Лебедев руководил живописцами на каком-то бюрократическом уровне. Докладывая на Политбюро о кандидатах на Сталинскую премию, он от волнения забыл нужную фамилию. Сталин встал, прошелся и сказал:
— Жопа!
Полтора десятилетия спустя, уже после смерти Сталина, Лебедев с умилением вспоминал:
— По-отечески ко мне отнесся!
* * *
Скульптор малых форм Сергей Орлов вылепил однажды обливного петушка и отдал на выставку. Туда в сопровождении Молотова попал важный американец и прямо влюбился в этого петушка. Недолго думая, Молотов снял экспонат со стенда — и преподнес американцу.
Выставком предложил Орлову четыреста рублей — но Орлов их отверг: «Я делал петушка для советских детей, а не для американских империалистов!» — и обратился в Министерство иностранных дел. Ему ответили, что он может получить в кассе министерства четыре тысячи рублей. Орлов написал жалобу на имя товарища Сталина.
Жил скульптор где-то под Москвой. Однажды у его дома остановилась большая машина. Орлову велели в нее сесть и повезли в неизвестном направлении — оказалось, в Кремль. Втолкнули в какую-то дверь — и он очутился на заседании Политбюро.
— А вот наш скульптор зашел к нам! — обрадовался Сталин. — Какое у вас дело, товарищ Орлов?
Орлов, запинаясь, сообщил, что он сделал обливного петушка для советских детей, а его отдали американскому империалисту.
— Да, — сказал Сталин, — товарищ Молотов совершил ошибку, и мы должны сделать ему строгое замечание.
В этот момент в дверях возник растерянный председатель Союза художников Иогансон.
— А вот и наш главный художник! — снова обрадовался Сталин. — Товарищ Иогансон, я слышал, что есть мнение соорудить памятник Юрию Долгорукому. Как вы считаете, можно ли поручить его товарищу Орлову? Справится ли товарищ Орлов с такой ответственной задачей?
— Конечно, товарищ Сталин, раз вы поручаете — справится.
— А вас, товарищ скульптор, устроит гонорар в размере сорока тысяч рублей? Ну вот и хорошо.
Орлов никогда в жизни не ваял конных памятников. В помощь ему дали двух монументалистов, и эта бригада и создала всем знакомого истукана под названием «Юрий Долгорукий».
Илья Эренбург, оспаривая мое утверждение, что в искусстве есть прогресс, говорил:
— Я видел скульптуры Фидия и каждое утро вижу памятник Долгорукому. Если это прогресс — я готов выброситься из моего окна.
