поговорить, когда захочешь!» Я посмотрел на дочь — губки дрожат, но слушает внимательно, кивая нарочито старательно... Детская непосредственность убийственно правдива. Взрослые почему-то теряют способность говорить точно в цель... И вот пока я излагал стройную теорию про жизнь и смерть, Ксюша перебила меня только раз: «Да, папочка, понимаю. Так все и есть. Только... я же не могу до нее дотронуться!» На этот довод мне нечего было возразить, и я остановился в своих пространных объяснениях. Мы просто сидели рядом на диване и молчали, я держал ее за руку, пока дочка не перестала всхлипывать и не задремала.
В отделку новой квартиры Марина вкладывала всю душу, создавая для своих любимых людей домашний уют.
Теперь я понимаю, что правильно сделал, уехав после похорон Марины. Я физически не мог находиться дома, особенно в первые дни, потому что не владел собой. Любой пустяк, вопрос, случайная ассоциация вызывали слишком тяжелые и бурные эмоции. Я считаю, что дети не должны видеть отца в таком состоянии. В трудных жизненных ситуациях я хотел бы, чтоб рядом с ними были люди сильные, а я таковым тогда не являлся. Посидел в одиночестве, пропустил всю историю через себя, подумал. И это тоже было правильным, потому что не пришлось жалеть детей или себя, что мы остались без Марины. Выводы, которые я сделал, просты до банальности — жизнь продолжается дальше. Сложилось неправильно, несправедливо, но и это придется принять".
Елена Михайлина
