16 июня, воскресенье. Приехал с дачи довольно рано. Возился с Интернетом, потом Игорь принес две главы перепечатанного текста и начал помогать готовить голубцы с морковью и соей. Перед сном перечел рассказ Миши Тяжева «Ожидание отца» и тут же решил написать представление на премию Бунина. У этой премии, кажется, есть рубрика «Открытие года».
«Недавно появившийся в журнале «Новый мир» рассказ Михаила Тяжева «Ожидание отца» кажется мне заметным явлением в отечественной литературе. Рассказ берет не объемом, а удивительной и точной художественностью, пронзительностью своих многомерных смыслов. Собственно, сюжет очень прост, он весь определен названием — в стране безотцовщины, ранних мужских смертей и неугасающей социальной тревоги — это тоска по рано сгинувшему отцу, воспоминания детства и юности и рефлексия сегодняшнего уже взрослого дня. Примеры приводить смысла почти нет. Но, впрочем, вот и пример. Как невероятно плотно!
«Теперь мне часто снится отец, он всегда сидит ко мне как-то боком и смеется. И я хочу развернуть его к себе и сказать, что люблю его. Люблю с каждым разом все сильнее и сильнее. Сказать, что я не вправе судить его за то, каким он был, сказать, что я так же, как и он, доставляю горечь и разочарование своим близким. Сказать, что если бы он по какому-то закону реинкарнации вдруг стал свиньей или коровой, я бы его разделал не задумываясь».
Или вот, но как точно!
«Таня плавала хорошо. Ее полные руки в воде казались еще полнее. Я крутился около нее, подплывал, обхватывал ее тело. Она просила, чтобы я отстал, иначе мы пойдем ко дну. Тогда я занырнул. Я развернул руками и все ниже и ниже. Перевернулся на спину. Ноги Тани надо мной стали крохотными. Я вдруг вспомнил то состояние, которое у меня было, когда я тонул и отец спас меня. Это воспоминание пришло ко мне сейчас, быстро, под водой, как будто нужно было этому воспоминанию всплыть в моей голове. Я никогда раньше и не догадывался, что это воспоминание живет во мне. Так бывает — сон, который ты не помнишь, но при определенной ситуации он вдруг всплывает в тебе, как нечто явное, бывшее с тобой».
Восхитимся и простотой.
Рассказ весь состоит из таких подобных, соотносимых с бунинским письмом, деталей, каждая из которых годится быть помещенной в учебник. Но и это далеко не все.
Я наблюдаю за Михаилом Тяжевым уже давно, много его читал и давно решил, что этому писателю предстоит занять заметное место в литературе. Тут главное — своеобразное почти стереоскопическое видение и основного объекта повествования, и субстанции, в которой действие происходит. Чрезвычайно важен и тот мир простых и непреходящих ценностей, я бы сказал основных, которые органичны для писателя. Дается это не выучкой и многочисленными упражнениями, а обстоятельствами жизни и талантом. Та неожиданность, с которой появился в нашей литературе Михаил Тяжев, мне напомнила появление первой подборки Шукшина. И тоже «Новый мир», который иногда вдруг, будто опомнившись, вспоминает о подлинности в литературе. Сергей Есин».
Михаил Тяжев
17 июня, понедельник. Утром был Паша, я подписывал ему какие-то бумаги, связанные с фондом и журналом «Артбухта». Завтра Паша наконец расписывается со своей уже, наверное, давней женой. Говорили о политике, о возможном новом кризисе, о банковской системе, о моей книге о Зайцеве. Кстати, накануне разговаривал с Колей Головиным. Он у Зайцева больше уже не работает, раскручивает какую-то ленинградскую фирму. Что уж там произошло, я не знаю, да и не хочу знать, но Коля был — сужу только с виденной мною стороны — хорошей при Зайцеве нянькой. По словам Николая, уходя из Дома моды, он оставил Зайцеву список долгов, в котором значилась и оплата моей книжки.
Не успел въехать во двор Института, как мне уже сказали о новой инвективе против Лита «Литературной России». В ней слишком много работает выпускников Лита, чтобы, во-первых, позабыть родные стены, а во-вторых, слишком много пишущего народа хотели бы в Лите преподавать, полагая, что это просто. Я перепечатываю весь текст, убрав слишком тенденциозный и направленный против ректора заголовок и последнюю строчку, в которой та же нелюбезная тенденция.
«В этом году наша газета вместе с наследниками Бориса Примерова проводит конкурс «Я был бессмертен в каждом слове», посвященный 75-летию замечательного поэта. В рамках этого конкурса мы решили одновременно осуществить огромную исследовательскую работу и, естественно, первым делом обратились в архив Литинститута, где хранятся многие материалы о студенческих годах Примерова. Увы, сотрудник Литинститута Галина Яковлева (она же Дубинина), вроде бы отвечающая теперь за сохранность курсовых и дипломных работ выпускников этого вуза, не просто в категорической форме отказала нам в доступе к отзывам профессорско-преподавательского состава о своем великом ученике, а прокричала, что пока газета будет печатать якобы пасквили о Литинституте, то никогда в архиве поработать не сможет.
Редакция расценивает это воинственное по форме и безграмотное по сути заявление, во-первых, как клевету. Мы никогда никаких пасквилей не печатали. Мы публикуем только проверенные факты, а также мнения читателей. В свете этого слова г-жи Яковлевой (Дубининой) редакция восприняла как незаконную попытку повлиять на изменение редакционной политики и как давление на сотрудников газеты, жажду заставить их писать о Литинституте и ее бездарном руководстве лишь лизоблюдские статьи. Но не получится. Глотки нашим авторам никому заткнуть не удастся.
Второе. Не кажется ли ректору Литинститута г-ну Тарасову, что г-жа Яковлева (Дубинина) грубо нарушила действующие законы об архивном деле, в которых четко регламентировано, кто, когда и как может получить доступ к архивным материалам. И может ли эта госпожа после всего случившегося продолжать работать в Литинституте?
Вывод: безусловно, Литинститут неэффективен и надо срочно менять руководство этого вуза.
P. S. Перед сдачей этого материала в номер редакция попыталась связаться с ректором Литинститута Борисом Тарасовым и получить от него комментарии. Но он, как обычно, оказался недоступен. На этот раз господин ректор пребывает в солнечной Болгарии и не ведает о том произволе, который творит его помощница. Суда по всему, Тарасову важно только одно: чтобы некомпетентные сотрудники были лично ему преданы, а все остальное — ерунда. Он и сам, сколько помнится, всегда обращался в нашу редакцию не с просьбами поддержать кого-то из талантливых студентов, а только присылал с курьером собственные книги и потом без конца мучил нас, когда появятся хвалебные отклики. Господин ректор оказался на редкость тщеславным человеком…»
Статья не подписана, и, видимо, ее надо понимать как редакционную.
Я воспринял все это особенно болезненно, потому что архив, когда я пришел в Институт, оказался не в должном состоянии. Я долго с архивом возился, несколько лет трудился профессиональный архивариус, который начал огромную работу по созданию сборника «Они учились в Литературном институте». Уже потом эту работу продолжали другие, а заканчивал Боря Тихоненко. Все это нынче брошено, архив уже давно перевезен в общежитие и там, без полок, и, видимо, без особого порядка, размещен на полу и по углам зала того помещения, которое раньше занимал банк. Многих в Институте раздражает несколько привилегированное положение, которое занимает, как вернейшая помощница, Галина Николаевна Дубинина. По слухам — тайной в Институте стало почти все, — Галина Николаевна не только занимается архивом, или им занимается ее сын, но и является директором пока несуществующего музея Литинститута. В свое время этим хотел заниматься Евгений Долматовский, который знал Институт с молодых своих лет. Изменились масштабы.
Что касается сегодняшних защит дипломов — пошла сессия заочников, — то я не скажу, что она прошла удачно. Чтобы не поставили ни одного «отлично», не было уже давно. Это все студенты Агаева. Мне иногда кажется, что Самид, который прекрасно начинал, потух, интерес к самосовершенствованию и к собственным студентам у него поник. Все представленное студентами было почти мертво. Дискуссию вызвала лишь повесть «Абитуриентка» Александры Шахмагоновой, но и то здесь лишь тройка, есть только неразвитые положения, неразвернутые начатки смыслов. Эту повесть очень точно и не без блеска рецензировали Светлана
Молчанова и Алексей Варламов. Был еще небольшой рассказ Алексея Упшинского о мальчике, которого милиция сделала «контрольным покупателем». Это было интересно, хотя и чуть напоминало «Изображая жертву». Была и еще одна, катастрофическая по грамотности дипломная работа. Наступив на горло собственной песне, все-таки поставили тройку. Фамилии специально не привожу. Как нарочно, здесь попались два въедливых рецензента — Камчатнов и Скворцов.
18 июня, вторник. Опять всю вторую половину дня провел в Институте — это последняя защита студентов семинара Агаева. Вел защиты надежный и крепкий, как танк, Андрей Михайлович. Сегодня работы были значительно плотнее и лучше. Итог — три почти полноценные пятерки — Антонюк Наталья, Гладкая Варвара, Скребкова Елена, и четыре «четверки» — Алиферцева Екатерина, Ивушкина Елена, Карелина Маргарита и Батутов Андрей. Батутов уже далеко не молод, у него сильный и язвительный язык, повесть, отчасти напоминающая повесть Венечки Ерофеева, жаль только что он слишком уж шутит с христианскими ценностями. Очень интересно как оппонент выступал Анатолий Королев, и замечательный текст прислал Олег Павлов.
Перед защитой с отчетом был у ректора, он недоброжелателен, взволнован, как обычно, таинственен и агрессивен. Надежда Васильевна рассказала, как он утром вызывал ее по поводу зарплаты Балашова, который мрачно сидел в кабинете у ректора. Вызвали главного бухгалтера, все оказалось, конечно, не совсем так, как представлял наш поэт. Других подробностей не привожу. Но я тоже накалился, особенно после фразы, что «у меня на всех есть досье». Думаю, что это по поводу всяких явок на кафедру и на защиты дипломов, отъездов за границу.
Уже несколько человек пытались показать мне распечатку статьи из «Литературной России», я отмалчиваюсь.
19 июня, среда. Вчера опять — как это становится неинтересным, а главное, привычным — обнаружили новую кражу в системе «Аэрофлота». Опять крупный начальник попался: продавал билеты по сниженным ценам компаниям родственников. Отважные люди, полагающие, что они самые умные. Сегодня сняли, вернее отправили в отставку, президента компании «Российские железные дороги» Якунина — и опять это не интересно. Еще вчера опять была остановка и авария в московском метро, к этому начали привыкать, как к хулиганству на дорогах. Но вот основное: в Израиле объявился миллиардер Сергей Полонский, тот самый, который замешан в афере с исчезновением шести миллиардов рублей, взятых у дольщиков его элитного строительства. Считалось, что он под подпиской о невыезде в Камбодже. Мне кажется, что вся новогодняя история с его задержанием и даже некоторой отсидкой в тюрьме — хорошо продуманная акция: не платить и не отдавать. Как и в свое время миллиардер Невзлин, миллиардер Полонский ищет безопасности на исторической родине. Впрочем, судя по прессе, русские воруют не меньше.
Долго, целых три часа, шла защита шести студентов-заочников Михаила Петровича Лобанова. В этой группе оказалась и моя Женя Астафьева, внучка М. Чудаковой. В свое время органически злая на всех Саша Нелюба много иронизировал по поводу Жени и предрекала ей хорошую оценку. Она не ошиблась. Женя действительно получила «отлично», но только не за родство с Чудаковой, а за блестящий диплом, на идею которого я ее в свое время вывел, прочитав какие-то ее зарисовки. Оппоненты очень доказательно девочку хвалили.
По остальным лобановским расклад был таким: Алексей Богдашко с его фантазией о Звере, прилетевшем с Луны, — «отлично», хотя возник некоторый спор оппонентов Сегеня и Есаулова. Мне ближе точка зрения Ивана Андреевича Есаулова. Он второй раз выступает на наших защитах и, как мне кажется, хорошо чувствует тексты, по крайней мере, без зависти к молодости. У Богдашко еще и очень хороший язык, что оказывается заметно на фоне стертости языка общего потока. Еще одну пятерку получила Екатерина Скриптик — ее рассказы были очень неплохи, но маленькая новеллка «Кошка» — текст блестящий. Кошка произносит монолог. И наконец, видимо, любимец Лобанова, совсем молодой Андрей Тимофеев тоже получил пятерку. Очень неплохая проза была у Марии Романцевой, но так легла карта — четверка. Была и тройка, хотя сам текст, его содержательная сторона могли бы претендовать на большее. Но здесь огромное количество ошибок, которые очень въедливо нашли Скворцов и Камчатнов. Иногда такие отрезвляющие встряски полезны, но общая неграмотность так бросалась в глаза, что я не понял, как Лобанов допустил, еще раз не перечитав текста, студентку к защите. Михаил Петрович, правда, вспомнил здесь Гоголя, отличавшегося безграмотностью, и жалобы наборщиков. Лобановская фраза: «Где начинается грамматика, заканчивается литература». Видимо, здесь есть какая-то закономерность. Правда, у нас в Институте современные писатели, происходящие из филологов и пишущие хлебными корками, очень трясутся над привилегией писать скучно, суконно, но грамотно.
Вечером, забыв, что сегодня на Красной площади поют Дмитрий Хворостовский и Анна Нетребко, принялся смотреть фильм «Охота». Страшный фильм, о том, что может сделать толпа с человеком, случайно и несправедливо обвиненным в педофилии. Фильм, кажется, шведский, обвешан премиями, в том числе в Канне — за лучшую мужскую роль Томасу Винтербергу. Местами мне казалось, что все происходит на ринге у Андрея Малахова. Вот где разводятся дрожжи нетерпимости.
После этого переключил каналы и попал на окончание концерта — Нетребко в обаянии молодой красоты и полной свободы своего божественного голоса. Прекрасный как бог Хворостовский до нее недотягивает, видно, что он как артист опытнее и часто бросает в угоду результату свой опыт многих годов на сцене.
