16 октября, среда. Интрига закончилась, вчера определили фамилию и имя убийцы, вчера же его схватили — он уже бросился в бега и оказался в Коломне, — сегодня он уже дал показания, признался. Это азербайджанец Орхон Зейналов. В соответствии с высоким жанром злоумышленника под взоры телевизионных камер взяли в парке, потом на вертолете привезли в Москву, прямо в кабинет министра. Просто граф Монте-Кристо. Оказалось, что предприимчивый азербайджанец уже 10 лет находится в России, даже уже год отсидел у нас в колонии. Вот страна! После этого его даже не выслали. Тут же, как только его арестовали, он перестал понимать по-русски.
Сегодня же в Кирове проходил суд над Алексеем Навальным. Вместо пяти лет колонии, которые ему присудили до выборов, после выборов ему дали пять лет уже условных. У меня естественный вопрос: если бывший помощник губернатора вместе со своим подельником действительно украл, то почему государство за несколько миллионов так мало дает, а если, как уверяют, не украл, то почему не оправдывают?
Уже вечером позвонили с канала «Культура» — завтра в двенадцать ехать на «Дубровку», «Игра в бисер». Повод — роман Джека Лондона «Мартин Иден», культовое чтение моей ранней юности. Тут же принялся читать и читал до глубокой ночи. Из моих воспоминаний от романа осталось немного. Это бой молодого Мартина с «Масляной рожей», смерть героя, работа в прачечной, внезапно свалившееся богатство. Сейчас обнаружил, что роман написан очень расчетливым беллетристом. Есть все, что надо, немного социального, немного преуспевающего, бедные и богатые, бедные лучше, благороднее — читатель все-таки массовый. Немножко философии, модной, Спенсер, Ницше, которого так любил и Горький того времени — вспомним его «Мать». Социальная сказка, но, правда, с грустным концом. Почти кочующий сюжет — «Пигмалион» Шоу, опять переделка бедного, но талантливого, подтягивание к другому классу.
17 октября, четверг. Утром стала известна еще одна подробность ареста Зейналова. Это по любимому радио. Наши правоохранители надавили на руководителей диаспоры, и те мгновенно указали, где его брать. Дочитывал роман, потом пришла машина, и я поехал. Хожу плохо, невероятная слабость, хромаю, устал от собственного здоровья. В передаче кроме Игоря Волгина, который, как всегда был готов и полон каких-то цитат и воспоминаний, были еще Сережа Шаргунов, Валерия Пустовая, Ольга Половинкина, доктор из РГГУ. Все были довольно интересными, но я чувствовал, что для захватывающего разговора роман мелковат, это не Хемингуэй, а лишь 23-я книга мастера-беллетриста. Всего Лондон, кажется, написал 42 книги.
Вечером все то же, суд арестовал Зейналова, но он, хотя на суде и вспомнил русский язык, показания изменил, он, дескать, оборонялся. А зачем, собственно, тогда он, пушистый и мирный зайчик, носил в заднем кармане нож?
Олег Табаков в молодости
18 октября, пятница. Вчера вечером начал, а сегодня утром дочитал главу из книги покойной Наташи Казминой «Здравствуй и прощай». Дело в том, что несколько дней назад мне позвонила Елена Эрикссен за советом, я, дескать, был ректором и все знаю. Ее сына, который на третьем курсе учится на платной основе в школе-студии МХАТ, актерский факультет, внезапно исключили из училища. Это при том, что я знаю, как неохотно вузы расстаются со своими платными студентами. Мальчика, как и его отца, все-таки это семья моего издателя, я знал. Летом даже видел спектакль, который он со своими товарищами поставил — пьеса об Арто. Спектакль мне показался обнадеживающим, а вот причина отчисления Хуго — ничтожной: неявка на спектакль, где мальчик играл в массовке. В разговоре Елена сказала, что это исключение — в зачетной книжке у парня одни отличные оценки — произошло по личному указанию Олега Табакова. Но и это не все, в разговоре всплыла книга Натальи Казминой, в которой будто бы есть очерк, очень нелицеприятный о Табакове на посту директора и художественного руководителя театра. Мать студента издала книгу автора, который так плохо пишет о «начальнице» сына! Я в это не поверил, подумаешь, книга, неизвестно когда изданная, автор недавно скончался, чего мальчишку припутывать к этому делу.
Утром сегодня я этот очерк о Табакове дочитал, да и книга, оказывается, по нынешним меркам, только что вышла, 2012 год, мне ее подарили что-то в феврале, а Олег не из тех людей, которые роются в книгах. Но, видимо, прочли, донесли, и, пожалуй, теперь я в версию Елены могу поверить. Очерк «Четыре сезона Олега Табакова в Художественном театре» безжалостен и написан с такой провидческой силой, что здесь буквально возразить нечему, кое-что видел из того, что анализирует Казмина, и я сам, правда, под другим углом. Она аналитик, она всеохватна. Это очерк о потере лучшего театра страны и о театральной кассе. Здесь все — и репертуар, и труппа, которая перестала быть собранием людей с одним художественным почерком. Это попытка поднять вес, не имея природной силы. Попутно розданы и замечательно точные характеристики другим действующим лицам. «…Серебренников относится к тому распространенному виду современных режиссеров, у которых отсутствует мировоззрение. — Цитату можно было бы здесь и закончить, но продолжаю, потому что Казмина дальше пишет не только о театре, но, как мне кажется, и о литературе. — Своей точки зрения на мир у них либо нет, либо они не считают нужным выказывать ее в своих спектаклях. Поэтому, как правило, их спектакли сильнее всего выглядят в экспозиции, в первой “картине”».
19 октября, суббота. На дачу не поехал, хотя надо бы было слить из системы воду. Весь день перемогался, гладил рубашки, прочел еще один очерк Казминой о Вахтанговском театре и о постановке в театре новой версии «Мадемуазель Нитуш», потом пару часов сидел над редактурой кусков нового текста. Так лениво, кое-чем занимаясь, но думая о будущем семинаре, провел весь день, а вечером поехал в Большой театр: на новой сцене давали «Летучего голландца» — к 200-летию со дня рождения Вагнера.
Спектакль перенесен из Баварской оперы. Грандиозно по общему впечатлению, декорации, режиссура, общая трактовка. Пели на немецком языке, но на экране аккуратно подсвечивали русский текст, дирижировал Владимир Синайский, чуть громковато в начале. Спектакль не новый, возобновленный, облизываясь, я о нем читал раньше. И признание — впервые слышу Вагнера не по записи, а живьем, в зале и с оркестром. Невероятно современно — столкновение далеких времен и сегодня. А проблемы все те же. Спасибо Саше Колесникову — это он опять меня водил в театр. Голландца пел Виланд Заттер, приглашенный немец, Даланда, норвежского моряка, — уже наш Николай Казанский, а его дочь Сенту — Елена Зеленская. Дотягивали, не дотягивали, не знаю, я кричал «браво» с откидного места девятого ряда левой стороны. В спектакле хорошая игра со временем. Саша мне рассказал, что Вагнер был вдохновлен бурей на море, когда бежал из-за долгов из Риги. Вспомнил, конечно, «Людвига» Висконти, там показан Вагнер, но уже не очень молодым — «Голландец» уже был написан.
20 октября, воскресенье. С некоторым страхом начал вчера читать двадцатипятистраничный рассказ Дарьи Карпенко — ну, думаю, опять начнется какая-нибудь девичья чухня. Отнюдь, все оказалось очень достойно, и внутри текста зерно, которое надо развивать. Если и есть недостатки, то это все-таки несколько привычный школьный стиль, но это развивать трудно. Зато в рассказе несколько проблем. И момент слабого мальчика, который все-таки вылезает из своей шкуры малыша, и проблема всепоглощающего жизнь молодого человека Интернета. Есть подлинные детали, которые не придумаешь и не возьмешь из чужого текста. Мое перемогающее чтение идет на фоне невероятно плохого самочувствия. Таких общих болей я еще не испытывал, такого физического сумрака. Тем не менее я все-таки посидел за письменным столом, что-то отредактировал и теперь имею некий общий план. Роман начинает обретать очертания. Радует только книга Казминой, которую я продолжаю упорно читать, вместе с этим текстом столько всего начинаешь вспоминать.
21 октября, понедельник. Я хорошо помню, что записан сегодня к трем врачам. Утром уже побывал у хирурга и терапевта. Операцию пока можно не делать, но с костями и позвоночником, кажется, не все хорошо. Оба врача пока послали меня на спасительный рентген — это всегда отдаляет неминуемый приговор и для пациента, и для врача, которому что-то надо сказать. Домой вернулся что-то около часа, предварительно заехав в аптеку. Довольно быстро ушли и боли, и мерзкое самочувствие. Стал подписывать книги для В. К. Харченко и Марку в Америку. Кстати, сегодня получил и большое письмо от Ефима Резника с совершенно мистической историей найденной и обретенной рукописи. Еще одно письмишко пришло от Яси Соколова — он переслал мне фото Аэлиты Евко, она теперь, кажется, с фамилией Украинская, работает на телевидении, кажется, подмосковном, но красавица.
Надо бы написать еще главку в книгу — огрехи все время появляются, — но не знаю, хватит ли воли. И буду отлынивать, ссылаясь, что надо, дескать, ехать к врачу.
Теперь необходимо в этом Дневнике восстановить четыре пропущенных дня. И совсем не потому, чтобы Дневник был «полным», двигает только чувство справедливости, люди больно хорошие. 26 октября — это чуть ниже, все опять вошло в привычный ритм записей: конец дня, хочешь, не хочешь, даже в ущерб так называемой «собственной литературе», а садись и пиши день. Итак, в рукописи образовался пропуск, провал. Лишь стоят в компьютерном файле «виноватые даты»: «23 октября, среда», «24 октября, четверг», «25 октября, пятница». Двадцать шестого все вошло в привычную колею. Кое-что писал в самолете. Первые же строчки этого «самолетного» текста позволили вспомнить все остальное. Сильные впечатления долго держатся в памяти и почти не забываются. Но оттесняют всю бытовую мишуру на дальний план. Впрочем, не все так безнадежно. Когда я почти все восстановил, в одной их черновых тетрадей отыскались два фрагмента, писанные от руки. Вот первый, второй появится в соответствующем месте.
