Дожила до понедельника

В Польше

Накануне отъезда в Варшаву мне позвонил мой друг кинорежиссер Виктор Титов, который снял «Здравствуйте, я ваша тетя»:

— Ириш, меня надо спасать, я снимаю советско-болгарскую картину, фильм-опера с интермедиями (с разговорными вставками — авт.) «Любовь к трем апельсинам», сказка Карло Гоцци, музыка Прокофьева.

— Как интересно!

— Очень интересно, только фильм мне закрыли, слишком он странный и авангардный. Но так как совместное производство, то дали средства на пересъемку. И у меня заболела болгарская актриса, которая должна играть Смеральдину, помощницу колдуньи Фаты Морганы. Ты ведь уже пела в «Каменном госте», вот теперь споешь у меня.

— А когда съемка?

— Завтра.

— Вить, ну, надо же партию выучить!

— Бери карандаш, бумажку, я тебе продиктую. Ты ж ноты знаешь?

— Знаю.

Диктует мне ноты и слова.

— Музыка очень трудная, но хотя бы две-три фразы выучи.

— И когда завтра?

— В шесть утра. Ты у нас будешь в лохмотьях из замши. И в сандалиях с плетенками до колен. Остальное прикроем волосами. Она у нас девушка хулиганистая.

Я пришла, на меня надели лохмотья, сандалии, прицепили еще шиньон к моим длинным волосам, сыграли мне музыку несколько раз, и начали снимать.

Ну, как-то спела, сыграла, там не очень много текста, но фильм этот тоже закрыли, а потом, как нам сказали, вообще смыли. И вот недавно подруга Нина приносит мне диск — подарок на день рождения. Я подумала, что «Первая любовь», которой нет нигде, ни на кассетах, ни на дисках. Смотрю, а на обложке моя физиономия в виде Смеральдины. «Любовь к трем апельсинам». Оказывается, где-то сохранился. Я, конечно, там «хороша». Голые руки, голые ноги. Мини-замша. И сандалии.

На съемку я тогда приехала с чемоданом, я же в Польшу улетала. Когда наконец все досняли, пересняли, я еле успевала на самолет. Переоделась и, не разгримировываясь, рванула в аэропорт. И в Варшаве, когда уже подъехала к дому Збышека, вспомнила, что у меня только русские деньги. Но таксист и русскими взял. И вот он меня выгружает, а в это время выходит Збышек. Я вся в распущенных волнистых от завивки волосах, в красной накидке колокольчиком, которую он никогда не видел. Он мне по-польски:

— Проше, пани, может быть, помочь?

Я подумала, что он меня узнал, но разыгрывает. Ничего подобного! Смотрю, ус подкручивает, весь в стойке. Я говорю:

— Ах ты гад!

Он расхохотался:

— Ну, такой женщине разве можно не помочь!

И той же ночью мы отправились на джем-сейшн, я не знала, что это такое, оказывается, это когда собираются джазовые музыканты, один выходит и задает тему, и кто хочет начинает импровизировать в этой теме. В Варшаве проходил джазовый фестиваль, и я окунулась в неизвестный мне музыкальный мир. Это был такой восторг. Я услышала Эллу Фитцджеральд, Дейва Брубека, Джери Маллигана, группу «Кровь, пот и слезы», чей диск у меня украли уже в Москве, и я до сих пор пытаюсь его найти хоть где-нибудь, и еще, конечно, замечательных польских музыкантов.

«Бизоны» ездили с концертами по всей Польше. Иногда и я с ними. Потом позвонила в Москву, Андрею Александровичу, сказала, что хочу остаться в Варшаве.

— Все равно без работы не сможете.

— Ну, что-то намечается.

— Намечаются ваши обложки бесконечные, вижу, «Польский экран», «Польский фильм» кто-то в театр приносит.

Это после «Доживем до понедельника», после Гран-при я стала советской кинозвездой, вышедшей замуж за поляка. Событие.

В Варшаве я сходила на киностудию, узнала, что там снимается. Я была знакома с Даниэлем Ольбрыхским, вместе работали в фильме, который так и не вышел, я играла там французскую девушку, живущую на маяке. Ольбрыхский представил меня Анджею Вайде. И я заходила к ним на съемки, а однажды даже ужинала с Анджеем вдвоем в ресторане «Бристоль».

А еще бегала по кинотеатрам. У нас очень мало шло иностранных фильмов, а там я купила афишку, смотрела, где что идет. и носилась по городу с бумажкой: «Вот как мне сюда попасть?». Польский язык очень быстро начала понимать, только говорить стеснялась. В театры тоже часто ходила.

Потом Збышек распустил «Бизонов» и решил, что надо зарабатывать деньги. Сколотил другую группу, и ближе к зиме мы поехали в Швецию.

В Швеции

Был счастливый момент — встреча с Ингмаром Бергманом. Я привезла ему подарок из Москвы, от друзей. И попросила знакомого позвонить ему, потому что я по-английски не умела. И Бергман принял нас на своем острове. Сухощавый, седой ребенок. Я влюбилась в него. Еще в Москве посмотрела все его фильмы. Но в театр к нему попасть не удалось, потому что в Стокгольме мы со Збышеком жили не долго.

А потом Бергман меня не узнал. Это случилось много лет спустя в Москве, он привез «Фрекен Жюли» и «Гамлет», они играли во МХАТе. После «Гамлета» я прилетела к нему за кулисы на крыльях любви, он мне обрадовался, но я поняла, что никак у него не сассоциировалась. Он просто обрадовался, что мне понравилось.

Швеция оказалась совсем чужой для меня страной. Добропорядочной, сытой и скучной. Мне подумалось, что она для пенсионеров. Тут и началась тоска. В том числе по работе.

Группа выступала в ночных клубах и ресторанах. Каждый месяц новый город. Останавливались мы или в отелях, или для нас снимали квартиру. Я привыкла есть в ресторанах, потому что кормили бесплатно. Полюбила пиво, которое подавали и на обед, и на ужин. До этого не понимала, зачем нужно пить такую горечь, когда есть лимонад. А в Польше мы побывали в городе Живец, где делают легендарное пиво. Чешский Пилзнер и польский Живец постоянно соперничали, то один город получал Золотую медаль, то другой. И нам налили прямо из бочки. Збышек сказал:

— Ты должна перебороть себя, лимонад — это химия.

Я попробовала. Сначала неприятно, потом мы посидели, и я прониклась:

— Слушай, а вообще ничего.

Шведы гуляли с вечера пятницы до вечера воскресенья: сначала они дома выпивали водки, потому что в магазине она намного дешевле, а в ресторане заказывали себе кружки пива. В эти вечера я сидела около сцены, поближе к группе Збышека, потому что страшно было. Пьяные шведы совсем дурели. Могли схватить за руку и потащить танцевать.

В Швеции я начала вязать. Но научилась еще в Варшаве. У Збигнева нужно было что-то поправить в свитере, я пошла к соседке, и она мне объяснила по-польски: ланцушек, очко, ланцушек, очко, цепочка, петелька. Я только повторяла за ней. И починила свитер. Хотя для меня что-то зашить, даже пуговицу пришить — это потом лучше не застегивать. Но с вязанием получилось.

Мама, когда ушла на пенсию, вязала пинетки: у нее в отделе все время кто-то рожал. И Галка вязала.

А в Швеции я даже заработала один раз: связала музыкантам Збышека безрукавки с национальными узорами. И они мне заплатили. Деньги я истратила на сувениры в Москву.

Однажды захотела сделать Збышеку подарок на именины. Купила в магазине на распродаже дешевую шерсть — на 25 крон — наполовину с синтетикой, но хорошей фактуры и красивого цвета — чуть-чуть с проседью. И поняла, что из этого может получиться пиджак. У меня как раз было несколько дней. Короче, я связала пиджак и пошла покупать пуговицы. А пуговиц требовалось много: и на рукава, и на карманы, и на хлястик. Я обошла весь городок. Наконец, нашла те, что в самый раз, и поняла, что нужное количество будет стоить 140 крон. Весь мой пиджак — 25, на эту сумму можно разве что скромно поесть, а тут 140! Да за эти деньги можно КУПИТЬ вещь. И весь мой сюрприз насмарку. Я страдала сутки, а потом начала продумывать, как мне своровать пуговицы. Это у меня уже, наверное, началась тоска от безделья и желание адреналина. И самое страшное, что я своровала.

Пуговицы продавались в большом супермаркете. Я пришла туда один раз, все обсмотрела, как в детективе, где камеры, где охранники. А потом явилась в кофточке, у которой рукава заканчивались резинками. И захватила с собой вязаный пиджак, чтобы примерять к нему пуговицы. Брала одну, прикладывала, подходила к зеркалу, смотрела, откладывала, брала другую, опять прикидывала. И каждый раз оставляла в рукаве по пуговице. Через час охранники устали наблюдать за мной. В конце концов, для освобождения совести я купила одну пуговицу якобы для пробы, заплатила и ушла. Сейчас мне стыдно. А тогда чувствовала себя счастливой.

Пиджак Збышеку очень понравился, но если б он узнал, как я достала пуговицы, то даже не знаю, что бы он с собой сделал.

Этих пуговиц мне хватило месяца на два — я ожила, а потом, когда опять начала киснуть, я заходила в магазин… Это не клептомания, мне не надо воровать, но я помнила свое возбужденное состояние. И в магазине выбирала что-нибудь такое, что практически невозможно украсть. Ходила и придумывала, как это сделать. Потом воровала, а на следующий день незаметно подкидывала обратно, так как это были уже маленькие магазины, и за меня пришлось бы расплачиваться продавцу. Поэтому я продумывала не только, как вынести, но и как внести. Сочиняла целый спектакль. Например, приходила мерить какую-то одежду, говорила, что никак не могу решиться, просила принести другой цвет, другой размер, другой фасон, окончательно запутывала ситуацию, а потом возвращала продавщице всю массу, в том числе и то, что накануне украла. Только пуговицы не вернула. И много лет спустя призналась в этом батюшке на исповеди.

— Вы помните фильм «Завтрак у Тиффани», где героиня Одри Хепберн подбивает своего спутника что-нибудь украсть в магазине? Просто ради азарта, из желания похулиганить. В конце концов, они примеряют маски, в которых и выскакивают на улицу, не заплатив.

— Тогда я его еще не видела.

Игорь

В Англию нас пригласил Игорь. По национальности он русский, но то ли родился в Австралии, то ли маленьким уехал туда с родителями в первую волну эмиграции. В Варшаве его кто-то привел к нам в гости. И я оказалась в его жизни первой русской не эмигранткой. Игорь был очень таинственный. Внешне похож на Керка Дугласа, который «Спартак». Не мой тип. Авантюрист по натуре. По-моему, он торговал оружием. У него на запястьях были шрамы как от колючей проволоки, а я знала из его же рассказов, что в Африке так наказывают преступников — опутывают руки проволокой и опускают в яму вместо тюрьмы. Это он однажды выпил и поведал вроде как про своего друга. Но я увидела его руки и все поняла. А вообще он был бизнесмен. Очень хорошо одевался, ездил на дорогой машине, в Лондоне жил в престижном районе. И с первого дня знакомства приглашал нас в Англию. Но из-за моего красного паспорта это не получалось — мне не давали визу. Он трижды приезжал к нам в Швецию. Я даже Збышека спросила:

— А что это ему так надо, чтобы мы туда поехали, он никакого отношения к шоу-бизнесу не имеет, что-то здесь не то.

Но Збышек писал музыку. У него большие усы и если во время разговора он начинал крутить ус, значит, у него рождалась мелодия, я могла говорить, замолкать, уходить, приходить, он не замечал. Но на тот вопрос ответил:

— Игорь любит славян, он там скучает, у него женщина новозеландская…

— А что это он из всех славян нас выбрал?

— Может быть, он хочет сделать мне альбом или тебя устроить как актрису.

Три раза летать в Швецию! Мы не настолько шикарно жили, чтобы я не понимала, как это дорого. В третий его прилет я опять должна была явиться в английское посольство в назначенное время. И мы с Игорем из Люлео, это самый север Швеции, поехали на машине в Стокгольм. Опоздали на десять минут, но все-таки узнали, что виза готова. Пришлось заночевать в Стокгольме. А вечером пошли в ресторан, и Игорь спросил:

— Что ты хочешь?

— Морскую еду.

Официант объяснил ему, что это блюдо подается в большой вазе на четверых.

— Ира, это на четверых.

— Но нас-то двое, ты что не можешь из-за меня морской еды поесть?

— Нет, я хочу мясо.

— А я хочу си фуд, морское!!!

Злые были, потому что всего на десять минут опоздали. Мне принесли си фуд в огромной вазе, Игорю — мясо. А он мне рассказывал, что много танцевал в жизни, и в марафонах участвовал, и жиголо работал. И я ему напомнила, что он обещал обучать меня латинским танцам. Мы потому и пришли в этот ресторан, что здесь можно танцевать самбу, румбу. И как только начинала звучать музыка, я приглашала Игоря на танец. Он действительно замечательно двигался. А во время движения еда быстро утрясается. И я съела всю порцию «си фуд». Когда мы расплачивались, спустя уже несколько часов, официант смотрел на меня как на чудо заморское, потому что я весила не больше, чем сейчас, но ваза была пуста.

Сауна

В Лондон мы поплыли на пароме. Игорь отправил нас втроем: Джени, свою новозеландскую женщину, Збышека и меня, — а сам уехал по делам в Варшаву. Збышек на палубе общался с Джени по-английски, а я английского не знала и отправилась изучать корабль. Нашла сауну. В Швеции я уже выучила, как это пишется. И по цифрам вычислила, когда она работает, а вот буквы не поняла, заглянула, там голые дяденьки, но они меня не заметили, я подумала, значит, еще через полтора часа наступит женское время. А тут стало немножко качать. Я поднялась на самый верх — паром шестиэтажный, там два этажа только автомобили занимали. И заметила, что у меня кофейная чашечка ездит по блюдцу.

Потом подошло время сауны, качать стало так, что даже верхний этаж захлестывали брызги. Но ума палата, я же хотела в сауну и я туда вошла: в маленьком помещении у стены лежал огромный раскаленный валун за низкой чугунной загородкой и была скамейка из штакетника. И никого. Я уселась. В ту же секунду стало качать с невероятной силой. И я как вцепилась в планочки, так и застыла, только смотрела на градусник, а там 119 градусов, 120, 121… И я понимаю, что до двери-то долететь близко, но в середине пути лежит валун, и при моей везучести я окажусь на нем. Когда сердце уже стало останавливаться, я что-то сделала, не помню что, только помню, что дверная ручка была не маленькая, а деревянная на половину двери. Меня вынесло в предбанник. Там пол был тоже из планочек. А потом я очнулась и увидела очаровательного офицера. Закутанная в простыню, я лежала на чем-то с приподнятой головой, и он спрашивал у меня номер каюты. Я ответила по-французски. Он взял меня на руки и понес. А по дороге я смотрела вокруг и думала: что тут случилось? Ни души. Потому что все были по туалетам да по раковинам. При выходе из Балтийского моря в Атлантику мы попали в страшный шторм. И всем стало очень плохо.

Потом болтать перестало. И Джени дала мне зеркальце, чтобы я знала, какая приплываю в Англию. Все лицо у меня было в полосочку — сине-фиолетово-черную. От планочек. И тело такое же. Меня ведь поваляло по всему полу, пока не появился офицер. Но я опустила на лицо длинные волосы, надела очки, кофту с длинными рукавами и подумала: надо же так приехать в страну, о которой я столько мечтала. От злости на себя я заявила:

— Машину поведу я!

Джени и Збышек тихо смирились. И я лихо вырулила с парома, а все машины почему-то ехали мне навстречу. Там же левостороннее движение! Больше в Англии я за руль не садилась.