14 сентября, суббота. Пора браться за политику. Собянина уже «рукоположили», прошла его инаугурация; в Москве новый-старый мэр. Представлял Собянина Путин, который порадовал всех, сказав, что новый мэр не Робеспьер, а хороший хозяйственник. Но не приговор ли это еще недавно так отчетливо ощущавшейся дальнейшей карьере мэра? Вдогонку инаугурации пошло чуть ли не полтысячи судебных исков в московские районные суды от штаба Навального. Много о нарушениях во время выборов говорит и определенное радио, государственные каналы помалкивают. Говоря о продуктовых наборах для стариков, о «каруселях», об избирательных участках, где все дружно голосуют только за одного кандидата, иронизируют: это военная часть или психиатрическая больница? Возможно, без этого мэр не дотянул бы до 51% избирателей «за», что позволило избежать второго тура. Ну, правда, при любом раскладе второй тур, безусловно, Собянин выигрывал.
Нельзя пропустить и редчайший выигрыш российской дипломатии — это Сирия. Мы предложили, что Сирия уничтожит свое химическое оружие или передаст третьим странам. Это поставило американцев в трудное предложение. Основную, как мне кажется, роль все-таки сыграл английский парламент. Но об этом я уже писал. Бомбардировка Сирии откладывается. Но есть один стратегический момент. В известной мере химическое оружие Сирии было противопоставлено в регионе атомному оружию израильтян.
В среду вышла, в четверг принесли «Литературную газету». Основная для меня статья — это новая публикация «нашего», учился в Лите, Эдварда Чеснокова — «Премия без героев». Пишу об этом чуть подробнее, потому что всегда радуюсь, когда выпускники быстро определяются и демонстрируют себя профессионалами. Кажется, я писал о первой в «Литгазете» его статье, вот цитаты из второй. Собственно, вся статья посвящена анализу судьбы молодых лауреатов литературных премий. Подтекстом: не совсем просто эти премии даются. Анализ широкий, с привлечением дальних времен литературы аж до Томаса Манна — вот она, литовская начитанность, для тех, кто желает знать и учиться.
Эдвард Чесноков
Очень занятные первые абзацы. «В советскую эпоху первая литературная премия (равно как первое метро и всеобщее начальное образование) появилась, нетрудно догадаться, при том при самом... При Сталине, одним словом. Денежный приз — до ста тысяч рублей — выплачивался из гонораров, полученных наиболее известным после Шота Руставели грузинским поэтом за издания в стране и за рубежом. Тут бы и поехидничать: на какие социально полезные дела пускают свои доходы авторы нынешних бестселлеров (все сплошь — критики усача во френче)? Но лучше назовем некоторых лауреатов первого сезона Сталинской премии в области литературы и искусства за 1940/41 год. Проза — Шолохов, «Тихий Дон»; поэзия — Твардовский, «Страна Муравия»; литературная критика — академик Грабарь, монография «Репин». Да, главному спонсору можно предъявить очень много вопросов, однако ему не откажешь в литературном вкусе».
Отдав должное зачинателю, Чесноков в основном сосредоточивается на лауреатах «Дебюта», как известно, получающих до миллиона рублей. Дань объективности. «Конечно, размер премиального фонда накладывает на жюри особую ответственность: как подействует внезапное богатство на вчерашнего подростка, порой не звеневшего в кошельке ничем дороже стипендии провинциального филфака? И в первой половине нулевых «Дебют» (существующий с 2000 года) действительно отметил немало не только молодых, но и впрямь даровитых: лауреатами становились прозаики Сергей Шаргунов и Олег Зоберн, поэты Андрей Нитченко и Алла Горбунова, драматург Василий Сигарев и др. Однако со второй половины минувшего десятилетия для премии наступает явный дефицит новых имен. То есть потенциальных финалистов более чем достаточно — каждый сезон Оргкомитет получает несколько тысяч рукописей. Но есть ли между песчинок будущие жемчужины?»
Занятные примеры дебютантов уже из нашего времени. «Дебют-2008» — Михаил Енотов. 1988 года рождения. Настоящее имя — Станислав Михайлов. Из рассказа «Коробочка с панорамой Варшавы»: «Помимо маленького члена, от отца я унаследовал привычку читать за завтраком газеты». Оттуда же: «Начав потеть, я снял с себя котелок». Жаль, что Енотов-Михайлов, в отличие от некоторых других разбираемых сейчас авторов, не учился в Литинституте. Уроки Максима Горького по беспощадному вымарыванию из юных рукописей фразы: «Я засунул свою руку в свой карман» усваивают уже на первом курсе».
Еще пример, высвечивающий забавность отечественного литературного процесса. «Дебют-2007» — Ирина Глебова. После премии — две публикации в «толстых» журналах (последняя — в 2009-м). В 2011-м нью-йоркское русскоязычное издательство «Айлурос» выпускает авторский сборник. Порадоваться бы за человека — аж за океаном заметили! — однако справляемся на сайте: Ирина Глебова работает в этом же издательстве арт-директором».
Статья Чеснокова полна очень веселых примеров, но парнишка еще не защищенный ни собственным авторитетом, ни именем, поэтому подводит итог высказываниям молодого литератора редакция газеты. Удивительным образом точка зрения газеты совпадает с основной массой пишущих.
«ОТ РЕДАКЦИИ. Тревогу вызывает не одна отдельно взятая премия, а общая тенденция, о которой «ЛГ» писала не раз. По какому праву в России частные премии именуются национальными? С «Дебютом» в свете этого вопроса как раз все понятно. Учредитель и «денежный мешок» премии волен, конечно, окружать себя преданными людьми и не менять их до окончания срока кредитования. Именно так в «Дебюте» дело и обстоит. Ольга Славникова, бессменный координатор премии, сама писатель нанометрового масштаба (напомним, что нанометр составляет одну миллиардную часть обычного метра). И к своим подопечным она, по-видимому, тоже применяет нанотехнологии. К микроскопическим диапазонам привычные, макроскопические подходы часто неприменимы, а явления, безнадежно слабые в привычных объемах, становятся в наномире во много раз значительнее и крупнее.
Можно сравнить практику отбора и искусственного укрупнения «дебютных» рукописей и с биотехнологиями — в частности, с клонированием на молекулярном уровне. Тогда становится понятен секрет получения нескольких идентичных копий наследственных славниковских молекул, то бишь лауреатов «Дебюта», в год. Но проблема не в изощренности сравнений, а в том, кому доверена судьба молодой российской литературы сегодня и дотянет ли она, выпестованная руками литтехнологов, до полноценного масштаба завтра».
Но хватит о литературе, есть и другие виды художественной деятельности, в которых происходят не менее веселые истории. Кажется, в начале прошлой недели наверное в воскресенье по любимой и информированной радиостанции, которая не щадит ни своих, ни чужих, но своих все-таки любит больше, услышал замечательную передачу о реконструкции Эрмитажа. Чудные подробности, замечательные сведения о прошлых эпохах. Вот уж не знал, что легендарный Карл Нессельроде был министром иностранных дел сорок лет и жил, оказывается, в помещениях чуть ли не Генерального штаба. О реставрации этого легендарного здания, переданного Эрмитажу, пелись песни. О том, как размывались стены и обнаруживалась старая живопись, какие полы, какие перекрытия… Слушал все это я с гражданским восторгом, но мелькнула шаловливая мысль: все это неспроста… И, конечно, все забылось, а всплыло лишь в тот момент, когда обнаружились новые хищения в Эрмитаже. По тому же любимому радио сказали и об арестах, и об обысках, и о подозрениях в хищениях пятидесяти миллионов рублей при реставрации Восточного корпуса Генерального штаба. Интуиция писателя порой точнее Следственного комитета.
15 сентября, воскресенье. Лег спать и уже далеко за полночь проснулся от щелчка на мобильнике — эсэмэска. Это Яся Соколов прислал сообщение, что в ночном эфире Татьяна Доронина. Я заколебался, много раз встречался, казалось бы, о многом слышал, был еще довод: потом не заснешь, но любопытство пересилило. Вел Дмитрий Дибров, умно, красиво, широко, с полным пониманием, с кем имеет дело. Помогал ему еще один ведущий, кажется, по фамилии Карлов, этот нечасто задавал вопросы, но очень точно. Доронина сидела напротив них в роскошном белом пиджаке, на шее нитка жемчуга, хорошо причесанная, с прекрасным макияжем. Это было сенсационное интервью, бытовые подробности — отец, красавица мать, в психологическом портрете матери было много от того, что отличало и мою маму. Роскошная, с изысканными манерами дама ясно говорила о своем непростом детстве: о коммунальной квартире, в которой мыла коридоры. Говорила опять-таки о матери, гардеробщице в военной академии, которая вечером считала медяки — ее награждали офицеры за свои неподъемные шинели, об общей бане. Сенсационными были ее мысли о разделе МХАТа, который она назвала преступным. Она точно выделила мотивы, коими руководствовался Ефремов, и дала характеристику его психологическому типу. Она не упустила возможности сказать и о тех людях, которым это было выгодно — подтексты читались. Руководит и продолжает линию Станиславского именно она, МХТ на Камергерском — это другой театр, с другими задачами. Этому театру 25 лет, а может быть, и меньше. Подлинный МХАТ им. Горького — это теперь МХАТ на Тверском. Какое счастье, что Яська меня разбудил, я бы этого не услышал.
16 сентября, понедельник. Часов с семи утра и до пяти читал работы на завтрашний семинар, а потом поехал в Библиотеку иностранной литературы на вечер Рады Полищук.
Днем в три раздался телефонный звонок — умер Саша Егорунин, 64 года. Звонила его жена Лена. В среду или в четверг я сам звонил Лене, и она сказала, что Саша опять после операции и безнадежен. Я сразу же сказал, что приеду во вторник к ним домой, после семинара. В тот же день я подписал Лене и Саше том «Дневников». Во время этого трагического разговора книга лежала у меня на столе. Сашу, прекрасного журналиста, милого парня, я очень любил, знакомы были давно, еще когда он работал в «Литературной России». Некоторые мои рассказы тогда были там напечатаны. Красивый был, легкий, умный, летящий человек. Похороны в среду.
Библиотека «Иностранки» — место особое, поехал еще из любопытства, пересиливая себя. На улице дождь, ехать надо до Таганки, дорога нехоженая. Рада сказала, что от Таганки можно доехать на троллейбусе. Нашел быстро и понял, что еду туда, куда надо, потому что на остановке увидел кучку седых дам во главе с неизменным Ковальджи. Вечер проходил в Овальном зале, в небольшом старинном доме напротив основного здания библиотеки. Все, конечно, выстроено, обустроено и отреставрировано роскошно. Публика в основном была еврейская, скорее, даже полностью еврейская. Рада была в роскошном нарядном платье. Выступал я первым и знал, что скоро должен был уехать — у меня завтра семинар.
Начал я с того, что Рада писатель настоящий. Тут же сказал, что в наше время все называют себя писателями, потому что выпустили по книжке, но подлинные писатели всегда были редки. Сказал, что пишет прозу мужскую, и, хотя много, если не все посвящено еврейскому послевоенному быту, проза эта русская, вспомнил Бабеля, проза которого не могла бы появиться ни на каком другом языке. Недаром Бабель с русского почти непереводим. Это было мое прочтение книги Рады «Лапсердак из лоскутов». Сел.
Дальше выступали Лева Аниннский, Кирилл Ковальджи, Марк Розовский. Все они в той или иной степени говорили о родовом у Рады начале, об особых моментах быта, о сохранении привычек и обычаев, и на моих глазах Рада из самодостаточного русского писателя превращалась в писателя маленького, регионального, пишущего лишь для своего круга.
Домой решил ехать на троллейбусе до Кропоткинской. Ждал троллейбуса долго, так что успел подойти также не выдержавший всей процедуры Андрей Яхонтов. Вместе испытывали особенности московского общественного транспорта в часы пик. Одну остановку от библиотеки до набережной ехали 35 минут. Андрей говорил о невероятной писательской удачливости, с которой написана «Валентина».
17 сентября, вторник. Семинар у меня укладывается теперь в 3 часа 40 минут с двумя пятиминутными перерывами. Обсуждали троих — двух новых ребят-первокурсников и Соню Ланчу, которая решила восстановиться. Я решил особенно на своих первокурсниках, которых я еще плохо знаю и по фамилиям, и по лицам, пока не останавливаться. Дневник съедает все свободное время, буду сокращаться. Интересная у меня как у заведующего кафедрой получается ситуация. Я начинаю работать, потом, кто на час, а кто и на полтора часа позже, появляются другие мастера, но когда я заканчиваю, все уже разошлись. Хотя ощущение, что уровень ребят за последнее время — имею в виду в первую очередь новеньких: Павлова, Варламова, Красникова, Арутюнова, Королева — резко подрос. Так случилось или тенденция?
Обедал в столовой с Мишей Стояновским, говорили об обилии бумаг, которое расплодило министерство. У Миши на столе в кабинете лежат вырезки из газеты с заголовком, что министр образования может пойти под суд. Все друг против друга собирают компромат и внутренне друг друга ненавидят.
Я, который недолюбливает компьютер, заметил, что с его распространением количество бумаг и отчетов неимоверно выросло.
Уезжая домой, возле ворот, ведущих на Тверской бульвар, разговорился с нашими хозяйственниками. У нас в Институте все сейчас тайна, все, как в гестапо или КГБ, держится от преподавателей и масс в секрете, если что-то тебя интересует, узнаешь случайно. На Ученом совете мы слышим лишь победные реляции. Спрашивать считается нетактичным. Строительство нового корпуса, может быть, начнется лишь весной. Деньги на строительство, правда, получены чуть ли не год или два назад. Я надеюсь, что деньги не преют. Проектирует, оказывается, какая-то петербургская фирма. Но, самое главное, разрешение на строительство еще не получено.
Домой своим ходом — утром подвозил сосед Жуган — приехал весь измученный. Лег рано, только просмотрев газеты. Как усыпляющий момент включил телевизор, в «Игре в бисер» по «Культуре» очень неплохо говорил об Ахматовой очередной комплект интеллектуалов. Особенно точен, свеж и оригинален был Дмитрий Быков, но визуально ни одного славянского лица: Игорь Волгин, Дима Быков, Ольга Рубинчик, Олег Клинг, священник Михаил Ардов.
