Когда я куда-нибудь уезжаю — в командировку или отдыхать, — я собираюсь, напружиниваюсь и в два дня делаю все свои дела, которые месяцами лежали в долгом ящике. Есть идея: время от времени уезжать, не на самом деле, конечно, а так — понарошку. Обманывать себя. Покупать билет, складывать чемодан. И за два дня до предполагаемого отъезда переделать все дела. В день отъезда пойти на вокзал, сдать билет, прийти домой, разобрать чемодан. И продолжать жить в своем городе как ни в чем не бывало. Никогда хвостов не будет.
13/V–70
Сюжет «Старички».
Пенсионеры. Двое в скверике выясняют, что они были связаны по работе, не видя никогда друг друга. Они были двумя паучками в государственной сети. Один когда-то подписал бумагу, посланную другим, и этим решил поворот какой-то истории (какой?). Теперь они старые независимые люди. И вот они решают возобновить обсуждение этой истории, благо, все ее участники на пенсии и могут теперь спокойно обдумать проблему, и старички («Старички») затевают эту историю, разыскивают всех ее участников, вплоть до министра, и распутывают ее. Сейчас, на пенсии, все думают по-другому, и в результате все перерешается. Старички довольны. Но! Теперь это уже никому не нужно, все было сделано по их старым решениям. Да и их решение-то ничего, в общем, не стоило. Грустно. Оживившиеся старички снова в унынии. Играют в домино на сквере. Жизнь прожита зря, и даже если это осознать и попытаться что-то исправить, ничего не получается.
20/V–70
Вчера видел учебник китайского языка. Таблицу «он, она, они, я, вы, мы, они» следует в учебнике китайского языка представлять так: «я расстрелян, он расстрелян, они расстреляны…» и т. д.
Хайт рассказывал, что сам слышал, как на худсовете в Эстраде Илья
Набатов[1] предлагал такие куплеты на мотив «Я шагаю по Москве»[2] — «Идет еврей, шагает по Москве, и он пройти еще готов» и далее про то, что ему везде дорога, и что он пройти готов и тундру и тайгу… Куплеты не утвердили.
Сюжет. Объявляется отец Павлика Морозова. Большой шум вокруг него. Отец героя! И только потом спохватываются и вспоминают, кто есть отец. М. б., отец рассказывает в выступлениях о детстве Паши, о том, как ему удалось вырастить Пашу таким.
23/V–70
Гриша Горин смотрел спектакль Плучека[3] «У времени в плену». В этом спектакле на сцене постоянно находятся 120–130 человек и только в сценах интимной близости героев всего 30–40.
Сюжет «47-я»
В ЦДЛ есть музыкальный автомат, а там полюбившаяся мне пластинка за номером 47. Эдакая южная, знойная мелодия. Шелестят пальмы, капает морская вода с весел, с треском отлетает пуговица лифчика под напором грубой мужской руки… Одним словом — N 47. Под эту мелодию проходили наши вечера с Ниной, под нее мы потом танцевали с Ларисой. И вот мы в одном зале и с Н., и с Л. Они по очереди подходят к автомату, бросают пятак в прорезь и нажимают 47. Я представил, вдруг войдет А.К. и поставит 47, а потом Ю. Опустит свой пятак, и снова зазвучит наша мелодия. И все, все будут подходить и заказывать эту музыку. А я буду сидеть в углу и плакать…
Не количество зрителей, присутствующих в зале, определяет популярность артиста, а число ушедших из зала после того, как объявили выступление следующего.
24/V–70
В ЦДЛ стоит музыкальный автомат. Кнопки, а рядом названия пластинок: «Фантазия на темы битлов», «Лайла» и др. Надо бы еще «Отчетный доклад Михалкова о деятельности Московской писательской организации»», «Доклад Федина[4] на съезде писателей» и т. д.
Драгунский[5] говорит: «Вот вы, молодые, сейчас пойдете домой, возьмете девочку, повалите на кровать, будете ее тискать, жать, хватать за разные места, мять… Кого?.. Человека!»
30/V–70
Ветреный день. Большой и постоянный ветер. Кажется, что воздуху становится больше. Чуть больше, чем надо для дыхания. Легкое радостное чувство… Птичье настроение. Ветер как бы подхватывает тебя при ходьбе и, забираясь внутрь, приподнимает, превращает тебя в некое подобие воздушного шара.
В пьесе Штейна[6] «Между ливнями» главное действующее лицо (Ленин) ложится спать на кровать в ботинках и не раздеваясь. С точки зрения режиссера, неудобно, если такой значительный персонаж будет расшнуровывать шнурки и снимать рубашку.
А Миша Ушац искал кепку для юбилейной елки в Колонном зале. Ходил в музей, на «Мосфильм», наконец вынесли ему ее из каких-то тайников, и он зарисовал фасон. Приходит к кепочнику и просит по эскизу сшить кепку. Кепочник: «Это что, для И? Тогда прошу — у меня полно готовых». И выкинул на прилавок кучу кепок.
9/VI–70
Такую байку рассказывают про Ойстраха[7]. Когда в Союз приехал, к примеру, Артур Рубинштейн[8], Ойстрах пригласил его в гости. Подъезжая к дому, где на 8-м этаже у Ойстраха была квартира, хозяин простер свою руку вперед и сказал гостю: «Вот мой дом». «Дом неплохой, — сказал на это Артур Рубинштейн. — Но, в общем, завидовать тут нечему. Вот у Иегуди Менухина, так у того целый остров в Тихом океане…»
В городе Саратове, где я был на семинаре агитбригад, решили вдоль улицы развесить лозунги об основных принципах коммунизма. И развесили. И по всей длине улицы. Получилось так — «Мир», «Дружба», «Столовая», «Равенство», «Химчистка», «Срочный ремонт обуви», «Братство», «Пельменная», «Счастье», «Продмаг № 26» и т. д.
10/VI–70
Когда-то с «Нашим домом» мы ездили на гастроли. Директор сельского клуба на требование Пескова о музыкальном инструменте, спросил: «Вам какой — горизонтальный или вертикальный?» Оказалось, он говорил о рояле и пианино.
Я беседовал с главным редактором «Союзторгрекламы», полковником в отставке. «Ваш сюжет, — говорил он, — не утверждает заказчик. Вы понимаете, что бывает, когда в искусство приходит бухгалтер».
12/VI–70
В Москве есть две станции метро — Маяковская и Твояковская.
Паперный[9] рассказывал коктебельскую байку. Афанасий Салынский[10] поехал в море с сыном кататься. В это время шторм. Позвонили на погранзаставу: «Тонет человек». «Ну и что? — ответила застава. — Если бы шпион, мы бы вмешались». Позвонили второй раз: «Тонет писатель». Пограничники ответили, что придет начальник и разберется, посылать ли катер. Тогда решились позвонить в третий раз: «Тонет руководитель Союза писателей!» Тут же прислали катер.
14/VI–70
Однажды отдыхали мы с Савелием Крамаровым[11] в Гульрипши. Собрались лететь в Москву, а у меня нет билета. Приезжаем в аэропорт, Сава показывает мое удостоверение «Советского экрана» начальнику и говорит: «Вы меня знаете? «Ход конем»[12] видели? Я киноартист. А это мой друг журналист. Мы должны с ним сегодня быть в Москве, встречать Чарли Чаплина. Он из Швейцарии приезжает». Грузин, начальник аэропорта, только спросил: «А Чарли Чаплин жив?» И я полетел в кабине пилота.
Саша Иванов[13] приехал куда-то под Архангельск выступать. «Я писатель», — сказал он в сельсовете. «Писатель? — ответили ему. — Писателей нам уже не надо. У нас в прошлом году писатель был».
15/VI–70
Однажды в какой-то газете дали читать полосы какому-то заядлому выпивохе. Для «свежей головы» он никак не подходил. Был он пьян и когда читал листы. Но вдруг какое-то мгновенное просветление наступило у него, и он увидел перед собой в строчке слово «Салин». Пьяный, пьяный, но догадался, что это вместо Сталин. Он набрал номер редактора и заплетающимся языком сообщил ему об опечатке. Его повысили в должности, дали отпуск, премию…
2/IХ–70
Кто-то из переводчиков рассказывал, что старый грузинский поэт, спустив воду, стоял перед унитазом и печально смотрел в его недра. «Все-таки своё», — сказал он подошедшему переводчику.
Байка о Сталине. Якобы сидит он печальный и говорит Берии: «Лаврентий, промышленность разваливается, враг внешний прет к Москве, внутренний затаился… Ну, что мы можем с тобой придумать, мы, бедные мингрельские виноградари, в сущности…» На что Берия: «Иосиф, что ты говоришь! Ты великий человек, теоретик и зодчий. Ты столько раз выводил страну из безвыходных ситуаций, ты наш спаситель…» Глаза Сталина сверкнули и, махнув рукой грузинским махом, он промолвил: «Уйди, Лаврентий, я снова вождь».
О классиках, как о покойниках, — или хорошо, или ничего.
О водке — целый фольклор.
Когда стоила 21 рубль, говорили: «Соберемся по семь рваных на одну белоснежку». Водка тогда была с белой и с красной головкой.
Третьего искали так: «Кто Башашкин?». Башашкин[14] — футболист, играл под третьим номером. Или пальцы выставляли за обшлага, как Наполеон. Два пальца — двоих ищет, один палец — одного не хватает.
А как обозначали жестом выпивку. Будущему историку питейного дела надо знать. Самый распространенный жест, конечно, — щелканье по кадыку. Однако, когда стали выпускать водку со срывающейся крышкой вместо пробки, стали говорить, после срывания крышки с горлышка: «А бескозырку отдай сыну». А жест — двумя пальцами как бы рвануть свое ухо за мочку — давай, мол, выпьем.
Нина рассказывала, что у балерин есть такое выражение: «За что попку рвем?»
Володя М. рассказывал про своего внимательного знакомого. Тот работает над диссертацией, где основной мыслью является — наш народ не готов к изобилию, и задача в том, чтобы его подготовить.
Эдюля Успенский в свое время придумал ядовитую пародию на «Плохую квартиру». Семья живет в общественной уборной. Хайт спрашивает: «В чем идея?» «А в том, — отвечает Эдюля, — что люди мучаются, а всем на это насрать».
Фантазия Эдюли была не так далека от действительности. В женской уборной клуба МГУ мы однажды обнаружили… поселившуюся там мать с двумя детьми. В чем дело? Баба приехала к Подгорному[15]. День стояла в очереди в приемной, а вечером пришла с детьми в уборную.
Я должен был ехать в Новосибирск на фестиваль бардов и менестрелей. Уговаривал Преображенского на командировку. Он говорил мне: «Твой Галич[16] — антисоветчик, а Высоцкий — просто хулиган». Я доказывал обратное. Тогда С. Н. оборвал меня: «Что ты мне говоришь! У меня на магнитофоне весь Высоцкий и Галич есть…»
10/IХ–70
Черновой текст «Плохой дом»
Это был действительно ужасный дом. Покрашенный в желтую краску, в которую обыкновенно красят вокзальные уборные и кубовые, он возвышался своими тремя этажами посреди грязного двора, пересеченного раздерганными низкими оградами, внутри которых заключались маленькие протоптанные газоны.
Дом был вполне жилой. В окнах виднелись кастрюли, хилые комнатные цветки, изредка из глубины темных комнат к мутным стеклам всплывали бледные пятна детских лиц.
Серый цоколь сильно облупился. Он был весь расписан полудетскими каракулями: «Ви… + Ва… = Лю…» «Тя», «ля» и «бовь» отвалились вместе со скорлупой непрочной краски, и на их местах сияли белые плешины. Впрочем, «Ви», «Ва» и «Лю» держались тоже плохо. Они были начертаны на чешуйках, которые вот-вот готовы были отвалиться. Такие же чешуйки торчали по всем четырем плоскостям дома, от чего дом был похож на большую рыбу, брошенную посреди сухих и бестравных газончиков. Дом-рыба тяжело дышал своими сорока восемью форточками, кое-где затянутыми марлевыми лоскутами.
Дом жил. Это можно было легко установить, пройдя по развалившейся отмостке вдоль первого этажа. Через каждые два и четыре десятых метра вы ощутите запах вареной картошки и жареного лука, а через четыре и восемь метров вам в нос шибанут запахи клеенки и чистого пола. Может быть, я неточно охарактеризовал то, что уловит ваш орган обоняния, но за цифры 2,4 и 4,8 я ручаюсь. Их я знаю точно. Ведь этот дом строил я. И каждый сантиметр по фасаду был в свое время отмерян мною вместе с бригадиром каменщиков Иваном Демьяновичем Бородиным.
- Иван Демьянович, — просил я бригадира, — натягивайте метр, а то ошибемся…
[1] Илья Семёнович Набатов ( 1896–1977) — советский актёр и артист эстрады. Народный артист РСФСР.. Лауреат Сталинской премии (1947).
[2] Лирическая комедия Георгия Данелии по сценарию Геннадия Шпаликова. Премьера состоялась 11 апреля 1964 года.
[3]Валенти́н Никола́евич Плу́чек (1909–2002) — театральный режиссёр и актёр. Главный режиссёр Московского академического театра сатиры (1957–2002).
[4] Константи́н Алекса́ндрович Фе́дин (1892–1977) —советский писатель. Первый секретарь (1959–1971) и председатель правления Союза писателей СССР. (1971–1977.
[5]Ви́ктор Ю́зефович Драгу́нский (1913–1972) — детский писатель. Его «Денискины рассказы» стали классикой отечественной детской литературы.
[6] Алекса́ндр Петро́вич Штейн (; 1906–1993) — писатель, драматург, сценарист. Лауреат двух Сталинских премий .
[7] Дави́д Фёдорович О́йстрах ( 1908–1974) — великий скрипач, альтист, дирижёр и педагог. Народный артист СССР. Лауреат Ленинской (1960) и Сталинской премии (1943).
[9] Зино́вий Само́йлович Папе́рный ( 1919–1996) — литературный критик, литературовед, писатель. Также известен как литературный пародист.
[10] Афанасий Дмитриевич Салы́нский (1920–1993) — драматург. Лауреат Государственной премии СССР.
[11] Саве́лий Ви́кторович Кра́маров (1934–1995) — актёр театра и кино, заслуженный артист РСФСР . После того, как в эмигрировал в США, фильмы с его участием на советских экранах почти перестали показывать.
[12] «Ход конём» (1962) — художественный фильм, снятый по мотивам повести Михаила Жестева «Приключения маленького тракториста». В этом фильме одну из своих первых ролей сыграл Савелий Крамаров.
[13] Здесь и далее — Алекса́ндр Алекса́ндрович Ивано́в (Сан Саныч;1936–1996) — поэт-пародист, бессменный ведущий телепередачи «Вокруг смеха» (1978–1990), популярной развлекательной программы советского телевидения (1978–1991). Как отметил в одной из передач сам ведущий: «Когда передают “Вокруг смеха” — улицы пустеют».
[14] Анатолий Васильевич Башашкин (1924–2002) — советский футболист, защитник, заслуженный мастер спорта СССР. Олимпийский чемпион. Выступал за команды ОДО, Тбилиси (1945–1946), ЦДКА–ЦДСА (1947–1953, 1954–1958), «Спартак» Москва (2-я пол. 1953). В чемпионатах СССР сыграл 198 матчей.
[15] Никола́й Ви́кторович Подго́рный (1903 — 1983) — советский политический деятель. Председатель Президиума Верховного Совета СССР.
[16] Алекса́ндр Арка́дьевич Га́лич ( 1918–1977) — поэт, сценарист, драматург, прозаик, автор и исполнитель собственных песен. За эти песни, носившие характер «явно антисоветский», его исключили из всех творческих союзов, а затем выдворили из СССР. Обстоятельства, при которых погиб писатель, обсуждаются до сих пор
