1980 год был урожайным на события. Сахаров выслан из Москвы в Нижний Новгород. Начинается ирано-иракская война. Косыгин покидает пост председателя Совета министров. А Рейган становится президентом США. Москва готовится к Олимпиаде. А еще… Но кто это сейчас помнит? 80-й год войдет в историю годом смерти Владимира Высоцкого — Артиста и Поэта с большой буквы. 25 июля будет уже 30 лет, как его нет на этой земле.
Нет-нет! Как умирал, как хоронили — не хочу. Настоящий поэт, он ведь не умирает. День памяти — еще один повод вспомнить, каким он был. Но не в придуманных воспоминаниях нескончаемых друзей, а в фотографиях — этих неоспоримых документах своего времени. Бывший математик с душой романтика Александр СТЕРНИН много лет смотрел на Владимира Высоцкого в основном сквозь видоискатель своего фотоаппарата.
— Накануне завтруппой “Таганки” написала объявление: “На прощание с Володей просьба всех прийти пораньше и взять с собой удостоверения, поскольку все будет оцеплено”. Я пришел рано. Зарядил три камеры: широкая камера “Пентакон” 6х6, обычный “Зенит” 35 мм и “Горизонт”. Поснимал внизу сначала, а потом понял, что надо вылезти наверх, на крышу. Милиция сказала, что никуда ходить нельзя, снимать нельзя. Подогнали штабной милицейский автобус. Видишь, возле метро “Таганская” ходят милиционеры с рацией? И мы с Давидом Боровским разделились сразу и пошли считать, сколько народу пришло прощаться.
— Саша, как ты оцениваешь Высоцкого в качестве объекта?
— Очень хороший объект, оцениваю замечательно. Плохой — тот, который везде одинаковый. А Высоцкий везде разный. Анекдоты ли он травил, истории рассказывал или играл на сцене — интересен был в любом настроении. И как мужчина очень хорошо сложен. Он, когда исполнял свою песню про гимнастику (“Лягте на пол, три-четыре…”), так отжимался от стула, что не всякий спортсмен мог такое сделать. Очень атлетично сложен был, имел мускулистую фигуру до последних дней.
— А он любил сниматься?
— Любил, но только когда его снимали знакомые. Не давал себя снимать случайным людям. Если кто-то нагло садился во время концерта в первом ряду и начинал щелкать, мог прервать концерт.
— Покупал у тебя фотографии? Платил?
— Нет-нет, я у него что-то вроде агента был. Обычно говорил мне: “Саш, завтра приедет такая-то, дай ей вот эту фотографию”.
У Володи был шофер по фамилии Савич. И вот они пошли как-то втроем гулять — Володя и Савич с женой. И наснимали целую серию: как он залезает в окно, как милиционеры его ловят, а он — убегает… И вот эти фотографии Савич передал мне.
* * *
— И много было таких на него докладных?
— Да, много. У меня переснято довольно много документов на таганских бланках. Один есть даже об увольнении Высоцкого. Потом, естественно, он был принят обратно… Но Любимов на самом деле делал для Высоцкого исключение. Он вообще не осуждал пьянства. Вот, например, когда принимал в труппу одного артиста, спросил меня: “Как тебе он?” — “Хороший артист, но, по-моему, пьющий”. “А потому и хороший, что пьющий”, — ответил Юрий Петрович.
Там другая была проблема — когда Володя пил, другие артисты говорили Любимову: “Вот нам нельзя, а Высоцкому, значит, можно?! Вы его берете назад, а нас выгоняете, не даете премий…” Ну а он типа: “Да, ему можно, а вам — нельзя”. Я так общо говорю, но Высоцкий у Любимова правда был на особом положении.
* * *
Спектакль "Антимиры". Он читал Вознесенского.
— Саша, он всегда читал так страстно, как в последний раз, что жилы взбухали на шее?
— Он читал как пел. Скажем, читал на концерте стихи Гудзенко — и точно так же у него напрягались вены на шее, когда он играл летчика в “Добром человеке из Сезуана”. Никакой разницы.
— Когда такого масштаба артист умирает, то он становится мифом: великий, играл как в последний раз… Скажем, работал вполноги?
— Не знаю, как насчет “вполноги”. Но я часто видел его праздным за кулисами. Точно так же, как и Леню Филатова: Леня приходил в театр, у него хорошее настроение. Когда он свободен, он чуть-чуть выпьет и часами шатается за кулисами с сигаретой, в кураже. И Владимир точно такой же был. Иногда был мрачный. Может, в этот момент внутри у него какие-то процессы происходили: не может же такой человек просто так ходить туда-сюда?..
— А как его называли за кулисами — Вова, Вован или Семеныч?
— Ни Вован, ни Вова. Семенычем тоже не звали. Говорили: “Володя пришел, Володя ушел”. Позже молодое поколение стало называть его Владимиром Семеновичем.
* * *
— Слайд был весь царапанный, я его восстановил. Сделан он в Венгрии, когда театр был на гастролях (я не был там). Высоцкий снят на коне. Он очень типично одет — джинсы “Вранглер” и рубашка этой же фирмы. Вообще очень любил джинсовые вещи.
— Модный был парень.
— Очень стильно одевался.
— Казалось бы, поэт, мог бы не думать о бренных вещах, о материи…
— И тем не менее. Например, Карен Шахназаров вспоминал, что его папа послал через Карена Володе кентовские сигареты (тогда страшный дефицит). И Карен поехал к нему на Грузинскую, отвез. Володя и чеки доставал в валютную “Березку”, и вещи покупал. В общем, придавал этому серьезное значение.
Репетиция "Преступления и наказания". Высоцкий в роли Свидригайлова. Снимок сделан у стены.
* * *
— Очень тяжелый был процесс. У меня даже создалось впечатление, что Любимов никак не мог нащупать пространственное решение, и Давид Боровский придумал хороший ход. Зрители входили и видели: справа каморка Раскольникова — убитая Лизавета, разбросанные бумаги, кровь. Все сконцентрировано на этом маленьком пространстве — и огромная пустая сцена. Но она была хитро заряжена: двери летали как бы сами по себе, и еще много чего было.
К тому же Любимов поставил в очередь с Высоцким репетировать Ваню Дыховичного. И Высоцкий стал страшно интриговать.
— Высоцкий интриговал?.. Как это неприятно слышать!
— Все просто: вот поставил режиссер второго актера — может быть, из чисто педагогических соображений. Ведь на Гамлета он вместе с Высоцким ставил Золотухина — и был страшный конфликт, хотя Володя и Валерий дружили. Так и здесь вышло. Ваня мне рассказывал — вернее, возмущенно жаловался: “Как можно репетировать, если один бежит дистанцию в кроссовках по гаревой дорожке, а другой — в валенках и по сугробам. Вот я — как раз в валенках да по сугробам”. И конечно, “сугробы” создал ему не кто иной, как Владимир Семенович.
Даже это не докладные были, не “стук”, а нормальная актерская практика. И против него интриговали. На той же премьере “Преступления и наказания”, перед самым выходом на сцену, он обнаружил, что все струны гитары (а он должен был петь романс) спущены. Я сам видел, как Володя вышел со сцены: “Б…, какая с… спустила струны?!” Вот это прямые интриги, а что касается остального — в театре нормально.
* * *
— А 8 марта играли только “Мать”. И вот народ сидит в зале и не представляет, что творится за кулисами. На счастье, очень многие, в том числе и Владимир, оказались в театре. Все собрались — и получился прекрасный импровизированный концерт: пел Золотухин, Филатов читал пародии. А Высоцкий пел все второе отделение — и, между прочим, впервые исполнил свой “Бермудский треугольник”.
Зал просто стонал. Концерт длился пять часов — до 12 ночи. Да про “Мать” никто и не вспомнил, артистов долго не отпускали. И после этого решили, что раз удачно получилось — сделать отдельный спектакль. Назвали “В поисках жанра” — в честь только что вышедшей одноименной повести Василия Аксенова. С ним гастролировали бесконечно, и директор Дупак Николай Лукьянович, чуть что, затыкал им все дырки.
— Ты видел разницу между его ранним и последним Гамлетом?
— Никакой. Никакой! По моим ощущениям и не было в нем никакой обреченности, о которой так любили писать и вспоминать. И не должен он был умереть. Но разница в игре все-таки была: с первого спектакля прошло шесть лет, даже больше, и, ты знаешь, какая-то, видимо, мудрость появилась в роли. Играл-то через себя.
* * *
Володя отыграл, они собрались уходить, а я их “поймал” на лестнице: на Володе модная дубленка, под мышкой — пакет с пластинками, которые Марина привезла.
Помню, как уже в конце спектакля “Преступление и наказание” он сидел за кулисами (не мог уйти в гримерную, потому что часто были его сцены), такой задумчивый. Я присел к нему, и мы разговорились на тему про мистику, про тот свет. Как раз Свидригайлов на эту тему рассуждал.
— И что?
— Володя не высказал никакого пристрастия к мистике, ни на какую экстрасенсорику не был настроен. Был вполне реалистичным человеком, но в то же время признавал, что какие-то неведомые для нашего понимания вещи существуют.
Это 28 февраля 77-ого года. Марина Влади прилетела в Москву и буквально с самолета поехала на спектакль "Преступление и наказание".
Какое счастье, думаю я, что в то время не было мобильных телефонов со встроенными камерами. И не наступило время “всё на продажу”. Иначе случайные и неслучайные люди из окружения Владимира бесстыдно лезли бы со своими фотиками к орущему от боли и ломки поэту. Одни — для истории, другие — для денег…
И вот наступил жаркий день 28 июля 1980 года.
— В общем, накануне завтруппой “Таганки” написала объявление: “На прощание с Володей просьба всех прийти пораньше и взять с собой удостоверения”. Мы с Давидом Боровским решили посчитать: сколько пришло? Давид шел по улице Володарского, а я — по Радищевской. Считали секторами, не по головам, конечно. И толпа шла не к Красной площади, как позже писали, а она у кинотеатра “Иллюзион”, что в высотке, загибалась и по Володарского шла наверх. Когда сложили, получилось тысяч сто примерно.
И вот я вылез на крышу — знал же все ходы-выходы. И какой-то мент стал мне снизу знаки делать: “Нельзя, слезай!” Тогда я ему показал сверху удостоверение — театральное, а он принял его за удостоверение сотрудника КГБ и махнул рукой. Я отснял панораму всеми камерами.
1980 год оказался страшным. 25 июля умер Владимир Высоцкий. Вскоре в Москве умрет Олег Даль, а в Париже — Джо Дассен. Без малого пять месяцев останется до убийства Джона Леннона…
материал: Марина Райкина
