2 сентября, понедельник. Я теперь твердо знаю, что ложиться надо не позднее десяти часов и вставать за два часа до того момента, когда надо уезжать на работу. От зарядки до «положить перед уходом в карман носовой платок» и телефон проходит ровно два часа. Чтобы не забыть, все раскладываю на виду: капли для глаз, бумажник, ключи от кафедры, бумажник с правами на машину. Все время думаю, как буду говорить речь, но утром внезапно за овсяной кашей пришли нужные мысли и необходимые слова. Возник образ нашего институтского сада, куда студенты придут через двадцать лет. Вот тогда вспомнят нас, своих педагогов. Как вспомнят?
Народу на митинг собралось, пожалуй, больше, чем обычно. И, как мне показалось, ребята слушали внимательнее, чем обычно. Хорошо, внятно и не без пользы для дела говорил ректор. Потом выступил я, встретили меня новые студенты, уже привыкшие ко мне за время приемных экзаменов, аплодисментами. А потом громко, даже яростно пробасил свою речь Евгений Рейн.
Событие дня — это день рождения Евгении Александровны Табачковой. Подарок ей был припасен и поставлен у нее на столе раньше — это мое собрание сочинений. Она на радостях напоила меня чаем с пирожными, купленными «У Палыча» — это очень известная торговая фирма. А в обед пришел мой старый ученик Антон Соловьев. Для меня всегда интересно наблюдать за судьбой своих учеников, тем более что Антон великолепный прозаик. Антон каждый год дарит мне фотографию, снятую в каких-нибудь дальних местах России, о которых он часто пишет. Я до сих пор помню его рассказы о Русском Севере и об Алтае. Сейчас у 27-летнего Антона своя фирма со многими отделениями по России — это эксклюзивный туризм для богатых иностранцев.
Его снимок, подаренный мне на этот раз, натолкнул меня на мысль о некоей выставке одного из наших выпускников. Обещал на следующей неделе принести еще восемь снимков и тексты под ними. Мне надо будет написать страничку.
В Минске разгорается дело, связанное с арестом гендиректора «Уралкалия». В качестве еще одного врага Белоруссии объявлен и владелец огромной фирмы, олигарх и миллиардер Сулейман Керимов. Интерпол, кажется, выдал ордер на арест. Наш МИД посоветовал гражданам, у которых могут возникнуть конфликты с законами США, не выезжать в страны, на которые распространяется юрисдикция Америки.
По электронной почте пришло письмо от Анатолия Ливри. Толя прислал какой-то журнал, изданный в МГУ, со статьей о себе. Поводом к этой присылке было не авторское тщеславие: в статье есть цитаты из моего «Дневника» за 2009 год. Статью буду читать, но как меня всегда удивляет, что мои «Дневники», которые не так уж быстро расходятся, все-таки постоянно попадают в нужные руки.
3 сентября, вторник. Два семинара подряд, скорее вступительные, чем учебные. Мои взрослые ребята — третий курс, собирались медленно, а зато новый семинар — первокурсники — был полнехонек. Впервые я увидел не список, а всю совокупность студентов, и стало страшновато — сумею ли я переварить такую массу народа. Со «взрослыми» провел организационное занятие, кто когда будет обсуждаться, а вот с «молодыми» много говорил о писательстве, о сознании и внутреннем мире писателя как источниках подлинности его работы. Говорил об изменениях в литературе. «Молодые» пока для меня нерасчленяемая масса, во время переклички обнаружил, что москвичей-то мало, в основном ребята из провинции, есть из Челябинска, всегда присылающей мне кого-нибудь Рязани, из Перми, из Сибири. Вот тебе и «анонимный» набор, и слава богу, я люблю иногородних. Они больше, чем москвичи, настрадались.
В конце семинара вдруг появился чуть постаревший, но по-прежнему энергичный Володя Кузнецов, мой старый любимец, почти из самого первого набранного мною семинара. Он военный штурман, уволенный в начале перестройки из армии по сокращению. Писал медленно, мало, но великолепно, я до сих пор помню его рассказы, потом странствовал. Я уже о нем писал, года два назад он присылал мне блестящую работу, которую я отослал Станиславу Куняеву, и там, в недрах передового журнала, она канула. Тогда же я посылал Володе том своих «Дневников», но посылка пришла обратно и теперь хранится, как доказательство моей лояльности к ученикам, у Евгении Александровны. Послал Володю к ней. Володя приехал поступать в платную аспирантуру. Господи, хоть бы раз ему повезло, потерся бы снова в привычной среде!
В третьем часу поехал в газету к Лене Колпакову поболтать о жизни и повез ему и Юре Полякову том моих новых «Дневников» — за 2011 год с картинкой «Я в роли Кюстина». У Лени внук пошел в школу — смотрели фотографии, поговорили о наших не очень веселых литературных делах. У него меня застал звонок Галины Михайловны Шерговой. Ей только что исполнилось 90 лет. Прекрасно поговорили. Какое сознание, какая память, какой в разговоре высокий женский статус! Иногда я еще, когда мы вместе работали, над ней подловато иронизировал, но какое сильное влияние, в принципе, на всю мою жизнь, на меня оказала не у нее ли я учился доброжелательности и вниманию к людям? Господи, пошли ей здоровья и долгие годы жизни! От «Кругозора» осталось уже немного — недавно, кстати, видел по телевизору Людмилу Петрушевскую, в шляпе, театральная женщина.
Юрий Поляков
С Леней зашел разговор о скором парадном вечере, связанном с юбилеем Андрея Караулова. Он настаивает, чтобы вечер был в Кремлевском дворце. На юбилей должны съехаться все наши крупнейшие звезды эстрады. Я вспомнил и работу Караулова в «Независимой газете», и более позднее время, когда мы смотрели его передачу. А вот теперь Кремлевский дворец. А когда вспомнил, что мать, кажется, работала уборщицей в Доме творчества в Болшево, атмосферу которого я прекрасно представляю, то тут же перед моими глазами возникла некая сцена, некий сюжет, который я все же никогда не напишу.
К Лене я ехал на метро. Вышел из Института, из проходной, и тут же подумал о том, как нелепы, а порой вредны наши законы, которые ворожит Дума. С первого сентября начал действовать закон о запрете курения не только в помещениях учебных заведений, но и на их территории. Ну и что? Раньше, совсем еще недавно, наши студенты курили на площадке возле главного корпуса. Теперь они все выбегают за проходную на узкий пятачок на Бронной перед проходной. Здесь машины идут сплошным потоком, не дай бог, кто-нибудь с разгона попадет под машину. А что будет зимой? Сколько на этом пятачке завяжется гриппов и ангин!
Приехал в Институт — новая атака: меня дожидается опять отчасти мой ученик — я вел на их семинаре драматургию, когда болела Вишневская, — Никита Ворожищев. Он подрядился по мотивам жизни одного еврейского олигарха сделать сатирический роман, олигарх просит сюжет, средневековый размах, гламур, у Никиты сюжет не ладится. Сидели на лавочке, долго разговаривали, фантазировали, придумывали. Потом Никита пожаловался, что так дорого в «Озоне» стоят мои «Дневники», и я отпустил ему три года «Дневников». Успокаиваю себя тем, что, как мне кажется, я нахожусь — это термин Тынянова — в зоне «литературы на глубине».
4 сентября, среда. Продолжаю читать «Герменевтику субъекта» Мишеля Фуко. Читаю, собственно, как читатель, для наслаждения, но вдруг сегодня выловил цитату, которая, как никогда, отвечает моей позиции по отношению к студентам. Я ведь недаром вчера на семинаре сказал, что научить писать нельзя, можно только научиться, и у писателя его будущее заложено в его внутреннем мире, в совершенстве его, в той идее совершенствования, с которой он относится к себе. Я занимаюсь только душой своих учеников, их внутренним миром. Сама писательская техника так проста и примитивна, что о ней применительно к настоящей литературе говорить и не приходится. Так вот Фуко. А разбирает он всего-навсего Платоновские диалоги.
«Невозможно заботится о себе без посредства учителя, без учителя нет заботы о себе. Но от чего зависит позиция учителя, и о чем он заботится прежде всего, так это о том, как сможет заботиться о себе его подопечный. В отличие от врача или главы семьи, он не заботится о теле, не заботится об имуществе.
В отличие от учителя в школе, он не заботится о том, чтобы развить и способности обучаемого, не стремится научить его красиво говорить, не учит побеждать соперника и т. д. Учитель — это тот, кто заботится о том, как заботится о себе его ученик, и для кого любовь к своему ученику — это способ позаботиться о его заботе о самом себе».
Во время учебного года для себя лично я определил среду как свой выходной день. Вторник — семинар, а в среду я отхожу, читаю для себя, делаю большую зарядку, готовлю, шляюсь бесцельно по квартире, но главное — читаю. Четверг — я уже ищу на нашей почте студенческие материалы, а уже потом, что бы я ни делал, все мысли и все прочитанное или пережитое копится ко вторнику.
Вчера, когда был у Лени Колпакова, он подарил мне том «ЖЗЛ» — наконец-то вышла книга о Кузмине. Весь день читал. Первую половину, хорошо известную, где «французская булка» и Павлик Маслов, пропустил, а сконцентрировался на 1920-х годах, на той поразительной эпохе общественной жизни, которая наступила после Октября. Какая в голод интенсивность общественной жизни, сколько точного! Авторов у книги два: один — уже известный по многолетним публикациям «Дневников» Кузмина Николай Богомолов, другой — иностранный, также многолетний исследователь творчества поэта Джон Мальмстад. Книжка получилась грандиозной, без той компьютерщины в обильных цитатах, которыми изобилуют многие сочинения серии.
Между чтением книги о Кузмине и приготовлением чего-то из кабачков и помидоров прочел письмо, которое прислал Анатолий Ливри. Не только письмо, но и ту смелую и острую статью, которая была к письму приложена. Вот для этого и нужен Интернет, а не для пустой болтовни.
«Сборник МГУ издал статью обо мне с несколькими цитатами из Ваших ДНЕВНИКОВ (см. приложение).
Анализ в общем верный.
Я, однако, задаюсь вопросом: кто из моих союзников, идя в бой за меня, защищает русскую литературу, а кто наскакивает на собственных врагов, случайно оказавшихся моими?. .
Будущий исследователь, надеюсь, проведет демаркационную линию.
Анатолий».
Тут же Анатолию и ответил. О чем статья? О блокаде действительно прекрасного писателя, который имел смелость быть еще и выдающимся ученым, специалистом и знатоком-античником и исследователем Набокова и Ницше с европейской известностью, о блокаде «специалистами» и «писателями» буквально, как сказано в статье, «третьего эшелона». В статье есть цитаты из моего «Дневника» за 2009 год, ну это, конечно, меня радует. Как я предполагал, «Дневники» потихонечку входят в научный и общественный оборот.
«Дорогой Анатолий. Наконец-то прочел статью, которую Вы мне прислали. Даже удивился, как она могла появиться у нас, которые ловят все отклики западных диктовок. Недруг слабеет и уже не так зорко следит за границами. Статья великолепная, а главное — постановка вопроса. И Ваша судьба писателя и ученого в точности повторяет то, что происходит у нас в литературе. Точно так же все захвачено «творцами второго и третьего эшелона», точно так же в министерстве их прикрывают «писатели», которые путают коммерческую публицистику с литературой и журналистку с тем, что раньше называли «изящной словесностью». Не ругайте особенно и ваших попутчиков, хорошо, что у них есть хотя бы «мышиная смелость». Я постараюсь отреферировать статью в своих «Дневниках». Кстати, вышел очередной том — «2011». Днями вышлю. С. Н.»
