25 января, суббота. «Эхо Москвы» доходит и до берегов Индийского океана. Верховный суд сократил срок отсидки Платону Лебедеву, и ныне этот комиссар «Лукойла» тоже, вслед за Ходорковским, на свободе. Правда, остался невыплаченный в 17,5 миллиарда долг или штраф за утаенные налоги. Из-за этого Ходорковский не может въехать в Россию — потом и не выпустят, а Лебедева поэтому же не выпустят сейчас.
На Украине все ближе к гражданской войне — похоже, что правительство ничего не контролирует. Фигура Януковича, по меткому определению Сванидзе, «всем группам подмигивающего», вызывает презрение.
Все утро на пляже читал книгу Арто и к обеду закончил. В целом, если говорить по-настоящему, Арто очень интересен своими частностями. Выписываю в основном то, что касается моего, слова.
«Немало можно было бы сказать относительно конкретной значимости интонации в театре, об этой способности самих слов порождать некую музыку в зависимости от способа, каким они произнесены, и безотносительно к их конкретному смыслу, — ведь такая музыка может идти даже вразрез с этим смыслом; можно было бы сказать о способности слов создавать под поверхностью языка своего рода подводное течение впечатлений, соответствий, аналогий. Однако подобный театральный способ рассмотрения языка уже является лишь одной из второстепенных его сторон для драматурга, а потому, в особенности в наши дни, драматург вовсе не считается с ним, создавая свои пьесы».
Или:
«Заниматься метафизикой словесного языка — значит, принудить язык выражать то, что он обыкновенно не выражает, это значит использовать его новым, особым и необычным способом, вернуть ему все возможности физического потрясения, активно разделять и распределять его в пространстве, выбирать интонации абсолютно конкретно, возвращая им былую способность действительно взрывать и проявлять нечто, значит восстать против языка и его сугубо утилитарных, я сказал бы даже, озабоченных пропитанием истоков, против его низкого происхождения загнанного зверя, наконец, это значит рассматривать этот язык как форму заклинания».
О кризисе театра говорят с его возникновения как о кризисе литературы и нравственности. А вот «новый» театр — это, пожалуй, то, что в 1920-е годы у нас уже было. Это грандиозные зрелища в Петрограде, здесь надо вспомнить имена Радлова, Анненкова, Эйзенштейна — мастеров народного театра. Но вот еще частности:
«Идея пьесы, созданной непосредственно на сцене, когда приходится наталкиваться на препятствия постановки и препятствия самой сцены, настоятельно требует открытия некоего языка — языка активного и анархического, где были бы преодолены обычные ограничения чувств и слов.
Во всяком случае, спешу тотчас же это сказать, театр, где режиссура и постановка, то есть все специфически театральное в нем, подчинены тексту, это театр глупца, безумца, извращенца, грамматиста, лавочника, антипоэта и позитивиста, иначе говоря, это театр Запада».
«Публика, принимающая ложь за истину, обладает чувством истины и всегда реагирует на нее, когда последняя являет себя».
«И признаем наконец, что то, что некогда сказано, говорить более нельзя; что одно выражение не годится на то, чтобы его употребляли дважды, оно не живет дважды; что всякое произнесенное слово мертво и действует лишь в тот момент, когда произносится, что форма, которую раз употребили, более не нужна и зовет лишь к поискам иной формы».
«Довольно индивидуалистических стихов, от которых гораздо больше выигрывают те, кто их создает, чем те, кто их читает».
«Театр должен стремиться любым способом поставить под сомнение не только все аспекты объективного и доступного описанию внешнего мира, но и мир внутренний».
Обедали, как уже привыкли, в два часа в ресторане на берегу. Опять салат из тунца и жареные креветки с овощами и рисом. Креветки на двух палочках, общим числом восемь, риса и жареных овощей совсем немного, но наелись. На пляже я обычно объявляю: до ужина осталось три с половиной часа, два часа, час…
Вечером, после ужина, решили посмотреть американский фильм, буквально выпрыгнувший из Интернета. В основном из-за некоторой филологичности в названии — «Мимесис», имитация, повторение. Термин, употребляемый и в философии, и в филологии. Уже хотели бросить смотреть — про вампиров и ту чертовщину, которую я не люблю, — но хорошо, что досмотрели. После конференции любителей фильмов ужасов группка энтузиастов решила собрать на вечеринке с полдюжины по типам отобранных гостей и с ними повторить содержание некоего фильма «Ночь живых мертвецов». Можно представить, что из этого получилось. Жуткий, кровавый фильм. Нравоучительная его сила в опасности искусства открывать некоторые темы. Не продолжаю, но вспоминаю наше телевидение с его культом низменного и опереточно-прекрасного.
26 января, воскресенье. Вечером вчера под дверью оказался конверт. Администрация отеля надеется, что гостям все нравится, и сообщает, что завтра, то есть сегодня День принятия Индией конституции и по этому случаю на автомобильной стоянке состоится небольшой сбор. О краткости сбора не пишу, потому что через пятнадцать минут он уже закончился. Я в Индии пятый или шестой раз, и вижу, как она меняется, и слышу, как много делается, чтобы сгладить социальные неравенства. Я всегда знал, что это страна с атомными станциями, ракетной техникой, прекрасной фармацевтической и металлургической промышленностью и самой развитой в мире сетью железных дорог. Но изменился общий фон. Кроме гробниц и слонов появились и другие объекты художественного показа.
Это мысли по поводу конверта, подсунутого под дверь.
Утром во время завтрака заметил, что стал меньше себе накладывать на тарелку, но появилось редко ощущаемое современным человеком чувство голода. Одновременно: хорошо, если бы дома холодильник автоматически открывался только три раза в день.
Днем сначала долго слушал «Отелло» Верди. Здесь никаких слов не найдешь. Это уже уровень божественных откровений. Когда сознание посещает подлая в искусстве мысль «как это сделано» и ты слышишь каждый инструмент отдельно и понимаешь, что там подсвистывает флейта, а там мрачности добавляет редкий удар контрабаса, многое становится понятным, но все равно и здесь ничего не происходит без подсказки Бога. Но еще тайна, как можно так говорить о любви — возвышенно и трагически — в старости. «Отелло» это чуть ли не последняя опера долго жившего Верди.
Начал читать книгу Андрея Юревича с заголовком, который вызвал у меня большое сомнение — «Психологи тоже шутят». Не люблю я отраслевой юмор и взялся за книгу только потому, что дала мне ее Нелли Васильевна. При этом сказала, что автор — ее сын. Я, кстати, вспомнил, что из-за сына Н. В. в свое время отказалась баллотироваться в Академию. Сын прошел. В общем, взялся с предубеждением, но уже через пятнадцать минут совершено неприлично во все горло и на весь пляж, полный старых англичан, хохотал. Читая отдельные выдержки С. П., я из-за начинавшего душить меня в конце каждой фразы смеха не мог дочитать абзаца и вынужден был каждый раз возвращаться к началу.
Прежде чем перейти к слону, придется, как и вчера, написать все об обеде. Нас в ресторане на берегу — ни стен, ни дверей, но хорошо оборудованная кухня, вид на море и морской воздух — уже знают и зовут «два салата из тунца». По покрытому плиткой полу бродит маленькая цапля и выпрашивает кусочки. Итак, кроме салатов были еще кальмары, фаршированные шпинатом, с вареными овощами. Кальмары в основном маленькие, как грецкие орехи. Вполне достаточно и сытно.
Теперь о слоне. В огромном отеле, естественно, кроме разнообразных вечеров для постояльцев, проводятся и какие-то платные празднества по заказам извне, что-то вроде наших корпоративов. Здесь даже есть специально отведенное место со своей большой лужайкой и залом для конференций и торжеств. Внутри разговоры, а на лужайке расставляют столы, задрапированные белым, вывозят буфеты, ставят круглые столики и металлические стулья в белых же нарядных чехлах. Здесь горят электрические, а в особо парадных случаях — масляные высокие светильники. Почти средневековье и пир у раджи.
В этот раз подобные пиры каждый вечер устраивали на всех трех больших лужайках. Специально приехавшие люди обустраивали площадки, создавали сцену, по пальмам вдоль условно очерченного праздничного пространства развешивали лампочки, гремела музыка, пели и танцевали приглашенные артисты, все в роскошных национальных одеждах, в почти таких же одеждах были гости. Женщины были прелестны. И все это покрывала непроницаемая темная и удивительно теплая южная ночь, как бы украшая и завершая сюжет. Вот что поражало: отель, обычно заселенный европейцами, все эти дни гудел от плеска в бассейнах индийских детишек, а в море купались, не снимая длинных одежд, индийские стройные дамы. Мне показалось, что стыдливые эти дамы окутаны большей таинственностью, нежели белые, как снег, разваренные и ничего не стесняющиеся российские красавицы.
Такие роскошные ориентальные действа, каждый раз на новом месте и каждый раз в новых красочных декорациях, устраивались два вечера подряд. Утром, когда народ после завтрака тянулся на пляж, все уже было разобрано, укрыто, сложено и увезено. Мы с С. П. начали даже спорить, что это какие-то высококачественные корпоративы, приуроченные ко Дню Конституции, или что-то другое, семейное, дни рождения или окончания учебы сына, дочки или внука.
Сегодня утром, уже не на лужайках, а на пляже и площадке возле берегового ресторана, началось новое самое масштабное строительство. Метрах в двадцати от кромки пляжа возвели помост, который потом покрыли нарядной тканью. На помосте были воздвигнуты четыре колоны из пластмассы, выглядящих между тем так, будто бы они из мрамора. К этому подобию эстрады вел низкий подиум. Было ощущение, что на пляже выступит поп-звезда. И только два кресла, похожие на два трона, которые сгружали с машины, вызвали у меня некоторые предположения.
Мне бы тщательнее обо всем происходящем подумать, но за меня подумала жизнь. Я не увидел из-за курортных забот ужина, новостей по телевизору, но зато я наблюдал, как на свадьбу прибыл жених.
Сначала неистово загудели барабаны. Мы сразу вскочили со своих лежаков. К барабанам присоединились трубы, торжественные и оглушительные до визга, затем что-то музыкальное заверещало еще, а потом из-за гостиничных корпусов на дороге к пляжу появилась пестрая и необычная толпа. К этому времени я уже опомнился, подошел поближе и все пересчитал. Впереди в тюрбанах с перьями, в кафтанах и с какими-то красными то ли бахилами, то ли гетрами на ногах шли девять музыкантов и отчаянно дудели, барабанили и производили другой музыкальный шум. Потом шел важный, как молодой министр, распорядитель, за ним — выстроившаяся по двое или трое цепочка степенных гостей, мужчин и женщин, все парадно одетые, следом плясала отчаянная молодежь — юные девы изящно гнули руки, а уже потом шел слон. На слона была накинута роскошная алая попона с огромными знаками счастья, то есть свастикой по бокам. Какое счастье, подумал я в этот момент, что не видит этого знаменитая ведущая «Эхо Москвы» Ксения Ларина! Сколько бы здесь было сказано о Холокосте! Слон ступал торжественно и спокойно, подчиняясь моменту, и, конечно, о Ксении Лариной не думал. Сбоку от слона шел проводник, а наверху в специальном паланкине сидел разряженный как раджа счастливый жених. В руке у жениха была деревянная сабля. Я помахал жениху рукой, жених отсалютовал мне саблей. . .
Подходя к своему корпусу, я все думал об этой счастливой встрече и невольно вспоминал русские свадьбы нового времени в наших неуютных кафе, с раздраженными, как некормленые пантеры, официантками и мордобоем в конце приема. Конечно, бывают и показательные свадьбы для телевидения, как свадьба Волочковой, с воздушным шаром и белым фраком жениха. Но как-то все это похоже на жлобский и интернациональный манер.
Вечером, после пляжа, плохие новости с Украины. Вчера Латынина говорила о воровстве и коррупции, всем верховодят теперь выросшие дети олигархов, назывался Сашка Янукович. В связи с этим высказывание батьки Лукашенко: «Когда бизнесом начинают заниматься дети главы правительства, это означает конец правительства».
