Сталину доложили, что места высылки евреев не готовы принять два с половиной миллиона человек — там нет достаточного количества продовольствия и жилья. Сталин ответил: «А почему вы думаете, что все туда доедут?»
* * *
Илья Эренбург рассказывал мне, что в феврале 1953 года Маленков пригласил его в ЦК и сказал:
— Я поклонник вашего таланта, поэтому настоятельно советую подписать вот это.
И дал прочитать письмо, под которым уже стояло несколько подписей: «Мы, евреи — деятели культуры, воспитывали своих детей в антипатриотическом духе, мы и наши дети виноваты перед всеми народами Советского Союза, так как противопоставили себя им. Мы становимся на колени перед народами нашей страны и просим наказать и простить нас...»
Прочитав, Эренбург вернул письмо:
— Я этого подписать не могу.
— Советую не отказываться. Иначе я не могу поручиться за вашу судьбу, которая мне небезразлична. Там ваш отказ, — Маленков поднял глаза кверху, — не поймут.
Эренбург прибег к лукавым аргументам:
— Партия и лично товарищ Сталин поручили мне руководить движением за мир. У меня есть официальное заявление Жолио-Кюри и других западных представителей: они выйдут из движения за мир, если не получат неопровержимых данных о том, что дело врачей не инспирировано. Все это не позволяет мне подписать письмо, так как я отвечаю перед партией и товарищем Сталиным за движение за мир.
— Тогда письменно изложите ваши аргументы товарищу Сталину, хотя, уверен, это не повлияет на его решение — документ будет опубликован на следующей неделе.
Всю ночь Эренбург писал письмо. Убедили ли вождя его аргументы или же вторглись другие факторы, но письмо в печати не появилось. Почему? Сталин ушел из жизни и унес с собой ответ на этот вопрос.
* * *
Рассказывал Игорь Ильинский:
— Это было в конце 1952 года. Я был приглашен на концерт, посвященный окончанию работы XIX съезда партии. Выступал Краснознаменный ансамбль песни и пляски. Вид у Сталина был довольный. Но вот от правительственного стола отделился Ворошилов, подбежал к руководителю ансамбля Александрову и что-то шепнул ему на ухо. Александров вскинул палочку — и зазвучал знакомый мотив. Сталин поднялся из-за стола, подошел к дирижеру, заложил руку за борт френча и запел, а Александров дал знак оркестру играть тихо, чтобы слышен был старческий голос:
Эх, яблочко, куда котишься?
В Губчека попадешь —
Не воротишься,
В Губчека попадешь —
Не воротишься...
Меня охватил ужас. Я подумал: Сталин скоро опомнится, что вышел из роли вождя, и не простит свою оплошность никому из присутствующих. Я на цыпочках вышел из зала и бросился домой.
