12.I.78
Вчера был в «Национале» на банкете, который устроил Яхонтов[1] по поводу опубликования его повести в «Юности» № 1. Альберт Лиханов[2] говорил о том, как противен ему принцип «Ты — мне, я — тебе», о циничных и деловых молодых, которые придут ему и Дементьеву на смену. Пили сначала за Полевого, а потом Лиханов предложил выпить за то, что, когда Полевой уйдет на заслуженный отдых, его место занял бы Дементьев. Лиханов: «У вас в прозе одна Мэри Лазаревна управляется, а у меня сидят три обалдуя… Теперь уже два, Баташева я отправил». В конце Яхонтов долго мял в тосте мысль, о том, что он уверен, что каждый из сидящих за столом сделает все для него. А за столом сидел один секретарь СП РСФСР, один член приемной комиссии, один главный редактор, один зам. главного, два зав. отделом… Тут же договорились о рекомендациях в Союз.
17.I.78
Варлен[3] (Стронгин) рассказывал, что, когда он кончал школу, одна из тем сочинения была связана со Сталиным. «Мне поставили “пятерку”, потому что учитель не мог определить, откуда я сдул сочинение. Все сдували из «Правды», «Известий», «Комсомолки», а я сдул из «Советского спорта». У меня было: «Сталин — лучший друг советских физкультурников». Впрочем, те, кто сдувал из «Правды», тоже получили “пятерки”».
20.I.78
Зерчанинов: «Сегодня поощряется искреннее опи*денение».
24.I.78
Я стал совершать нехорошие поступки, поступки, которых я стыжусь. Отказал Бураковскому в ночлеге; не заступился за Таню Павлову, когда на собрании Новиков катил на нее бочку; долго не был у Львовского, и он, кажется, на меня обижен. Полоса.
Табаков предал меня. Гадко чувствовать себя преданным. Это тоже позорно. Значит, я такая фигура, которую можно предать. Кто-то из великих (Лопе де Вега) сказал: «Подлец! И ты допустил, чтобы тебя предали?!»
28.I.78
Бондарев[4], выступая по телевизору: «Некоторые считают, что счастье — это богатство, или счастье — это ничего не делать. Нет! Счастье — это достижение поставленной цели… будь то богатство или ничегонеделание».
Он же: «Наше время достаточно выявлено в книгах, не только в моих».
«Наши славные фигуристы искрометно и весело танцуют под чудесную музыку “Танго смерти”»[5].
Марик читал у Коженковой «Убивец». В конце там большой кусок о том, как моровая язва овладевает миром. Ахеджакова сказала, что ей не нравится этот кусок, что он слишком мрачный и натуралистический. Я: «А что, если этот монолог сделать весело с танцем и с песенкой?!»
Леопольд рассказывал про своего сослуживца по Большой Советской Энциклопедии в 50-м году Ивана Грушина. Однажды он так прокомментировал в разговоре заметочку о том, что в Америке есть парикмахерские для собак: «Можно позавидовать американским собачкам. Они живут лучше, чем люди у нас». Кто-то стукнул, и собрали партийное собрание, где Грушина обвинили во всех грехах («Троцкистская сволочь»), припомнили, что однажды он сказал, что фотография «Ленин и Сталин в Горках» не фотография, а монтаж. На этом собрании Грушина исключили из партии, а через некоторое время арестовали. Встретил его Леопольд у Никитских ворот после 56-го года. Он имел лагерный вид, хотя одет был неплохо, лицо отекло. Леопольд сказал: «Ну вот, все теперь хорошо кончилось». Грушин расплакался, рассказал, что его в тюрьме били… Вскоре он умер. А раньше, когда Леопольда принимали на работу в Б.С.Э., и тоже было собрание, этот Грушин публично задал вопрос: «Я ничего не понимаю — почему Железнов подписывается Железнов, когда он Айзенштадт?» И Леопольду пришлось объяснять.
«Это по-хорошему возмущает и по-доброму настораживает».
2.II.78
Рассказ может быть на такой сюжет: человек ночью спилил цилиндр с памятника Пушкину.
Одна главная редактриса, придя однажды в редакцию, вызвала сотрудников и сказала: «Так, 37-го года не было, кто не согласен, может подавать заявление».
24.II.78
В Ташкенте на легкой пьянке после представления «Мороза», я произнес тост: «Что нужно драматургу? Чтобы на его премьере пили за столом, застеленном афишами его же предыдущего спектакля. Что еще нужно для счастья?!.» (Стол был устелен афишами «Плохой квартиры».)
Миша Жванецкий, когда узнал, что у меня купили пьесу, и, вообще, ребята продают через ВААП свои произведения: «Я ничего не хочу, но пусть разрешат и мне рядом разложить товар. Я разложу свои гаечки, болтики, железочки… Не бог весть что, но, кому надо, купят. Я в стороночке со своим товаром пристроюсь».
Сюжет для рассказа. После Шоу[6] остались его письма к актрисе, которую он любил, и это позволило драматургу Килти[7] соорудить пьесу — любовная переписка. Сейчас пишут писем мало. Есть телефон. С любовницами треплются по телефону. И единственная надежда, что человечество узнает о любви великих людей, — служба подслушивания. Когда-нибудь их утилитарная работа послужит искусству и истории, и мы оценим будничный труд этих рыцарей точной информации.
Мишка Левитин: «Когда я еду в сторону Бабушкина, я еду в страну оптимизма, когда я еду в сторону Садового кольца, я еду в страну реального социализма. В разные стороны я еду в разные страны».
4.III.78
Миша (Левитин) про Могилу[8]: «Она же ни разу не сказала ни слова своим голосом!»
Театр им. Хамзы в Ташкенте строили после войны пленные японцы. Они удивлялись и недоумевали, как можно так небрежно строить: «Как же так можно, ведь через 50 лет здание надо будет ремонтировать».
Аркаша про Генки Хазанова спектакль: «Он сегодня должен выйти и сказать: «С сегодняшнего дня “Мелочи жизни”[9] подорожали».
11.III.78
Монолог: «Под граммофон хорошо дают. С тех пор, как он у меня появился, как-то легко стало. Я привожу девушку, показываю ей граммофон, говорю, вот, мол, жизнь быстротечна, недавно граммофон был новинкой, а теперь предмет старины, ставлю пластинку, она хрипит, кто-то там поет надтреснутым голосом… Вот, говорю, человека уже нет, а пластинка поет, жизнь человеческая коротка… И все, и дает, очень сильно на нее это все действует. Так раз пять-шесть ручку покрутишь — и порядок. Но подбор пластинок должен быть соответствующий. Тут одна 36-летняя мне под буги-вуги дала. А другой «Ландыши»[10] поставил, она сразу расслабилась. Тоже под сорок. Наверно, под Собинова шестидесятилетки идут. Граммофон — верное дело. Не то что эти пошлые “грюндики”, “сони”… Все эти системы, квадрофония — они сразу говорят девушке, что ее привели трахать, давят на нее системами. А тут граммофон, нежно, ненавязчиво, сентиментально. Но бьет наповал. Человек сразу на спину опрокидывается».
18.III.78
Вчера в «Украине»[11] праздновали 20-летие окончания МИИТа.
Самое интересное было всех разглядывать, как все изменились физически. Хотя я всех узнал, кроме Малышева и вечерника Вахненко. Щербатенко, который тогда выглядел старше нас, с намечающейся лысиной, таким же и остался, законсервировался, и теперь в «Украине» выглядел моложе других.
Я почти никого не спрашивал, где кто работает. Утром я понял почему — боялся наткнуться на неудачника. Ведь мне было неприятно, и я не знал, что отвечать о моих делах…
22.III. 78
Лева Устинов пишет свои пьесы сначала на карточках. Однажды к нему в комнату вошел кто-то (не помню) и увидел на столе карточку, на которой было написано: «Уяснить психологию сороки».
30.III.78
Слышал по радио такие стихи:
«Мы о правах все меньше говорим,
Все больше — об обязанностях наших.
Права, конечно, очень хороши,
Но все-таки в обязанностях счастье».
8.IV.78
Я купил сценарий фильма Богдановича «Бумажная луна»[12]. У нас в последнее время издаются сценарии всех сенсационных западных фильмов, которые в советских кинотеатрах не идут: «Забриски-пойнт»[13], «Обаяние буржуазии»[14], «Амаркорд»[15] (в журнале). Все это можно назвать — «Бумажное кино».
16.V.78
Встретил в ЦДЛ Межуева. Говорили о том, как изменилось время, искусство, театр… Раньше мы были заняты поиском общей цели, лозунга, под который все сплотятся и который для всех будет един и приемлем. Сейчас, по словам Межуева, театр занят не сплочением зрителей на долгие времена (идея спектакля должна была стать идеей жизни после спектакля) — нет! — устанавливается контакт в данном зале на сегодня. Зритель стал главным лицом в театре. Он определяет репертуар, режиссуру, манеру игры… Раньше из всех жизненных путей мы хотели выбрать один и им идти (одновременно осудив пути другие, неправильные). Теперь мы в большей степени признаем правду за другими, во всяком случае, право считать этот путь правдой. Никого не переубеждаем и не обращаем в свою веру. Опять-таки в человеческом общении мы стремимся установить контакт в данной заданной ситуации сегодняшней. Релятивистские идеи. Идея микромира. Обеспечение духовного комфорта вокруг себя, а за пределами — пусть!
В Ленинграде видел пьесу Аллы Соколовой «Дом наполовину мой» в концертном исполнении. Статью об этом спектакле можно было бы назвать «Театр для драматурга».
Марик рассказывал макабрическую историю. Семья разменивала коммунальную квартиру, нашли вариант. И вот те хотят посмотреть квартиру, но в это время умирает сосед, и в комнате стоит гроб. Но тем ждать больше не хочется, и они говорят — ничего, мы придем как бы на похороны, а сами посмотрим квартиру. И вот они приходят, даже, наверное, приносят цветы, венок, изображают скорбь, а сами меряют шагами расстояние, прикидывают, как расставить мебель. Сюжет, но в Марика кошельке.
20.V.78
Арбузов имел «бенефис» на семинаре. Он произнес речь в своем традиционном духе. Перед этим предупредил меня, что будет говорить обо мне и о Кучкиной. О Кучкиной (не называя фамилии) он сказал, что есть драматурги, которые спешат и слишком много пишут пьес. А надо идти по жизни степенным шагом, державной поступью, надо иметь обязательно САМОУВАЖЕНИЕ. Другие (это я) напишут одну пьесу, она поставлена или чаще всего не поставлена. И вот он носится с ней, ходит, жалуется на жизнь, никто ему не мил. А надо жить так, — встаешь с утра и думаешь: чем я сегодня восхищусь? Обязательно надо что-то вокруг себя изобретать, чтобы восхищаться.
После читки моей «Стрижки»[16] Арбузов выступил так: «У меня к пьесе сложное отношение. Она мне чужая. Это не то, что я люблю в искусстве, в драматургии. Я на эту пьесу не имею лекарств. Витя вообще не мой пациент. Не знаю, какое ему дать лекарство — аспирин, пирамидон… [Я подумал: «Лекарство одно — поставить».] [Подумал я горделиво (словечко Арбузова).]
В Дубултах мы, московская фракция, ходили в театр, вели особый образ жизни. Нина Садур[17] про нас: «Ё*аный бомонд».
На прогоне «Убивца»[18] встретил Толю Бурштейна[19], бывшего президента академгородковского «Интеграла». «Интеграл» закрыли. Толя продолжал докторить в науке. Я спросил его, занимается ли он клубами. Толя: «Я как ключ (тумблер) повернул. Выключил — и все. Потом были разные игрушки. Какие? О, много! То одна, то другая. А с этим все!»
Света про Леопольда: «Мне шофер Саша рассказывал, что Леопольд просит его возить на улицу Кирова, в столовую старых большевиков. Саша говорит: «Да пошел он к черту, старый хрыч! Буду я его еще возить. Пусть ездит со всеми». Мне так жалко стало старого Леопольда. Совсем недавно грозой редакции был. А вот вышел на пенсию и… Да пусть он бы обедал со своими старыми большевиками».
Нина вспомнила стиляжную песню, но не до конца:
Там пьяно плачет саксофон,
Рыдает скрипка,
В сигаретном дыму
Твоя улыбка.
Так проходит вся жизнь
В угаре пьяном
В папиросном дыму
По ресторанам.
Так лучше сразу пулю в лоб,
И жизни крышка…
[1] Андрей Николаевич Яхонтов — писатель и драматург. Автор романа «Учебник Жизни для Дураков» и книги-эссе «Коллекционер жизни».
[2] Альберт Анатольевич Лиханов – детский и юношеский писатель, общественный деятель. Президент Международной ассоциации детских фондов, председатель Российского детского фонда, директор Научно-исследовательского института детства.
[4] Юрий Васильевич Бондарев (1924) – писатель. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и двух Государственных премий СССР .
[5] С этим названием связана жуткая история времен Второй мировой войны. В Яновском лагере в районе Львова (Украина) фашисты с сентября 1941 по июнь 1944 расстреляли около 200 тысяч евреев, поляков и украинцев под одну и ту же музыку, названную «Танго смерти». Во время пыток, истязаний и расстрелов всегда играла эта музыка. Оркестр состоял из заключённых. Они играли одну и ту же мелодию — «Танго смерти».
[6] Джордж Бернард Шоу (1856–1950) – английский драматург и романист , лауреат Нобелевской премии (1925).
[7] На основе книги писем Бернарда Шоу и Стеллы Кэмпбелл американский драматург Джером Килти создал пьесу «Милый лжец» (1963).
[8] Могила — здесь и далее фамилия подруги Виктора Славкина.
[9] Спектакль в Театре эстрады, выпущенный Геннадием Хазановым в 1978 году.
[10] Песня «Ландыши» на стихи поэтессы Ольги Фадеевой и композитора Оскара Фельцмана появилась в 1955 году.
[11] В те годы – популярный московский ресторан. Располагался в гостинице «Украина»..
[12] «Бумажная луна» (1973) - режиссёр Питер Богданович. Экранизация романа Джо Дэвида Брауна «Эдди Прэй». Америка времён Великой депрессии.
[13] «Забриски-пойнт» (1968) —фильм Микеланджело Антониони, один из центральных фильмов культуры хиппи.
[14] «Скромное обаяние буржуазии» (1972) — фильм Луиса Бунюэля . Удостоен в 1972 году «Оскара» как лучший иностранный фильм.
[15] «Амаркорд» (1973) — знаменитый фильм Федерико Феллини. Картина во многом автобиографична, основана на воспоминаниях режиссёра о собственном детстве.
[16] Монопьеса Виктора Славкина, в одном действии. В начальной ремарке «Стрижки» драматург подчеркивает, что особой разницы нет, будет ли главный герой по ходу действия стричь одного клиента, или же разные люди будут сменять друг друга в его кресле. Все это не важно, потому что парикмахер достиг той критической фазы, когда ему просто необходимо выговориться, чтобы озвучить прежде всего для самого себя давно назревшие мысли… «Я, знаете, до сорока лет страдал от своего характера, от того, что он не такой, как хотелось бы… До сорока лет я боролся со своим характером, думал — переломлю себя, и жизнь пойдет другая. А в 40 лет понял, что никакой другой жизни не будет. Что есть — то есть. И как только я до этого дошел, я перестал бороться со своим характером, а стал любоваться. Характером своим, жизнью… „Смотри ты, — думаю, — от меня ушла женщина, а я ничего“. Я даже сам себя заинтересовал».
[17] Нина Николаевна Садур — драматург, прозаик и сценарист.
[18] Пьеса и постановка Марка Розовского по мотивам романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».
[19] Анатолий Израилевич Бурштейн — физик-теоретик. Президент клуба-кафе «Под интегралом» Новосибирского государственного университета (1963–1968). С 1993 года — профессор химии Вейцмановского института в Реховоте (Израиль).
