Александр Кутиков не завидует стадионам, собранным «Ленинградом», не считает выступление перед полупустыми трибунами провальным и желает собираться за одним столом с «машинистами» как можно дольше. .
— Для тура, посвященного 50-летию «Машины», вы предпочитаете большие площадки, и Сочи — не исключение. Однако на июньском выступлении в Москве стадион был не заполнен, а танцпол наполовину пуст. Интерес к «Машине» настолько снизился?
— В Москве мы продали 17 тыс. билетов — это объем «Олимпийского», но он реконструируется, а других крытых площадок такого размера в Москве нет. А на открытой площадке всё очень зависит от погоды. На тот вечер предсказывали +10, проливной дождь и ветер, поэтому не пришли даже многие из тех, кто купил билеты. Мы, кстати, закупили дождевики, чтобы раздавать их на танцполе бесплатно. Но дождя общими усилиями удалось избежать. Кто-то молился своим богам, кто-то просто желал нам добра, но дождь закончился перед самым началом концерта и те, кто всё-таки добрался до стадиона, получили такое же удовольствие, как и мы.
А так, у того же «Боско Фреш Феста» в этот же день всё было грустнее, несмотря на участие Джеймса Блейка, Рошин Мерфи и Монеточки. Если бы нам так же повезло с погодой, как «Ленинграду» двумя неделями раньше, пришло бы тысяч 20 или даже больше. Но на Шнура наряду с умными людьми, которые считывают его иронию, ходят и толпы тех, кому лишь бы матом поорать. А на «Машине времени» таких слушателей не было и нет.
— Вы помните роковой день вашего знакомства с Андреем Макаревичем?
— Да, конечно. В тот мартовский вечер 1971 года мы с моим другом по приглашению Сережи Кавагоэ (один из основателей «Машины» в 1969 году. — «Известия») пришли на сборный концерт с участием «Машины» в МАРХИ. С Сергеем мы были знакомы давно, да и работали вместе в Комитете по радиовещанию и телевидению. Мне ужасно понравилось. После этого мы виделись практически каждый день. Настолько все подходили друг другу по характерам, по мировоззрению, по мироощущению и по любви к определtнным спиртным напиткам.
— Юные The Beatles оттачивали мастерство на танцполах, пахали сутками. У вас было что-то похожее?
— Да, безусловно, какие-то параллели провести можно. У нас танцевальный вечер продолжался от 3 до 4 часов с перерывами. Играли мы три раза в неделю, а в свободные дни тоже занимались всякой музыкой, потому что в течение месяца каждое московское землячество устраивало какие-то культурно-массовые мероприятия, концерты, и мы должны были участвовать во всех этих вечерах, создавая музыкальное оформление. Это был такой островок свободы, и можно было всё. Пусть даже музыку заказывали венгры, поляки, немцы, вьетнамцы.
— Сложности были?
— На этих концертах мы выступали с группой «Лучшие годы». Она играла музыку, которую «Машина» не играла никогда. В основном соул — Отиса Реддинга, Уилсона Пикетта, Джеймса Брауна, Тома Джонса. Блестящий музыкант и педант Юрка Фокин отвел меня в сторону и сказал: «Я считал сегодня твои ошибки за четыре часа, ты ошибся 27 раз. Если на следующем выступлении ты ошибешься 20 раз, я скажу в микрофон, что концерт группы «Лучшие годы машины времени» — так назывался этот сборный коллектив — обгадил бас-гитарист Александр Кутиков».
Я ужасно напрягся и принялся заниматься. На следующем концерте он сказал: «Ты ошибся 17 раз». В общем, через две недели я уже играл без единой ошибки. Мы начали там играть и свои песни, и реакция иностранцев был очень теплой.
— Вам приходилось играть за границей, но первый визит в Польшу на фестиваль авангардной музыки, говорят, был особенный?
— Нам долгое время не разрешали выезжать, хотя заявок на нас было очень много. Министерство культуры отвечало, что «Машина времени» занята, или на гастролях, или музыканты болеют. Когда давление, которое на нас оказывалось центральным аппаратом Минкультуры, было снято, комсомольцы решили послать нас на альтернативный фестиваль рок-музыки, который назывался Marchewka («Морковка»). Они думали, что мы альтернатива всему, что происходит в СССР, но там мы оказались альтернативой альтернативе. Позже американцы оценили нас как soft rock — по мнению New York Times, это было что-то типа Eagles.
Возвращаясь к Marchewka: мы вышли на сцену, на которой царил сплошной авангард. Польский авангард — очень интересное направление, особенно в те годы. Первые три песни зал просто не понимал, что это такое: играем традиционную музыку, поем на русском языке, задействован профессиональный балет. То, что под видом балета творилось, было, конечно, сказочным барахлом, но нравилось. В общем, песне к шестой нам уже стали хлопать, всё пошло нормально, мы доиграли, выдохнули и счастливые вернулись домой. Счастливые — потому что нам сразу открыли «заграницу».
— Что заставляет участников «Машины времени» столько лет оставаться вместе — особая система взаимоотношений, бизнес, общая «химия», терпение?
— Нет, это в первую очередь разум. Терпение без разума — рабство. Главное — услышать друг друга, понять друг друга, не обращать внимания на недостатки друг друга и находить в отношениях главное.
Когда ты играешь в такой команде, как «Машина», нужно уметь свои потенциальные лидерские амбиции корректировать с учетом потенциальных амбиций играющих с тобой людей. В «Машине времени» никогда не было единого лидера. Все вопросы мы всегда решали коллегиально и продолжаем делать это сейчас. Другое дело, если рассматривать это идеологически — да, Андрей всегда был лидером, потому что «Машина времени» всегда стояла и стоит на его стихах, а стихи — это его мысли, ощущения.
— При этом у каждого свои привычки. Насколько я знаю, вы человек жесткой дисциплины. Не трудно ли рядом с творческими личностями, не всегда к ней склонными?
— Да, я жесткий человек, но надеюсь, что не дурак. Жесткость нужна, когда она востребована ситуацией, а просто быть жестким — да ты столько наполучаешь! Мы научились неплохо понимать и чувствовать друг друга, и, исходя из этого, всегда можно найти компромисс. Конфликты бывают, но это наши внутренние дела. Но, слава Богу, как один человек сказал: «У вас хорошие ангелы-хранители». Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить.
— Сегодняшний процесс работы отличается от того, что происходило на заре «Машины»?
— Он изменился, но совсем немного. Начиная с альбома, который мы записали на Abbey Road, мы поменяли технологию. Сейчас, если у Андрея появляются какие-то новые наброски, он звонит, я приезжаю к нему, мы берём две гитары и начинаем ковыряться в том, что он предлагает. Достаточно часто меняется гармония.
— Вы меняете, а он ворчит?
— Обязательно, но не всегда. То есть для ворчания повод найдется. Дескать, я своей грубой дворовой рукой, понимаешь ли, не стесняясь, начинаю кромсать его великие произведения. Ну, я шучу, конечно. Когда устаканивается основа, мы все собираемся на базе, показываем материал и начинается совместная работа.
— Ваш первый сольный альбом вышел в 1990 году, и с тех пор их было совсем немного. Выпускаетесь строго по мере накопления материала?
— По мере накопления, по мере нахождения времени, понимания необходимости что-то сделать. И я, конечно же, ограничен тем, что не пишу стихи. В определенном смысле не делаю это сознательно, потому что за десятилетия работы и дружбы с такими людьми, как Андрей, Боря Гребенщиков, Лёшка Романов и другими авторами именно стихов, а не только текстов к песням, я понял, насколько высока планка. Не могу валять дурака в поэзии рядом с такими друзьями.
Найти соавторов очень сложно. Я работал с Кареном Кавалеряном, но он теперь пишет мюзиклы, ему это намного интереснее. Работали с Володей Ткаченко из группы «Ундервуд». Его мне Макар присоветовал: «Обрати внимание на тексты «Ундервуда», абстрагируйся от звучания, посмотри, как это написано». Я посмотрел и понял, что это очень талантливо. Мы с большим удовольствием поработали, и думаю, что еще поработаем.
Ромарио (Роман «Ромарио» Луговых, автор текстов сингла Кутикова «Иные времена». — Известия») — молодчина, просто умничка. Он мне нравится тем, что у него есть талант писать простыми словами. Даже в большой поэзии было не так много людей, которые легко писали простыми словами о сложных вещах. Всё вроде бы совсем просто: простые форма, ритм, размер, слова, но как всё тонко, глубоко!
— Вы саундпродюсер всех альбомов «Машины времени». Можно ли сравнить то, как вы воспринимали музыку в 1970–1980-е, и то, как слушаете и работаете над ней сейчас?
— Трудно сказать. Дело в том, что мы родились как музыканты в одной системе деталировки. Люди более старшего возраста на тот момент ее не различали: все играют на гитарах, все стучат на барабанах, у кого-то еще есть орган, но, в сущности, все играют одну и ту же песню. Но мы, будучи юными, видели, что эти динозавры просто ничего не понимают. Возможно, сейчас та же самая картина.
Безусловно, есть преемственность, но деталировка, которая была в тот период, изменилась, и звук — в последние годы особенно — трансформировался в сторону того, что я в свое время очень любил. В первую очередь это группа Art of Noise, которую очень внимательно слушал и изучал и как звукорежиссер, и как музыкант.
Сейчас много групп, я их слушаю, но, мне кажется, таких талантливых явлений, которые были в 1960-–1970-е, значительно меньше. С появлением интернета и возможностей создавать музыку дома появилось большое количество дилетантских произведений. Такая ситуация во всем мире, к сожалению. Конечно, есть очень большие исполнители. Те же Muse. Хотя лично мне больше нравятся Imagine Dragons.
Очень люблю такого странного исполнителя, как Passenger, в эпоху всей этой электронщины сохраняющего традиционную фолковую британскую традицию. Очень хорош Эд Ширан. Меня расстраивает, когда белые музыканты делают псевдочерную музыку. То есть если у тебя нет элементов R&B и хип-хопа внутри аранжировки, это считается недоделанной вещью — в хит-параде она высоко не поднимется, и это печалит.
— Мы говорим о западной музыке, а что произошло с российской?
— Честно могу сказать: с того момента, как я решил, что больше не продюсирую российские группы и не работаю ни с кем, кроме «Машины времени», я не слушаю российскую музыку.
— А кто был последним артистом или группой, с которыми вы работали как саундпродюсер?
— Не хочу их называть. Обе группы меня разочаровали чисто по-человечески. Я обеим отдал их материалы, и они добились какой-то известности, но это была сотая доля того, что они действительно могли и должны были сделать. После этого я сам себе сказал: всё. Бессмысленно тратить время на начинающие группы, потому что у нас отсутствует музыкальный бизнес. Время, которое тратишь на создание продукта, не окупается.
— О чем вы думаете, отмечая 50-летие «Машины времени»?
— О том, чтобы у меня была возможность наконец-то поковыряться в студии с материалом, который мне интересен. Я вообще не люблю оглядываться назад, нельзя жить прошлым. Люди, которые говорили и говорят, что нужно жить сегодняшним днем, имеют в виду, что надо жить будущим, потому что наше будущее — это сегодняшний день.
— У вас есть пожелание к остальным участникам команды?
— То, что мы желаем друг другу, собираясь за столом. Единственное, чего бы я хотел и желал, — собираться за одним столом с моими друзьями и коллегами-музыкантами как можно дольше.
Алексей Певчев
