Лев Колодный продолжает «Хождение в Москву». Его путешествие проходит по Покровскому бульвару, где в каждом из 18 владений жили люди, оставившие след в истории. Его рассказ — о доме, где в квартире писателя Николая Телешева проходили заседания легендарной «Среды», собирались самые известные писатели России Максим Горький, Иван Бунин, Леонид Андреев. На «Средах» пел Федор Шаляпин, которому аккомпанировал Сергей Рахманинов.
На углу бульвара и Большого Трехсвятительского переулка сохранился старинный особняк, по которому в июле 1918 года прямой наводкой били пушки большевиков, подавляя мятеж левых эсеров, пытавшихся взять власть в стране.
Покровский бульвар, 14, — последний адрес Марины Цветаевой. Отсюда много лет за рулем своей машины ехала на Волхонку Ирина Антонова, директор Музея изобразительных искусств, показавшая народу «Джоконду». Она устраивала выставки, от которых отказывались Третьяковская галерея и Академия художеств СССР.
Сегодня — 2-я часть трилогии «Покровский бульвар», где в разные годы проживали, творили знаменитые, выдающиеся личности.
Среди жильцов «Дома ВСНХ» Ирина Антонова появилась в 11 лет, когда ее семья вернулась в Москву после трехлетнего пребывания отца в Германии, где Александр Антонов служил в торговом представительстве. Квартиру в Берлине заполняли купленные им пластинки с записями классики, опер и симфоний. Мать, Ида Хейфец, училась в консерватории, играла и пела с отцом. Ирина в детстве выучила немецкий язык и прочла в оригинале Гете, Шиллера, Гейне.
Питерский пролетарий-большевик Антонов, по словам дочери, «прошел путь от монтера до человека, который получил высшее образование, но с младенческих лет любил литературу, музыку, театр». Дружил с директором Большого театра Малиновской, членом партии с 1905 года. Он вступил в партию в 1906 году, после поражения революции, с верой в грядущую победу.
Пока Малиновская служила в Большом театре, семья друга боевой молодости могла в полном составе оказаться в директорской ложе.
На Покровском бульваре Ирина Антонова прожила 48 лет, полжизни. Хотела в детстве быть балериной, актрисой цирка. Но поступила в МИФЛИ, Московский институт философии, литературы и истории, где тогда учился Александр Солженицын.
В войну институт закрыли, всех студентов и преподавателей перевели в Московский университет. Туда с Покровского бульвара можно было ходить пешком. Исторический факультет с отделением искусствоведения находился на Моховой. Так же хорошо, пройдя курсы медсестер в звании младшего сержанта медицинской службы, Антонова знала дорогу в госпитали, где дежурила по ночам, видела операции и ампутации, кровавую картину войны.
В Музее изобразительных искусств имени Пушкина с разрушенной бомбежками стеклянной крышей оказалась после МГУ. Картины, возвращенные из глубокого тыла, хранились в ящиках. Зимой с последнего этажа сгребали снег, весной вычерпывали воду в Итальянском дворике. «Только холод и весьма пожилой персонал — многим тогда было лет по пятьдесят. Я подумала: «Неужели они будут моими подружками? Какой кошмар!» Все вышло как нельзя лучше.
Не заведовавшую отделом, не служившую ученым секретарем Ирину Антонову по предложению профессора Бориса Виппера назначили в 39 лет директором музея. Выставку Пикассо открыл Илья Эренбург, когда после смерти Сталина наступила оттепель. Благодаря Ирине Антоновой народ увидел искусство, которое от него скрывали: русский авангард, «парижскую школу», показала третируемое «буржуазное искусство». Его не видели студенты художественных институтов СССР. Зураб Церетели рассказывал мне, что его дипломную картину комиссия Академии художеств СССР сняла с защиты, увидев в ней влияние… импрессионистов.
Ирина Антонова открыла в музее на Волхонке Энди Уорхола, Марка Шагала, Сальвадора Дали…
На приеме у министра культуры Фурцевой как-то заметила, что над ними пролетит на самолете из Японии через 2 месяца «Джоконда» Микеланджело. «Вот бы его остановить!» — «Я поговорю с французским послом, он в меня влюблен», — откликнулась Фурцева. То, что казалось немыслимым, — произошло.
В Москве высокую моду впервые приравняли к искусству: в музее рядом с Давидом Микеланджело выставили наряды Chanel и Dior.
Выставку «Москва—Париж» директор Третьяковской галереи отказался показать со словами: «Через мой труп». Так же поступила Академия художеств СССР. На Волхонке шельмуемых художников увидели 650 тысяч посетителей, в их числе Брежнев, очарованный портретом Ленина.
Тот триумф, непревзойденный абсолютный рекорд посещаемости, произошел в 1981 году. В том году директор музея с семьей переехала с Покровского бульвара в 16-этажный панельный дом номер 99 на Ленинском проспекте. Трехкомнатная квартира в нем — 82 метра. Больших нет. Оттуда, издалека, на работу ездила Ирина Александровна, как ей очень нравилось, за рулем своей машины...
Не раз говорила: «Моя цель — возродить музей, который разгромил Сталин». Когда началась «борьба с преклонением перед Западом», за его подписью вышло решение ликвидировать Музей новой западной живописи. Его основали после революции из двух национализированных собраний московских коллекционеров Щукина и Морозова, очарованных французскими импрессионистами. Часть картин оставили в Москве, часть отправили в Эрмитаж. Просила публично Антонова Президента России Путина вернуть принадлежавшие городу картины. Безрезультатно. Только врагов нажила и ускорила сложение полномочий директора музея.
Историческое здание музея на Волхонке медленно, но верно разрушаемое, благодаря обращению к премьеру Косыгину удалось возродить. Но «музейный городок», о котором мечтал основатель музея профессор Цветаев, чего сама добивалась много лет, — не увидела. Новое здание обещают построить в 2026 году…
Мама Ирины Александровны прожила 100 лет. Коронавирус не дал дочери отметить эту дату. Дочь ушла на 99-м году жизни, оставив о себе вечную память. О ней пишут: «…Леди с железным характером. Что в ней всегда поражало, так это характер стоика, блестящий интеллект, живой и любознательный ум. А еще королевский стиль: юбочный костюм в духе Шанель, тонкие лодочки в сочетании с аристократическими манерами и высоко поднятой головой. В этом она напоминала британскую королеву».
Последний раз я видел Ирину Антонову на втором этаже в залах Российской академии наук, куда она поднялась на вернисаж персональной выставки Татьяны Назаренко. Пришла на своих ногах. Ей было 97 лет. Села, только когда принесли стул. И встала, когда попросили выступить.
…Почетного директора Музея изобразительных искусств Ирину Антонову похоронили с воинскими почестями, как полного кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством». Об оставшемся в одиночестве беспомощном сыне, прикованном к инвалидной коляске с детства, обещал позаботиться президент Путин.
Лишь из сообщения о кончине на 92-м году жизни Евсея Ротенберга, автора известных всем искусствоведам мира монографий об искусстве эпохи Возрождения, все узнали, что он муж Ирины Антоновой. С ней жил после обручения до конца дней. О первой встрече с будущим мужем она рассказывала:
«Я училась в Московском государственном университете и помню, как на первом курсе к нам пришел очень умный человек, который на вопрос студентки: «Скажите, какие книги нам на первом курсе надо прочесть?» — неожиданно для нас всех сказал: «Ничего не читайте, пожалуйста. Но смотрите на все — начиная от репродукции в газете, самой плохой, некачественной, и кончая, конечно, подлинными вещами в музеях. Смотрите все время, везде, где возможно».
Сын бухгалтера и домохозяйки в детстве рос в доме без книг и картин. Когда началась война, рвался на фронт добровольцем, трижды ходил в военкомат, но его не мобилизовали из-за плохого зрения. На всех фотографиях он в очках.
Из МГУ распределили в Музей изобразительных искусств хранителем картин Дрезденской галереи, возвращенных немцам Хрущевым. «Кошмаром» свою службу не считал, выразился о ней так: «Я бы сказал, что музейная работа для историка искусств — это как военная служба для мужчины. Через это надо пройти».
Второй раз после ИФЛИ встретились Евсей и Ирина в музее. С тех пор они, полюбив друг друга, никогда не расставались. Когда мужа не стало, сказала: «У меня был замечательный муж, который для меня очень много значил. Я многого бы не понимала, если бы не он. Он стал мне вторым университетом».
Когда при Сталине началась «борьба с космополитизмом», Ротенберга уволили из музея без объяснения причин. Нигде на службу не брали. Безработный три года писал докторскую диссертацию. После смерти вождя приняли в Институт теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР.
Прослужил здесь всем довольный около двадцати лет. Но второй раз в жизни, в 1971 году, когда вышел многолетний труд — «Западно-Европейское искусство ХVII века», автора уволили по причине, о которой он с иронией вспоминал:
«К этому времени альфой и омегой Академии художеств и института был реализм: реализм, реализм, реализм. Всякая работа начинается со слова «реализм»…
Но потом уже к этому стали охладевать, стали спорить о том, что такое реализм, — до этого реализм был бесспорным, а тут стали спорить, что есть реализм, что такое реализм, и в общем потерялось всякое представление о реализме. Ну и в самом деле: искусство XVII века — Веласкес и Рембрандт — безусловно, реалистическое. А искусство Возрождения — Рафаэль, Леонардо, Микеланджело — они реалисты или нет?
…Нет, они вроде не совсем реалисты, так же не бывает, чтобы все ходили обнаженные и красивые. Значит, реализм XVII века как бы выше, а искусство Высокого Возрождения — это скорее искусство идеала, чем реализм. Получилась такая путаница в трех соснах…
И вот во избежание всех этих «перепутаниц» я в своем «Искусстве XVII века», которое явно реалистичное, слово «реализм» не употребил нигде: исследуется это искусство, все говорится, и все прочее, но слово «реализм» не применяется ввиду неясности [того], что оно означает. Вице-президент академии Кеменов, когда прочел этот мой текст, пришел в ужас: нет этого слова вообще!..»
И Евсея Ротенберга уволили «по собственному желанию».
Безработным тогда не остался. Его пригласили заниматься тем же делом в Институт искусствознания Министерства культуры. Отсюда даже в 90 лет не проводили на «заслуженный отдых». Служил до последних дней.
Монографии искусствоведа Евсея Ротенберга издают после его ухода. А это знак, присущий классикам науки.
…В списке жильцов дома, составленном Дмитрием Бондаренко, я прочел фамилию Ровинского, Николая Ивановича. И вспомнил, что в 1950 году он был директором Московского финансового института на Церковной горке (Ярославское шоссе). Туда я, не пройдя по конкурсу в МГУ, ненадолго поступил.
После начала лекций слышал, как за стеной в соседней аудитории поднимали и с грохотом опускали крышки парт. Там вставали и дружно приветствовали «Здравия желаем!» входящих преподавателей офицеры, слушатели военного факультета. То был и тогда замечательный московский институт с профессорами, авторами учебников, ставший ныне Финансовой академией.
Лев Колодный
