Современного героя в кино сегодня нет, и поэтому Даниил Страхов ищет его в театре, играя Шекспира. Кинематограф и сцену он считает параллельными жизнями, а чрезмерное увлечение коллег соцсетями — потерей профессии. Этими и другими мыслями один из самых закрытых для прессы актеров поделился с «Известиями» после премьерного показа спектакля «Макбет» в Театре на Малой Бронной.
— «Макбет» — не первый спектакль, в котором вы работаете с режиссером Антоном Яковлевым. Почему на этот раз выбрана драматургия Шекспира? В чем, на ваш взгляд, современное звучание этой пьесы?
— Сложно ответить однозначно. С Антоном Яковлевым мы давно искали пьесу и тему для разговора со зрителем. Наша первая работа — «Драма на охоте» в Et Cetera — с большим успехом шла пять лет. Так совпало, что параллельно с уходом спектакля из репертуара Александра Александровича Калягина мы с Антоном задумались над тем, что будем делать дальше.
Даниил Страхов в роли Камышева и Анастасия Кормилицына в роли Надежды в сцене из спектакля «Драма на охоте» в постановке режиссера Антона Яковлева в театре Et Cetera
— Сюжет не был отправной точкой?
— Нет. Ментально, эмоционально и профессионально мы нашли в шекспировской трагедии огромное количество сопряженных тем. Увидели в главном герое потрясающее сочетание: думающего, ищущего, философствующего человека, который не может себе ответить на самые важные вопросы бытия. И — человека, который задает себе вопросы и сразу их решает.
К примеру, Гамлет долго не решается на поступки, чем одновременно прекрасен и сложен. Ричард III, скажем так, законченный злодей, а Макбет находится где-то между ними. Пьеса о нем — одна из самых коротких у Шекспира, но она настолько насыщена вопросами о бытии, о том, что наполняет мир и ад героя... Вот почему мы выбрали именно ее.
— Битва за власть ломает и искажает человека. Пьеса написана в 1606 году и до сих пор актуальна. Значит, человек и правда не меняется?
— Вы говорите про сюжет. Понятно, как только человек стал человеком и появился социум, сразу возник вопрос о власти — за кем мы идем и почему. Он — вечный. Это то, что выстраивает вертикаль нашего существования. Но нас не интересовала внешняя фабула пьесы, власть ради власти — зачем об этом рассказывать зрителю?
Мы не искали в постановке так называемое современное звучание, мы искали камертон пьесы внутри самих себя, искали ответы на вопросы. Чем велик и гениален Шекспир? Тем, что его пьесы имеют бесконечное количество интерпретаций.
— В предыстории к спектаклю режиссер сообщает, что Макбет мертв, устал убивать, и на наших глазах рождается другой Макбет. Вы играете перерождение?
— Мне сложно говорить о персонаже. Более того, я не люблю это делать, потому что либо упрощаешь всё то, что вкладывал в своего героя, либо выбалтываешь суть — и тогда возникает вопрос: а сможешь ли дальше его играть?
Сыграв очередную роль, рассказывать биографию своего героя, делиться тем сокровенным, что ты в него вкладывал... Это тенденция нашего современного мира — болтать обо всем, что ты сделал или даже не успел, а только хочешь или делаешь вид, что хочешь. Я бегу от этого. Мне не кажется, что людям нужно знать всё, даже если они очень этого хотят.
— Зрителям наверняка интересно посмотреть на персонаж под вашим углом зрения...
— Люди много чего хотят и, в общем, имеют на это право. А вот с точки зрения профессии зрителю знать все подробности не нужно — он пришел на спектакль увидеть что-то свое.
Вы говорите о перерождении. Поверьте, в спектакль вошло только 50% того, что мы с Антоном придумали на репетициях. С моей точки зрения, это хороший показатель качества спектакля. Значит, есть свобода выбора и можно отказаться от той или иной задумки, потому что понимаешь: она будет лишним нагромождением смыслов, отяготит и без того сложную постановку, внешний и внутренний мир персонажа.
— Вы читаете критику, рецензии, комментарии поклонников?
— Булгаков в свое время сказал: «Не читайте советских газет до обеда». Если бы он знал, какое чувство несварения может вызвать интернет...
Стараюсь не читать отзывов, а если и читаю, то крайне выборочно и когда есть веская причина. Потому что любое неосторожно брошенное слово, пусть даже глупое и несправедливое, может оставить на работе разрушительный след. Я и профессиональные статьи, сказать по совести, не читаю. Короче говоря, люди имеют право высказываться, и пусть так будет. Такова современная действительность
— Каждая новая роль для актера — развитие, и до какой-то роли надо дорасти. Что нового вы раскрыли в себе с появлением Макбета?
— «Ребенок» должен вырасти, и тогда можно понять, во что он превратился. Безусловно, я рад появлению этого персонажа в моей актерской жизни. Он позволил высказаться на темы, которые меня волнуют. Дал возможность поговорить со зрителем серьезно, без дураков. Я долго к нему шел и, мне кажется, накопил в себе внутреннюю потребность говорить довольно жестким языком. Но пока сложно делать окончательные выводы, прошло всего несколько премьерных спектаклей.
Как оценить самого себя? Мне кажется, что эта работа зрелая, осознанная, не случайная. Такого уровня, что даже после премьеры понимаешь: впереди еще много интересного на пути освоения сложного рисунка, приобретения новых красок — чтобы в какой-то момент осознать, как ты летишь вместе со своим героем.
— Вы имеете в виду единение с персонажем?
— Да. Время и пространство в этот момент исчезают, видоизменяются. Так уже было. Это огромное удовольствие! Здорово, что театр не испугался ставить такой материал — и именно в тот момент, когда я был внутренне готов.
— Какие темы, затронутые в спектакле, вас особенно волнуют?
— Посмотрите на образ смерти, который сопровождает весь спектакль, попытки персонажа обнулиться и закончить бесконечный морок, в котором он существует. Попытки изменить несправедливость мира, приводящие к тому, что он становится только хуже. Какие еще общие слова вам сказать? Говоря о фундаментальных вещах, которые заложены в спектакле, всё время находишься в полушаге от банальности, а очень хотелось бы в нее не свалиться.
— Вы артист Театра на Малой Бронной, но много играете и на других площадках, из чего можно сделать вывод: театр — главное в вашей творческой жизни. Кино на втором месте?
— Не на втором и не на первом, две параллельные жизни. Каждая развивается во мне самостоятельно, и друг от друга они не зависят. Что касается кино и телевидения, то последние несколько лет я снимаюсь раз в год в главной роли. Фильмы ждут своего часа на одном из ведущих каналов нашей страны. Главное, чтобы не вышло всё подряд (смеется).
Последняя работа, которая была закончена зимой, — «Наследники» Влада Фурмана. Замечательная история с чеховской интонацией, даже рабочее название было «Две сестры». Еще был проект под рабочим названием «Про Веру», оно тоже несет в себе двойные смыслы: мой персонаж в своей одержимости доходит до шекспировских страстей.
Я разделяю театр и кино, но, с другой стороны, профессия одна, она неразделима. Перечисляя работы на ТВ, понимаю, что «Макбет» появился не случайно, внутреннее движение и потребность в таком материале логическим образом привели меня к нему.
— Играть спектакль-концерт «Онегин» вы тоже стали не случайно?
— Да, мы играем его уже год, замечательная работа режиссера-постановщика Натальи Семеновой. Сложный жанр. И не концерт, и не спектакль, несмотря на то что в нем присутствует живая музыка Алексея Айги. Невозможно читать «Евгения Онегина» друг за другом, по ролям, но нам это удалось.
У нас есть Онегин в моем лице, Ленский в исполнении Сергея Шнырева, автор-поэт и двигатель сюжета (его играет Сергей Чонишвили), неожиданная Татьяна — Ира Пегова, казалось бы, актриса, идущая вразрез с неким романтическим представлением о том, какой должна быть Татьяна. И это интересно.
— Герои современного российского кинематографа вам по нраву или есть к чему стремиться? Наверняка хотели бы роль масштабом не меньше молодого Штирлица в «Исаеве»?
— Современного героя как такового всё еще нет, и, судя по тому, как я ищу себя в театре с помощью классического репертуара, поиски пока успехом не завершились. В любом случае приходится существовать в том, что предлагается на современном рынке. Но каждый делает собственный внутренний выбор. Я не зарекаюсь ни от чего и счастлив тем, что есть.
— Сейчас время беспощадного самопиара. В этой сфере все средства хороши?
— Безусловно, сейчас актеры включены в погоню за вниманием зрителя. Порой вижу своих партнеров по театру, которые даже идя на сцену и прямо во время спектакля снимают себя на телефон для «сториз» в Instagram. Для меня это дико. Так человек теряет профессию. Он думает не о том, что сейчас будет транслировать зрителям, которые сидят в зале и заплатили деньги за билет, а о том, как бы еще себя по-новому показать, поддержать к себе интерес. Не хочу осуждать таких людей, потому что, с моей точки зрения, это уже болезнь.
Не хочу выглядеть ханжой, но, постоянно занимаясь самопиаром в сетях, актер себя обкрадывает и уже самой профессией-то не занимается, хотя, кажется, всё у него в порядке.
Мы живем во время, когда исчезли границы дозволенного, не знаешь, когда остановиться, где та тонкая красная линия, за которой теряешь себя. Поэтому меня нет в соцсетях. Теряю ли я что-то с точки зрения профессии или заработка? Возможно. С каждым годом сложнее всего этого избегать, но пока получается
Анна Позина
