16 января 1983 года — 28 мая 1983 года

16.I.83

«Все хорошо, за исключением того, что все плохо».

23.I.83

Вчера Плучек показал мне бумагу от управления культуры, где моя пьеса выскакивает из плана. Итак, Сатира репетирует «Вишневый сад», Питера Устинова[1] и Алешина[2]. Когда мне рассказали, что Алешин провалился на читке (и я еще хотел позвонить Алешину и сказать, что мне нравится его пьеска в «Современной драматургии», как бы компенсируя его провал и мой успех на читке), я сказал: «Вот это и будут ставить». Я оказался прав. Встретил меня Плучек рассказом про Виктора Драгунского. Его портной, старый еврей, выражал свое мнение по поводу того, что происходит, одним лишь словом — он вздыхал и говорил: «Ой, Витенька, Витенька!..» Сначала Плучек долго излагал претензии к пьесе: «Вы должны подняться до осуждения героя». «Мне непонятна эта история с ошибкой на восьмой странице». Я: «Но вы так убедительно и тонко разобрали этот монолог на читке». Он: «Это был другой Плучек». Короче, Арончик выпал! На пороге, когда прощались, зашел разговор о «Взрослой дочери», будут ли восстанавливать спектакль. Директор: «он им нужен для сборов». Плучек отлично пошутил: «Были сборы недолги». И в раздевалке: «На вас мне насрать, а как мне с Друцэ объясняться…» В машине Шура рассказал о Свифте Горина и Захарова. «Позвонили им с телевидения и сообщили, что они поедут с фильмом в Монте-Карло, если сократят фильм до часа десяти и выкинут третью новеллу. Ребята сразу стали думать, как это сделать. А потом они узнали, что с фильмом поедет чиновник с телевидения. Марк: «Ни в коем случае не идем на компромисс, не вырезаем ни кадра, стоим насмерть». Потом ехали с Шурой, проезжали плакат фильма «Случай в квадрате 36–08». Шура сказал: «Перемени квадрат, и у тебя все пойдет».

Женя Попов, представляя мне своего товарища: «А это автор афоризма “Чем больше Родину мы любим, тем меньше нравимся мы ей”. Пригов[3]».

И тут же до кучи афоризм Мишани ( Ущаца):

«Рейганомика должна быть рейгономной».

После просмотра картины Алексея Германа Павленок[4] якобы сказал: «Лично я ненавижу все, что вы делаете, но в силу своих служебных обязанностей я должен быть объективным. Начнем обсуждать».

Перед читкой Нины Садур в ВТО мы беседовали с Розовым. «Вы начали в неудачное время. Мы тогда в конце пятидесятых успели проскочить. Володин чуть запоздал, его и забили, а я проскочил в самый КУЛЬТПРОСВЕТ».

«Великий парадокс. Казалось, жить должен лучше тот, кто все придумывает, изобретает новое, предлагает — а живет лучше тот, кто это новое запрещает».

 

29.I.83

Боровик[5], новый главный журнала «Театр», собрал молодых драматургов. Все говорили очень откровенно, а на встрече присутствовал корреспондент американской коммунистической газеты. В конце Генрих Боровик сказал: «Все говорили очень откровенно, не стесняясь присутствия иностранного корреспондента. Я думаю, Дейвид это оценит. Все посмотрели на Дейвида. Боровик, глядя на корреспондента: «Нет, не потому что мы боимся, а потому что наши общие с вами враги, Дейвид, могут использовать это против нас». И тут Дейвид сказал: «Я знаю, что нужно». Общий хохот.

 

Нина Садур, о которой я говорил на встрече в журнале «Театр», устроилась уборщицей в театр «Пушкина». Моет вестибюль каждый день с 3 до 6 за 70 р. «Как ты туда устроилась?» — «По блату».

 

10.II. 83

Приходил бывший муж Пугачевой Стефанович[6], неприятный тип. Предлагал писать сценарий. Рассказал хорошую байку про фильм Бондарчука «Красные колокола»[7] — при съемках эпизода взятия Зимнего дворца погибло в два раза больше, чем при штурме зимнего в 1917 году. Там погибло 7 человек, а у Бондарчука — 15.

 

12.II.83

В ответ на предложение Стефановича стать соавтором я сказал, что ему нужен другой человек  — более жесткий профессионал (трезвый ремесленник, проходимец, халтурщик). В ответ на это он сказал: «Этот человек — я. Вы мне нужны совсем для другой цели».

 

18.II. 83

Леня Переверзев в «Юности» развивал свои идеи о роли радио, телевидения в жизни современного человека. Он говорил, что видеомагнитофоны в Америке, на Западе, не шли, пока предприниматели не стали выпускать порнокассеты. Сразу их стали брать и заводить видеомагнитофоны как пособие для мастурбации. Женщины использовали видео в комплекте с вибраторами. Теперь вибраторами уже пользуются и мужчины. Как сказал Леня,  — «в свое удовольствие». Sex автоматизирован. Человек человеку уже не нужен. Его заменяет вибратор. Вибратор становится участником sexуальной жизни человека. И вот сюжет. Сексуальная фантастика. Мужской вибратор полюбил женский вибратор. Трагедия человека. Полное одиночество. И вибраторы живут своей жизнью.

Чей-то афоризм:

«Писатель сочиняет ложь, а пишет правду».

 

26.II. 83

Приехал с совещания молодых писателей. Первый раз  — руководителем семинара драматургов.

После заседания семинара юмористов Л. Лиходеев сказал Кучаеву: «Я думал, эти ребята хотят снять завхоза, оказывается, они хотят закрыть всю контору». («Им не уволить завхоза нужно, а закрыть всю контору»).

Я: «Пьеса должна иметь все признаки неопознанного объекта».

«В шестидесятые годы мы хотели отдать все», — сказал Рощин на своем творческом вечере, посвященном пятидесятилетию. «Но не все взяли», — добавил я.

Лиходеев рассказал, как он впервые в доме Елены Сергеевны читал «Мастера и Маргариту». Я пришел вечером, чтобы пораньше начать читать. А она говорит: «Сейчас мы будем ужинать». Думаю, неужели даст рукопись с собой… И вот мы поужинали, и она говорит: «Сейчас я пойду спать, а вы будете читать. В двенадцать часов вам захочется поесть. Вот холодильник, откройте и закусите. В четыре вас будет клонить ко сну. Выпейте кофе. Вот оно. (Лиходеев: я тогда впервые увидел растворимый кофе в гранулах, и вообще  — растворимый). Часов в восемь вы снова почувствуете голод, поешьте, но не сильно, потому что в девять часов вы кончите читать, и мы сядем завтракать».

Лиходеев: «Все было точно, как она сказала».

 

2.III.83

«У него была странная фикс-идеа: получая «Правду», он вырезал оттуда два ордена Ленина и присваивал их себе. Таким образом, он считал себя 5721-кратным кавалером высшего ордена».

В романе Олеши «Зависть»[8] идет спор между интеллигентским, духовным началом и прагматическим, примитивным, но умеющим делать отличную колбасу и этим выигрывающим у интеллигента. Но с колбасой тоже как-то не получилось…

 

5.III.83

Виктор Сергеевич Розов рассказывал. Позвонили ему из секретариата СП и попросили прийти на обсуждение секретариатом его пьесы «Кабанчик»[9]. Он удивился, потому что пьесу, кроме министерства, никому не давал. Пришел. Сидят все — Сартаков[10], Чаковский и т. д., — и у всех в руках его пьеса. Распечатали. И началось обсуждение. Все в один голос ругали. «А ваш шеф сказал фразу “Я прочел вашу пьесу, и мне два дня жить не хочется”». Сартаков: «Виктор Сергеевич, мы с вами ездим в Ялту в Дом творчества, там так хорошо, а после вашей пьесы ехать не хочется». А Боровик: «Лютому врагу югославского народа Миловану Джиласу вполне понравилась бы эта пьеса». Розов: «Мне на него прямо было стыдно смотреть». Один только Салынский говорил, что его пьесы тоже сначала запрещали, а потом разрешали. Михалков: «У меня такой критерий оценки пьесы — если мне хочется подписаться под пьесой, значит, хорошая. Под “Гнездом глухаря” мне хочется подписаться, а под “Кабанчиком” нет». В. С. спросил у Альберта Беляева[11] (тот присутствовал при обсуждении): «А как к вам попала пьеса?» Он ответил, что им передали из министерства. У Розова там кто-то говорит о новом сословии. Все: «Ну, Виктор Сергеевич, какое сословие? Где вы видите сословие?»

 

                    10.III.83

«Доктор Чехов». Патологический энтузиазм Розовского — только при этом условии можно было запустить эту машину. Когда потом выпивали у Аксельрода, я спросил: «Как ты это сделал?» Марик ответил: «Этому научил меня Аксельрод. Когда-то он рассказал мне про МОКСИ». — «Что такое “мокси”?» — «У бульдога есть такая хватка, смертельная, когда его челюсти уже не могут расклещениться. Он вцепился в жертву — и все! Его можно бить, колоть, резать, убить  — челюсти не разомкнутся. Мокси! Только так и можно что-то делать».

У меня нет мокси. Я зацепляю жертву мягкими зубами и при малейшем сопротивлении отпускаю. Хана!

 

18.III.83

В «Комсомолке» написали, что есть молодые люди, которые (ха-ха-ха!) носят майки с надписью: «Я — чокнутый». В связи с этим. Если наше поколение, когда ему говорили: «Ты — чокнутый», — сопротивлялись и отвечали: «Это вы чокнутые. Вы считаете, что если мы любим джаз, — мы чокнутые. А это вы чокнутые, потому что джаз не любите».

Нынешние молодые не спорят, а наоборот — сами первые говорят: «Да, мы чокнутые». И спора нет.

К вопросу о руководстве культурой. Театром Станиславского руководил бывший директор музыкальной школы.

 

22.III.83

20 марта вечер Розова в ЦДЛ. «Мне все интересно. Я бы, откровенно говоря, хотел бы посмотреть атомный взрыв. Нет! Не дай бог, пусть этого никогда не будет, — но интересно! Я на войне сижу в окопе. А идет танковый бой. Я высунулся из окопа, тут пули свищут, черт-те что делается, а я думаю: «Я вижу настоящий танковый бой!»

И спектакли интересны. Вот во МХАТЕ «Так победим!» Монументальный спектакль, сильный. А вот Петрушевская «Три девушки в голубом». Прекрасно! Говорят, чернуха. А у тебя что — белуха? Мне все равно, кто на сцене — Владимир Ильич или Акакий Акакиевич, — если меня это потрясает.

Все в жизни закономерно. Жизнь иногда сама тебя выводит на твое произведение, на твою судьбу. И не надо сопротивляться.

Человек, который начинает бороться, звереет в этой борьбе. Надо ловить, изворачиваться, строить тактику, действовать по законам противника — и звереешь. Не замечаешь как. Тебя затягивают в борьбу — а ты отойди в сторону.

Как я отношусь к 37-му году? Интересно… Я все это видел». (Ехидный взгляд в зал).

И уже в гардеробе. «Виктор, как там с птицей?»  — «С какой птицей?»  — «Ну с вашей… с этой… с птицей». — «С какой?»  — «Ну, с попугаем». — «С “Попугаем Жако”?» — «Да!»

Вот говорят: я помру, я помру… Помрешь!

 

23.III.83

Сегодня был круглый стол в «Вечерней Москве».

Шатров: «В случае со студией Табакова победила точка зрения министерства, Георгия Александровича Иванова[12]. Сейчас, слава богу, он ушел на другую работу, занимается другими делами, и будем надеяться, что…»

…его точка зрения победит и там.

Он же: «Мы, драматурги, хотим, чтобы Москва “открыла нам свои конфликты” (слова Гришина[13]). Мы хотели бы, чтобы нас приглашали на заседания разных комитетов, чтобы нам рассказали о проблемах. Мы же ничего не знаем! Ну, ходишь в магазин — это знаешь. Но мы хотим видеть проблему».

Я: «Вот в магазине и есть проблема. Чего тут знать!»

Люся Петрушевская: «Я прочитала статью Розанова… Нужно писать характеры, а не типы. Так знают все, а надо писать то, что знаешь ты. Вот можно пойти в баню, послушать банщика. Он скажет о себе только то, что хочет сказать. А надо писать не то, что люди сами о себе говорят, а то, что о них говорят люди. Вот если с кем-нибудь поругаешься  — все о себе услышишь. Так вот  — его послушал, жену, что она о нем говорит, что говорят соседи… Надо иметь несколько свидетельств. И еще один  — ты сам».

 

26.III.83

Гриша Горин отпустил бороду. Сказал: «Я хочу поменять жизнь». И завел собаку. Я сказал, что это самый легкий способ поменять жизнь — отпустить бороду. «Вот если бы ты завел роман с Пугачевой. Вот это я понимаю — поменял! А еще сенсационней — роман с ПУГАЧЕВЫМ».

Был у Лени (Хейфеца). Он потух. Три с лишним месяца не выпускали «Картину»[14]. Грибанов говорил ему: «Я хороших ребят в обиду не дам! Это хорошие ребята! Вы их знаете? А я их знаю! Я работал в Воронежском обкоме партии. С хорошими ребятами. Я хороших ребят в обиду не дам!» У него недоколотый якорек на руке. Бывший матрос. Совсем по-другому говорил Барабаш: «Почему вы упустили очень важную для понимания отношения автора к материалу фразу? А выделили линию, которая проходит пунктиром в структуре романа…»

Леня Хейфец: «В театре я всегда сух. С начальством тем более. Никогда не выхожу в фойе перед сдачей. А тут перед показом «Картины» вышел к начальству. Подошел и от полной паники и сверхволнения подошел к Грибанову, Цырнюк, Медведевой: «Хотите расскажу анекдот?» Все замерли. «Звонят в общежитие: “Машу можно?” — “А у нас всех можно”». Грибанов еле улыбнулся. Женщины не знали, как реагировать. Грибанов: «Тогда и я расскажу: “Ленин  — чукча” — “Почему?” — “Умный”». Еще тяжелее возникла пауза. Вообще, сказал Леня, я так волновался, что в этот день, перед сдачей, ходил по кулисам и уборным и всем рассказывал этот анекдот. Артисты подумали, что я не в себе.

 

31.III.83

27 марта состоялась премьера «Доктора Чехова» и открытие театра при Клубе медработников Розовского. После премьеры — банкет. Молодые актеры веселились вовсю. И не всегда слушали напутственные речи стариков — Аксельрода, Рутберга, Ряшенцева… Потом начались танцы — дискотека, и они рассвободились вовсе. Им было безумно весело, и их веселье им было дороже причины всего праздника. Это раздражало Марка. Но это было так. Главное было, — что весело, что праздник, а по какому поводу — это второе. А может быть, я брюзжу.

Придумал два финала к «Злому мальчику» Чехова в постановке Розовского. Там мальчик все время требует с ухажера своей сестры рубль за то, что он не скажет матери, что они целуются. А тот не дает. И вот в конце ухажер взмаливается: «Ну, нет, нет у меня рубля!» Мальчик достает пачку кредиток: «Сколько тебе? Могу одолжить». Второй финал. Ухажер дает мальчику рубль. Тот все равно их продолжает шантажировать. Ухажер: «Ну что, что тебе еще надо?» — «Дай доллар». Марику понравилась вторая. Остальным  — первая. Первая жизненней. Вторая абсурдней.

 

3.IV.83

«Драма есть тот же ужас человеческой жизни, только не получающий своего очищающего разрешения, не разрешающийся религиозно. В драме занавес падает раньше, чем герои успели предстать зрителю преображенными. Драма ужаснее трагедии, потому что застывает в ужасе, потому что она безысходна».                    

                    Владислав Ходасевич. «Об Анненском»[15].

Состоялась встреча драматургов в редакции «Советской культуры». Конечно же, выступал Боровик. В своем стиле. И за ним Л.: «У меня рожала дочка, а я следил за событиями на Фолклендских островах. Ведь все, что происходит в мире,  — все наше личное дело». Но как только вы хотите туда попутешествовать  — это дело других. Вы наблюдаете и переживаете на расстоянии.

 

7.IV.83

Интересно Боровик представляет процесс развития драматургии. Боровик (в «Сов. культ.»): «Замечательный, талантливый драматург Вампилов написал «Утиную охоту», хорошую пьесу. И все решили — вот в эту сторону надо идти. И стали все молодые писать такие же пьесы. Проблема Гельмана. Гельман писал острые нужные пьесы, связанные с реальной жизнью. «Премия», «Мы, нижеподписавшиеся». Но все ему говорили — ты не художник. Чтобы быть художником, надо писать другое. И вот Гельман стал это писать. «Протокол одного заседания» никто, кроме него, не мог написать, «Скамейка» — такую пьесу многие бы написали».

 

9.IV.83

На встрече в «Советской культуре» Захаров выступил после меня. «Я не могу уже говорить с тем пафосом, что Славкин. Раньше я знал: этот бюрократ мне мешает, этот, этот — и им говорил, в их сторону. Теперь же неизвестно, кто конкретно мешает. Не знаешь, в чью сторону выплескивать свои страсти». Перед ним висел портрет.

«Труппа МХАТ гастролировала в Ленинграде. Приблизительно через месяц после премьеры «Бани» мы собрались в номере гостиницы слушать новую комедию Н. Эрдмана. «Знаешь, в этом номере последний раз останавливался Маяковский»,  — сказал Николай Робертович. Потом прочел название своей комедии: «Самоубийца».

На другой день, уже в Москве, на вокзале мы услышали огорошивающее известие: «Только что покончил с собой Маяковский».

                                                                    П. Марков[16]

Из книги К. Рудницкого «Режиссер Мейерхольд»[17]: «Судьба пьесы («Самоубийца»), увы, не этим соревнованием (с МХАТом) решалась. Тогдашний руководитель Главреперткома О. Литовский считал, что пьеса “политически фальшивая и крайне реакционна”. Такое мнение возобладало и в гораздо более высоких инстанциях… Весь этот инцидент значителен потому, что показывает, какая неблагоприятная обстановка для сатиры сложилась в условиях рапповской диктатуры». «После того, как критика неодобрительно приняла “Баню” Маяковского, а пьеса Эрдмана разрешения не получила, Мейерхольд больше современных комедий не ставил».

 

11.IV.83

• А с ним что?
• О, его убили.
• Легко отделался!

 

26.IV.83

Сидел в президиуме интернационального вечера (в билете: «Вечер состоится в 15.00») и ждал, когда Камиль Яшен[18] объявит мое выступление. «Выступает Лауреат премии…» — «Не я». «Выступает Председатель…» — «Не я». «Выступает Народный поэт…» — «Не я». «Выступает секретарь…» — «Не я». Так я напрягался и расслаблялся, пока не объявили мою фамилию.

 

5.V.83

Вышла наша с Люсей книжка[19]. Заворачивается скандал. Минкульт РСФСР, Минкульт СССР спохватились и катят бочку. Я позвонил Розову, поблагодарил, посоветовался:

Он: «Виктор, не занимайтесь этим. Вы выпустили книжку — ходите, посвистывайте. Ваше дело писать, редактора — издавать, а критика — лаять. Ходите — посвистывайте».

«Эх, бедняга Гоголь! Не дожил до 1 мая».

 

28.V.83

Раньше все жили одинаково: в коммуналках, никто не ездил за границу, одевались примерно в одно и то же, не было личных машин, — но думали все по-разному: как жить? Как будем жить? Что в себе воспитывать? Что принимать, что отвергать?

Теперь все живут по-разному: у одних есть машина, у других нет; одни ездят за границу, другие нет;  но думают все одинаково (общественную ситуацию оценивают одинаково) («Не надо мне ничего рассказывать, ни в чем убеждать, я все знаю… Чего тут говорить…»).