Как Тарковский переводил стихи Сталина
В 1949 году к поэту и переводчику Арсению Тарковскому пришли два военных человека и попросили его собраться и поехать с ними. Времена были такие, что Тарковский, естественно, предположил худшее и поинтересовался, что взять с собой. Гости ответили: ничего не нужно, он скоро вернется… Это заверение ничего не значило или, вернее, могло означать что угодно, тем более, что Тарковскому не объяснили, куда и зачем его увозят.
Поэта усадили в черную машину, и на большой скорости она помчалась. Через несколько минут Тарковский оказался в Кремле и его привели в большую комнату, в которую вскоре вошел аккуратный, строгий и заинтересованно-приветливый чиновник. В руках у него была красивая папка.
Чиновник изложил свои виды на Тарковского. Вы, мол, известны как хороший переводчик. Мы-де на этот счет наслышаны или, вернее, специально справлялись где нужно и получили самые благонадежные характеристики, в том числе и по части умения и способностей. Потому к вам и обращаемся. А дело необычное и деликатное, как вы сами поймете. Товарищу Сталину в этом году исполняется 70 лет. Мы и решили сделать ему подарок: перевести и издать на русском языке его юношеские стихи.
С этими словами чиновник раскрыл красивую папку, где на великолепной плотной бумаге были отпечатаны стихи на грузинском языке и подстрочники на русском (каждое стихотворение и каждый подстрочник — на отдельном листе бумаги).
— Посмотрите. Оцените. Нам важно знать ваше мнение. И возьмитесь переводить. Этот вопрос ещё не согласован на самом верху, но полагаем: нашу инициативу одобрят. Предупреждаем о неразглашении. Все, что нужно для работы, скажите — обеспечим.
Денежные условия будут хорошие. Не обидим. Скажите, что вам надо.
Может быть, путевки в санаторий для улучшения творческих процессов? Всё сделаем, только работайте.
Тарковский стал отказываться от оплаты и забот, подчеркивая, что для него и без того высокая честь. Вскоре он, весьма обрадованный, что все обернулось не полным худом, уехал к себе домой в той же огромной черной машине и в том же конвойном сопровождении.
Затем раз в неделю или в две ему позванивали и осведомлялись, как нравятся стихи, как он справляется с переводом, не терпит ли в чем нужды и что может способствовать его поэтическим усилиям.
Стихи переводчику — могло ли быть иначе?! — нравились. Он ни в чем не нуждался. Работа двигалась.
Вскоре его пригласили в ту же комнату в Кремле, и тот же аккуратный чиновник сказал, что он должен уведомить поэта, что они посоветовались с товарищем Сталиным и вождь выразился в том смысле, что публиковать его юношеские стихи на русском языке не следует, поскольку мероприятие это несвоевременное. У Тарковского была изъята красивая папка с грузинскими текстами, подстрочниками и с черновиками переводов. Поэт еще раз был строго предупрежден о неразглашении, и ему была вручена за беспокойство и напрасные труды большая пачка крупных купюр.
Тем история и окончилась. Возможно, у вождя была верная самооценка и даже тайный комплекс творческой неполноценности — ощущение своей поэтической заурядности. В сходной ситуации Гитлер, некогда занимавшийся живописью, тоже, кажется, не использовал безграничную впасть для публикации своей мазни, а Мао опубликовал свои вполне традиционные юношеские стихи на китайском, и в 50-х годах, быть может, по инициативе того же аккуратного чиновника они были переведены на русский язык и опубликованы в "Литературной газете".
Всем сестрам по серьгам
Литературовед Александр Сергеевич Мясников рассказывал.
В 1949 году в Гослитиздат позвонил Сталин и сказал:
— Товарищ Мясников. Не мы выбирали жён Алексею Толстому. Он сам выбирал, и надо гонорар за его литературное наследство разделить между первой и второй женами.
Автор: Юрий Борев "Сталиниада"
