17 января, четверг. Поднялся в шесть утра, планы были большие — наконец-то написать еще одну главку в роман, отправить Алексею Козлову словник, но только часа четыре просидел за компьютером, а потом поехал в «Ашан» запасаться продуктами. В Москве опять снегопад, на улице метели, пробки.
По любимому радио, а оно живо откликается на все события, как основная новость — решение американского суда о знаменитой коллекции книг любавичских хасидов, коллекции Шнеерсона. Это та самая коллекция, о которой уже пресса гремела в начале нового российского времени. Министром культуры тогда был Е. Сидоров. После всех демонстраций коллекция все же осталась в Москве. Теперь американский судья присудил по иску одной из хасидских организаций взыскивать с России по 50 тысяч долларов за каждый день, который коллекция пробудет в России. Американская юстиция в лице министерства была против этого решения. Я вспоминаю об этом, потому что услышал чрезвычайно полный и взвешенный комментарий Мих. Ефим. Швыдкого. Оказывается, мы давно уже не ведем с Америкой никакого музейного обмена, потому что боимся конфискации. Мы не рекомендуем российским частным яхтам заходить в североамериканские порты. Швыдкой рассказывал, как этот вопрос рассматривался на комиссии Гор — Черномырдин. Я поразился осведомленности Швыдкого и его эрудиции. Швыдкой сказал, что все вопросы собственности и национализации в нашей стране лучше оставить в покое. Он напомнил, что принесла денационализация народу Прибалтики. Я вспомнил Ригу и рассказ Юли Александровой.
Михаил Швыдкой
Вечером по наводке С. П. ходил на новый английский фильм «Анна Каренина». Я вряд ли смогу выразить тот восторг, с которым смотрел этот фильм. В свое время, лет пятнадцать назад, я помню, появилась английская версия «Евгения Онегина». Там много было, казалось бы, нелепостей, но как совпал общий тон с той поразительной диалектикой человеческих отношений, о которой писал Пушкин! Здесь также, несмотря на некоторый постмодернизм — то ли в театре показывают «Анну Каренину», то ли все это было, «как в жизни», на самом деле — доносится сложный замысел Толстого и написанные им характеры. Анна Каренина — это не только женщина, которая любит, но и просто женщина с ее криками, ревностью, отвратительными и несправедливыми истериками. Все хорошо и убеждает — Левин, Долли, Кити. Здесь, в фильме все высшего качества — дизайнеры, костюмеры, мебельщики, специалисты по танцам и специалисты по драгоценностям.
18 января, пятница. Нашим средствам массовой информации все равно, чтобы сотворить вещательный день, какая есть новость. На фоне войны, которая началась в Мали и где уже орудует Франция, пришла не менее трагическая новость — худрука балета Сергея Филина ночью у его дома облили кислотой. Целый день эта новость была основной. С удивительной быстротой на эту тему организовал свое шоу Андрей Малахов. Я не слышал начала, но когда пришел в кухню, сразу понял, что говорящим мало дела до Филина, все решали свои проблемы. Анастасия Волочкова, все еще по суду артистка Большого театра, находящаяся в отпуске по уходу за ребенком, сразу же напала на Иксанова — возможно, он это и заслужил. Таранда говорил, что никакой блат во времена, когда он танцевал в Большом театре — время Григоровича, не был возможен. Волочкова добавила, что сейчас стоит лишь крутому бизнесмену занести хорошую толику денег, и его любимица может сразу получить роль у рампы.
Филина, конечно, невероятно жалко, можно удивиться нечеловеческой жестокости, с которой с ним расправились. Основная пока версия — это рабочие конфликты, кому-то не дал роль, кого-то от роли отстранил. Занятно, что в блоке интервью, где артисты гадали, кто бы мог стать этим ненавистником, первым на заднем плане говорящего промелькнул Цискаридзе. Он-то действительно воюет за какое-нибудь административное место в Большом театре с директором Иксановым.
Практически весь день с небольшим перерывом просидел у компьютера — составлял словник к Дневнику-2011. Игорь составил сам словник, выписал имена и фамилии, но всю остальную работу, в основном с Интернетом — должности, имена, звания, сделал уже я.
Перерыв заключался в моем быстром походе к книголюбам. Так сегодня в музее экслибриса мне предстояло открыть выставку Владимира Зорина. Зорин традиционалист, т. е. человек с мастерством, умеющим водить и карандашом, и резцом, и штихелем. На фоне унификации искусства, когда все становится «в общем», выставка производит сильное впечатление. Много милых подробностей нашей уходящей жизни: уголки старинных городков, приземистые церкви.
Довольно долго говорил с Людмилой Шустровой. Узнал от нее — как же от меня все скрывалось! — историю, как после пожара было приватизировано здание. Самое любопытное, что все это организовывали бывшие работники ЦК КПСС. После смерти Сластененко, его зять — со специфическим именем Марк — сразу же потребовал долю. Воистину, мертвые сраму не имут.
19 января, суббота. Филину сделали операцию, спасают в первую очередь глаза. Врачи говорят, что операция прошла успешно. Возможно, в дальнейшем его перевезут в Бельгию в ожоговый центр. Наконец-то закончил свою часть словника и отослал его Леше Козлову, он должен расставить страницы. Но это днем. Все утро читал «Литературную газету», которая снова стала мне приходить. Давно эту газету не видел, на этот раз она мне показалась скучноватой. Правда, с огромным вниманием и удовольствием прочел статью Юрия Болдырева о «казусе Депардье» и юбилейную статью Риммы Кречетовой о Станиславском.
Занятным мне показался и финальный список «Золотого Дельвига». Эта премия есть и у меня, но нынче она обросла большими деньгами. Это в первую очередь занятная работа по выдвижению на премии Романа Сенчина. В газете сообщение, что Роман Сенчин получил премию Правительства России за роман «Елтышевы», который год или два назад уже получил Горьковскую премию. Мне бы здесь надо учиться, а мне и документы составить некогда. Но дальше я понял, что учиться мне и учиться и не научится, когда принялся читать короткий список претендентов на миллионный «Дельвиг». Здесь, конечно, персонажи другого лагеря, чем у «Букера» или в «Большой книге», творцы. И все старые знакомые. Во-первых, уже получив в позапрошлом году премию Пенне за «Уйти от всех. Лев Толстой. Последний Дневник», Игорь Волгин претендует на еще одну награду. Саша Сегень полагает, что после Русской православной церкви его надо наградить за роман «Поп». Роман Сенчин, оказывается, написал еще новый роман «Информация», и это опять претендент. Наш всеми любимый Тарасов впаривает свою старую книжку «Тайна человека и тайна истории (Чаадаев, Тютчев, Достоевский)». У меня также ощущение, что заголовок книжки Володи Личутина «Душа неизъяснимая» мне тоже знаком. Ну, да ладно, дай Бог им всем здоровья.
Что касается статьи Юрия Болдырева — она богата разными подробностями. Он пишет в том числе и об особой поддержке Францией своего национального кинематографа, введшей квоту на американские фильмы. «Кто был бы Депардье без Франции? Никто. Попробовал бы он пробиться в американском Голливуде — там своих таких более чем достаточно. В этих условиях не признавать, что популярностью и богатством ты обязан своему народу, мягко говоря, неблагодарно. А уж сменить родину ради экономии на налогах — это ли не образчик человеческой мелкости?»
Болдырев рассказывает об этом 75-процентном налоге на богатых во Франции. Там тоже не так просто, как излагает наша пресса, тоже не бедная и платящая, как и все олигархи, только 13% со своего заработка.
Не могу пройти, чтобы хорошенько не процитировать, и мимо статьи Кречетовой. Я помню ее блестящие аналитические статьи о театре еще по «Советской культуре». В статье о Станиславском она тоже не обошла своим вниманием современный театр. Я выбрал то конкретное, что и сейчас волнует меня.
«Театр уже не ждет с прежним доверием появления «своего драматурга». Он научился находить повод для спектакля в самых неожиданных местах, порой вообще не связанных с какой бы то ни было литературой. И соответственно, научился уважать авторский текст. И возникают детские интеллектуальные игры для «продвинутых взрослых». Постдраматический театр. Визуальный театр».
Теперь почему все более и более усложняя свою сценографию и специфические эффекты, театр становится менее запоминающимся. Здесь я вспомнил, как на сцене упала стеклянная стена в Театре Марка Захарова в «Вишневом саде» и сценические находки бутафоров в «Дяде Ване» в Вахтанговском театре. У театра в этом смысле, почти как и в кино, где зритель научился особо отмечать «спецэффекты», нашлось, чем удивлять. Но раньше мы роняли номерок из вспотевшей ладони или вцеплялись в ручку кресла просто от интонации актера. Почти об этом пишет и Кречетова.
«Реально новое сегодня в театре — небывалые технические возможности.
Они колоссальны, конечно. И обладают диктующей волей. А потому часто обманчиво сходят за более сущностную, сугубо сценическую новизну. Вторжение непрерывно обновляющихся технологий воспринимается нами как обновление художественного языка. Но это пускай. Известно же: «Ах, обмануть меня не трудно!. Я сам обманываться рад!» Хуже другое. Вторжение новейших технологий постепенно сглаживает принципиальное отличие театра, искусства сиюминутно живого, от других видов искусств».
И, наконец, за сегодня последнее. Сергея Филина уже перевели из реанимации в палату. В среду у него консилиум.
Продолжение следует...
