23 января, среда. Утром занимался с луганским телевидением. Несколько дней назад мне оттуда звонили — делают фильм о Фадееве.
Александр Фадеев
Снимали в большой комнате, в комнате Вали. Я перед этим еще раз перечел свою огромную статью о Фадееве, которую написал несколько лет назад. Так мне теперь уже не написать. Телевизионщики были вдвоем: Оксана Власова — она режиссер и, наверное, сценарист, и оператор Родион. Я сказал, что для меня Луганск, родина молодогвардейцев, также интересен, как Троя, место действия других героев. Как Родион работает — свет ставил удивительно тщательно и долго, — увидим, когда фильм будет готов.
24 января, четверг. Вечером к шести пошел в музей Пушкина на Пречистинку — там вручение «Золотого Дельвига». Поляков придал этой премии невиданный ранее, просто государственный размах. Я уже писал, сейчас премия по своему денежному выражению практически равна и «Букеру», и «Большой книге». Юра реализовал свою давнюю мечту — литература пасется не только в приделах Садового кольца. О фуршете, о певицах, выступавших между эпизодами вручения, уже не говорю, все качественно. Вели церемонию Пушкин и Дельвиг, куда же без них. Естественно, это были Валентин Клементьев и Михаил Кабанов, два народных из МХАТа на Тверском. Личутину с изумительными словами приязни премию вручала Татьяна Доронина. Это тебе не самозванная примадонна. Как ни странно, пришлось оказаться на сцене и мне. Начинали с молодежи, с «Литрезерва», и тут совершенно неожиданно, не предупредив наперед, выкликнули вручать меня. Я уже не помню, кому и что быстро вручил, и, была не была, взялся за микрофон. Я знал, что в зале сидит начальственное лицо, но молчать уже нет никаких сил. Я сказал, что в нашей единотонной, связанной групповой спайкой литературе наконец-то появилась премия, способная как-то все уравновесить. Слова, конечно, были и повесомее, и порезче. Давняя идея Полякова, чтобы в премиальном процессе мы не забывали ни провинцию, ни нашу национальную литературу, осуществилась. Поляков не только достал деньги, но еще и с толком, не вспоминая только о себе, их истратил.
Еще до начала церемонии встретил Виталия Третьякова, в прошлом легендарного редактора «Независимой газеты». С каким-то восторгом говорили с ним о телевидении, искусстве, газетном деле. В том числе вспоминали и ту «Независьку» — выражение Марии Розановой, — которой Третьяков руководил. Я-то помню поразительный эпизод, когда Саша Щуплов взял у меня огромный очерк и вдвое его сократил, а потом Третьяков востребовал оригинал и дал под очерк еще одну, третью полосу. Редактор был Божьей милостью.
25 января, пятница. Сегодня назначена конференция по перевыборам Ученого совета. Но сначала надо было провести кафедру, чтобы выдвинуть кандидатов. Я уже давно решил, что, как было прежде — два человека от самой крупной в Институте кафедры — это маловато, и продумал несколько кандидатов. Ставка, конечно, на опыт и молодых. Сидоров как опыт и связи, Толкачев — научные знания и опыт международной работы, Королев — этот — способен долго, как кошка мышь, терзать свою жертву. Я — по положению. Утром пошел к ректору согласовывать. БНТ встретил мое предложение абсолютно спокойно.
Труднее оказалось соблюсти демократическую процедуру. Как не бывало прежде, кафедра собралась почти вся. С большим любопытством наблюдал за тайно клокотавшими страстями. Лобанов, который в этом году перешел на полставки, когда я объявил свой список, понял, что из совета он уходит. С кем теперь Леонов и Скворцов будут упоительно весь совет болтать! Самид и Сегень нервничали, потому что оба отчетливо представляют себя ректором. Но больше всего, по обыкновению, нервничала и что-то изображала Галина Ивановна Седых. Как мне кажется, ее невысказанный, а только обозначенный гнев, питало выдвижение в совет Толкачева и Королева. Внешне она лоббировала Сегеня, в свое время выдвинувшего себя в ректоры и получившего на выборах три голоса. Галя даже вспомнила, что и сама была членом Ученого совета. Я этого не помню, но вот страсть Седых к базару, утверждению себя как персоны — это наяву. Вспомнил реплику В. Кострова на прошлых выборах, когда маститый поэт сказал кандидату наук: «А кто ты такая?».
Список Ученого совета был огромный, 38 человек. Персонажи в основном все те же. Несколько голосов против получил Сидоров, пять или шесть — Королев, 11 — Толкачев. Его счет можно принять за орден: его боятся, боятся, что он может стать ректором, его жесткой руки и очень серьезной научной эрудиции.
После конференции сразу же начался Ученый совет. Я выступал несколько раз, Людмила Михайловна, сидящая сзади, комментировала. Кстати, еще на кафедре, в ходе разговора о ситуации, когда наш вуз признали неэффективным, С. П. твердо сказал, что это произошло потому, что не советовались с Есиным.
С докладом выступила Ольга Саленко — аспирантура. Ее цифры подорвали доверие к победному среднему, о котором все время рассуждает ректорат. Далеко не дурак был покойный Минералов, когда взял Саленко к себе на кафедру.
Основное, что прозвучало на совете: мутная вода вокруг нашего вуза еще не сошла. Какая-то серьезная комиссия начнет работать у нас уже в марте.
Продолжение следует...
