28 января 1996 года — 31 декабря 1997 года

28.I.96

Сегодня похоронили Левитанского, а вечером передали, что умер Бродский[1]. Вот такой день.

23.II.1996

У Жванецкого была встреча с коммерсантами в рассуждение поддержки «Магазина». Были какие-то комсомольского вида новые русские, потом пришел Нечаев, председатель бизнес-клуба. Выступая, он сказал великолепное:

«Дорогие гости, спасибо за приглашение».

Нечаев вдруг обратился ко мне с воспоминаниями о «Взрослой дочери», как он ее видел. И вспомнил про «20 лет нам понадобилось…» Я уже был выпивши. Стал петушиться. Он же говорил банальности: «Народ не понимает, что бизнес  — большой тяжелый труд… Если народ накормить, они изменятся…» Миша сказал про него — «пустые глаза».

И еще один сюжет у Жванецкого. Он как-то позвонил мне и прочитал монологи. Мне они очень понравились. Миша (на этом банкете): «Я думаю, кому позвонить, позвоню Славкину, он доброжелательный, он не скажет, что ему не понравилось». На вечере он выступал, имел успех, что подтвердило мои оценки. Я (в образе скандалиста): «И после всего этого ты будешь меня упрекать в доброжелательности?!»

Придумал рассказ или пародийную сценку: «Презентация убийства». Собираются заказчики, убийцы, жертва, ее доброжелатели и друзья убийц. В общем, тусовка по всем правилам. Тосты, речи, выпивка… Халява. Как бы начало сговора в присутствии жертвы. Убийство завтра, а сегодня гуляем. Да, и, конечно, на презентации присутствует милиция, следователи, прокурор.

 

11.III.96

Презентация книги в Доме актера. Негодяй Филиппенко мотал меня и пришел за 20 минут до начала. Но, как ни странно, это помогло. «Как пойдет» — с самого начала был такой принцип. Единственно, что было подготовлено — сам памятник. Я ассистировал Ушацу. Лучше всех был Алик Рижский.

Я всячески, но элегантно, выпихивал его со сцены. Получился целый номер. Он, как носорог, упирался. Его фраза, сказанная с места: «Я первого августа был в Москве», в ответ на то, что юбилей не справлялся, потому что летом никого нет — стала самой популярной.

Я испытал облегчение — скинул!

 

13 марта 1996

Мой традиционный черный день. Он и черный. Еще с вчера. С Ниной совсем плохо. Отменяю поездку в Париж. Не получается… По обстоятельствам, по настроению… Нет. Теперь сон. Припарковал машину, куда-то сходил. Выхожу, чувствую, забыл, где поставил свою светло-бежевую шестерку. И понимаю, что не найду. Поэтому сажусь в такую же чужую. Типичная для сна надежда — пойдет, пойдет и станет нормально. Но нет. Машина не моя, какая-то грязная, старая, одно стекло забито фанерой… Да и опасно, поймают. Быстро припарковываюсь между двумя машинами у кинотеатра «Москва». Разговариваю с какой-то девушкой. Понимаю: в случае чего она меня опознает. Быстро отхожу от машины. Вспоминаю, что оставил в салоне наволочку (мешок) с грязной своей простыней (в зелененьких цветочках и паучках) — по ней меня и найдут! Возвращаюсь, беру наволочку, девушка видит и уж совсем меня запомнит… Второй сон был интереснее, но я его забыл. Поехал к Вере, сдал билет. Когда Юлику объяснил про Нину: «Благородно поступаешь». Вечером с Иртеньевым и Бильжо был на открытии выставки ректора Суриковского училища в корпорации Нечаева Андрея[2]. Игорь: «Ты читал “Тлю”[3] — вот эти люди». День был с чернотой, но не крайней.

 

9.IV.96

Звонил Земек. Как всегда, сказал мудрую метафору: «И в вашей стране, и у нас происходит эффект размороженного холодильника. Они думают, что если размороженный холодильник снова захолодить, то протухшая рыба станет свежей». Right!

Был на приеме во французском посольстве. По случаю приезда Генсека НАТО[4].

И вот я прихожу, жму руку товарищу Хавьере. Опять двадцать лет понадобилось, чтобы НАТО гуляло в Москве и я вместе с ним. На этом приеме были сплошь военные, Зюганов и несколько писателей: Разгон[5], Ваксберг[6], Залыгин[7]. Почему?.. Ваксберг шутил: тайные многолетние резиденты.

Приезжал Вася Шумов[8]. И был его вечер в ЦДХ. Устраивал Саша Липницкий[9]. Был прекрасный концерт Васи с американским гитаристом, группой «Последний шанс», «Футбол» с Рыженко, «Вежливый отказ», и «то, что осталось от “Звуков Му”». И вот что получилось. То, что Вася говорил о Высоцком, теперь можно сказать о нем. То есть он не изменился. Вася поет, по сути, тоже обличительные песни. Мы боролись против коммунизма, против него кричал Высоцкий; Вася борется против сытости, стандартизирования, серости, тоталитаризма. И хоть он не кричит (а Рыженко кричит — «серый человек, серый век!»), но это тоже песни протеста, оппозиционные песни. Но тогда, в начале восьмидесятых, они воспринимались как отъединение от социальности, а сейчас, на фоне аполитичной молодежи («Таня-Таня») прёт социальность. В конце «Звуки Му» пели «52-й понедельник» Мамонова. Солировали Шумов и Троицкий, саксофоны  — Чекасин[10]. Зал кайфовал и качался в ностальгических чувствах единения поколенки. Честное слово  — «Возьмемся за руки, друзья». Вот наш поезд в Чаттанугу Чучу-то и причухал. Чух-чух-чух!..

 

7.V.96

Володя Марамзин, прочитав «Памятник неизвестному стиляге», сказал, что, читая, подумал, что сам мог бы написать такую книгу и не решился, а я, мол, решился. И еще — заревновал к Аксенову: что уж ты так перед ним преклоняешься…

 

24.V.96

И снова приехал Вася. Собрались у Жени Попова. Вася привез его сыну, Васе Попову, «Полароид» как крестный. «У меня в детстве не было мишки и мячика. Мне бы тогда такого крестного… Да я и сейчас бы не отказался…» Вася щелкал что ни попадя. Женя нервничал, что тратятся пленки. Со своего четвертого этажа спустились Белла и Боря. И вдруг Боря и Попов схлестнулись. Боря, не уговорив Беллу пить «Хванчкару», налил ей полрюмки водки. А вторую налил ей Попов. Боря вспылил: «Разбирайся со своей женой, а я буду разбираться со своей». И что-то сказанул матом, Женя сделал ему замечание. Боря стал на него кричать. Остановить его было невозможно. Вася: «Оба правы». А когда они, угомонившись, опять стали спорить по-новому, я сказал: «Оба не правы». Бэлла ушла, потом Вася сходил за ней, и она пришла снова, на этот раз в черной блузке. Боря: «Я завожусь только на дракошу». Вася: «Я тебя понимаю, как никто другой» (печально сказал). Вообще, все печально. Бывшие блестящие гуляки, плейбои и красотки дребезжат. Жизнь накрыла… Боря, когда мы, проводив Васю до метро, гуляли по ночному двору: «Жаль, что при Васе, что Вася все видел, он может подумать…»

Родилась интересная формула: «ЧЕСТНЫЕ ЛЮДИ РОССИИ НАДЕЮТСЯ НА НЕПОРЯДОЧНОСТЬ ЛЮДЕЙ, ЗА КОТОРЫХ ОНИ СОБИРАЮТСЯ ГОЛОСОВАТЬ».

Это насчет того, что многие интеллигенты под угрозой коммунистов надеются на подтасовку выборов демократами. «ЕДИНСТВЕННАЯ НАДЕЖДА НА НЕГОДЯЙСТВО НАШИХ ФАВОРИТОВ».

 

26.VI.96

Сегодня днем, чтобы как-то забить время, сидел с компьютером и копался в Интернете. Набрел на статью о блюзе и на строчку «Буги-вуги» и щелкнул на «Льюис играет буги-вуги». На первых же аккордах зазвонил телефон  — Толя Васильев. Просто так, читал книжку, надо бы встретиться… Мистика.

В конце мая летал в Новосибирск и участвовал в этом концерте. Поездка была тяжелая, но стоило поехать ради стиляжной тусовки. Да и книги распродал по 20 т. Я хотел цену снизить, но Вадим не дал. И в филармонии наторговали на миллион.

Могила: «Ну, если этот мудак еще и не выиграет выборы, убить его мало!».

Я рассказал Васе о словах Гриши, сказанных мне в Бонне об Израиле: «Эта страна дала мне меньше, чем я ожидал». Вася: «Вот так же говорит Горенштейн о Германии».

 

16.VII.96

«Мало того, что ты мне испортил жизнь, ты поломал мне сегодняшний день».   

…и далее большой перерыв записей. Рука не поднималась.

 

1.XI.96

Недели три тому назад мне позвонил Саша Черный[11]. «Я звоню тебе с печальной новостью. Бэмса зарезали». Накануне в «Экране и сцене» я прочитал статью, сравнивающую «Взрослую дочь» и «Бродвей нашей юности» Габриловича[12], статья называлась «Прощай, Бэмс!». Утром мне позвонил Черный… В ночь перед отъездом в свой Бремен в три часа ночи ему позвонили в дверь, он заглянул в глазок или по голосу узнал знакомую (Свету, как он успел сказать перед смертью). Он открыл, ворвались трое бандитов, заперли квартирантку в ванную. Оттуда она слышала Бэмса: «Я вам все покажу…» Потом бандиты, забрав паспорт зарубежный Бэмса, деньги и его одежду из соседней комнаты, перерезали Бэмсу горло, тем не менее, он освободил квартирантку из ванной и послал ее вызвать скорую помощь — убийцы перерезали шнур. Его отвезли в Боткинскую, положили на операционный стол, там он и умер. Жуткая история! Черный рассказал мне, как он выехал в Германию — фиктивный брак с бабой, его старой знакомой, которая из-за этого развелась с мужем (тоже фиктивно). Черный сказал, что на похороны не пойдет, за себя не ручается, убьет эту бабу (она претендует на квартиру, а есть дочка). Я на похороны пошел. Хоронили на Ваганьковском. Карикатура сопровождала Бэмса до могилы. Отпевающий священник был из коммерческого ларька, лысоватый, бритый, суетящийся человечек: «Кто на заочное отпевание — сюда… Кому землю — сейчас будет земля, пройдите, пожалуйста…» Вынесли гроб из церкви, и какой-то Бэмсовский дружок сунул мне портрет в раме, чтобы я нес его впереди гроба. Что это была за фотография! Бэмс в белой ковбойской шляпе на фоне огромной рекламы «Cocа Cola» на Пушкинской площади. Этот портрет и поставили на могилу. Потом долго пили на могиле, не сильно, а долго. Я не пил, потому что принимал сердечные лекарства. Мне на ухо бубнила некая Рита, которая была на презентации «Поезд на Чаттанугу». Показала мне фиктивную жену рядом с ее реальным мужем, оглядывающимся тревожно по сторонам… К этому времени все разбились на группки. Я остался один. Правда, ко мне подходили отдельные, спрашивали, где можно купить книжку… Я тихо-тихо ушел. Не поехал на поминки в какое-то кафе. Пить мне нельзя. Конечно же, любопытно, но я решил, что я попаду между группировками и втравлюсь в неизвестную мне историю. Какие у меня версии убийства. В квартире Бэмса вертелось много народу. Он чем-то, наверное, приторговывал на своих германско-московских маршрутах. Думаю, его погубила его контактность. Он с каждым задруживался и, думаю, при его стиляжническом пижонстве говорил о себе больше, чем сам собой представлял. Вот кто-то и решил, что у него есть деньги. Уже один раз такая же история была, он мне сам рассказывал, накануне отъезда в Америку. Та же схема, только просто побили, отняли доллары. Вот такой финал «Взрослой дочери молодого человека»… Когда я рассказал это Толе, он вспомнил наши съемки «Поезда на Чаттанугу», эпизод с бэмсовским рассказом в машине. Везли мы его на кладбище, где похоронен Юра, и по замыслу Васильева машина в конце должна была переворачиваться, и Бэмс выпадать из нее и так лежать… «Это жизнь, Бэмс». — «Нет, это смерть».

Стартовала «Старая квартира»[13]. Позвонила мне Люся, долго рассказывала о своем коммунальном детстве. Хороший признак. Гриша[14]: «Старик, ну пригласи меня на какую-то передачу». Яковлев Егор звонил и пригласил меня на интервью. Прошли хорошо. Рецензии. Хотя от сценария ничего не осталось. «48-й год» был еще хуже (в смысле драматургии), но передачу сделал зал, хроника, и неплохо вел Гриша. ВАСХНИЛ — предмет моей гордости, вырезали. Делают все приблизительно и поверхностно. Все это прискорбно. Между прочим, хорошее слово, сказанное Осей. Почему? Потому что «глупо», «бездарно», «отвратительно» — относится только к объекту. «Прискорбно» направлено и в сторону говорящего. Общая беда.

 

8.XI.96

Появилось несколько рецензий на «Старую квартиру». Хвалят. При всей поверхности и приблизительности, и небрежности, с которой делается передача, она производит впечатление. Передачу делает зал и кинохроника и только иногда сцена. Парфенов калькнул идею. Но в этом пусть они разбираются с Малкиным.

Ностальгуха становится коммерческой идеей. Недаром кто-то из моих знакомых сказал мне в связи со «Старой квартирой»: «А ты конъюнктурщик».

И сюда же я хочу прибавить гениальные слова Евгения Шварца из «Дракона»:

«Генрих: Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?»

Кстати, когда я цитировал эти слова, то всегда без последнего — «скотина такая». Так лучше. Но, мне кажется, что Шварц, когда писал эту реплику, еще не понимал ее историческую гениальность, она ему казалась недостаточно резкой, и он решил добавить своей непосредственной эмоции.

 

12.XI.96

Только что Люся по телефону опять сказала мне справедливо-жестокие вещи. «Тебя будут преследовать слова “Плохая квартира”» и «Кто-то сказал: “От искусства отойдешь на шаг, оно от тебя отойдет на десять”». Right!

 

21.I.97

После долгого перерыва был в Переделкино. Тоска. Все разваливается. Профсоюзный дом отдыха, где живут два-три твоих товарища: Рейн, Иртеньев, Ковда[15]… Самое главное, разрушилась, ушла атмосфера избранности, парнастства… Переделкино поменяло жанр. Еле дождался конца срока.

Оказалось, что Вадим Ковда — одноклассник Бэмса. Он рассказывал мне про него кое-что. Бэмс носил с собой чемоданчик, в котором были: простынка, бутылка спирта, сиропчик для подкраски, чтобы девушка думала, что пьет ликерчик; шприц без иголки и марганцовка для промывания члена…

Он был спортсменом и, когда гуляли по городу, иногда шел впереди компании на руках.

Но как я приложился с «Фраком народа»![16] Сидим, смотрим телевизор в холодном холле Переделкино. Кончилась передача. Идет реклама. И тут я, мудак, кокетливо говорю: «Какой же силой воли надо обладать — по другой программе идет передача с моим участием, а я сижу и ничего…» Тут же Боссарт с Иртеньевым переключили на другую программу. А там я вякнул одну фразу — и сплошной Горин. И вые*ывается Оренов. Позор, унижение… А не высовывайся!

Кто-то рассказал, что во время венгерского восстания в 1956 году их снайперы стреляли по людям на улице, на которых были широкие брюки. Так они узнавали наших кэгэбэшников. Вся Европа ходила уже в узких. Мода и смерть.

На записи «Старой квартиры»–52, при одном Гришином замечании в сторону Сталина раздался в динамике буквально рык. Все поняли — дьявол, рык от самого.

На записи был также сын Дунаевского Геннадий. Он рассказал, что сам ловил джаз и давал папе слушать. И сенсационный факт: в фильме «Встреча на Эльбе»[17] музыку писал Шостакович, но буги-вуги для сцены разгула американской военщины в кабаке написано Дунаевским Исааком Осиповичем.

 

4.II.97

Где-то в первые минуты пробуждения придумал название для книжки типа «Стиляги» (так мне казалось нетрезвым, непробужденным еще мозгом) — «МАЛЬЧИК ПОТЕРЯЛСЯ». В эту книгу, показалось мне, я мог бы реализовать все, что я наковырял для «Старой квартиры». Мальчик потерялся в истории… Вот сейчас вспомнил про фильм «Зелиг»[18] Вуди Аллена. Вот я и потерялся между открытием ВСХВ, премьерой «Бродяги», открытием кольцевого метро, смертью Сталина, джазовым фестивалем в Таллине, ремеслухой, субботником на строительстве высотки и т. д. Везде я есть, но в общем потерялся. Пока все. Одно могу сказать: название хорошее. Пусть будет. Даже есть начало, слишком, правда, юмористическое: «Радио в ГУМе уже в который раз вещало: “Пропал мальчик 62 лет, седой, с небольшой лысиной на макушке, родителей просят подойти в центр ГУМа к фонтану”. В магазине уже почти не было покупателей, служители закрывали двери, ГУМ прекращал работу, а я все стоял у фонтана и ждал, что за мной придут».

 

8.II.97

Сейчас раздался звонок: «Виктор Иосифович, мы с вами не знакомы. Я видела вашу передачу, и я удивлена, как вы трактуете сорок девятый год. Кроме слов Данина, но он очень мало сказал и изящного замечания ведущего о том, что спорно, что Сталин человек… Вы не упоминаете, что сорок девятый год — год повторных посадок. Я считаю, что кроме мелких замечаний складывается лирическое впечатление от этой жизни. Я считаю, что фильм очень вредный для нашей интеллигенции (или «я считаю от имени интеллигенции, что фильм вредный») — и положила трубку. Я узнал голос — это была Валерия Новодворская[19].

 

7.III.97

Парфенов[20] запустил свое «Намедни–61».

И время то же. Без эмоций (и пафоса, что понравилось Могиле) бобслей сюжетов, смонтированных в стиле компьютера.

Режиссер, если я не ошибаюсь, восточный парень, которого сначала пригласил, потом отверг Малкин: «Он будет делать не то», — прав оказался! Сюжетов много, ни на чем не останавливается долго. По одному пункту я успокоился: когда мы подойдем к 61-му году, не вспомнится, что это было у Парфенова. Точно вышло Могильное определение: «У него — кино (!), у вас — театр». Да, работать после Парфенова вполне можно, но как раз к этому моменту, по закону моих ритмов, у меня наступил жестокий кризис. 56-м годом не могу овладеть. Амортизировались мозги, чувства, поизрасходовались темы. К тому же «Огонек» теперь помогает мало: с 1956 года (условно) параллельно с официальной пошла НЕОФИЦИАЛЬНАЯ история страны. Надо обращаться к другим источникам…

М-да, сбылось мое предсказание, записанное тетрадок 15 назад. Вася и другие эмигранты приедут и будут уговаривать нас, что здесь хорошо… Все правильно пишет Вася, но (как у Твардовского) — «но все же, все же, все же…»

Звонила еще одна «революционерка-демократка», Алла Гербер: «Передача замечательная, но я смотрю, и мне трудно преодолеть, я начинаю поддаваться ностальгии. Это сейчас очень опасно. Мы смотрели с Галей Дробот[21], и она тоже заметила, что очень все как-то благодушно». Что делать? Передача обречена на лиризм и теплые чувства по отношению к прошлому. И я, сам того не желая, выступаю безответственным певцом жизни при коммунистах (в глазах ярых демократов). Мои объяснения бесполезны. И режиссер говорит: «Больше крови!» Опять тупик.

 

30.III.97

Галерея «Марс»[22] затеяла оригинальный проект: создать современную версию книги средневекового педагога Коменского[23]. Я с радостью согласился. Взял темы: «Кабинет», «Рыбная ловля», «Воздух». Предложили и другим писателям. Вот три отказа. Солженицын: «Я не работаю по заказу». Астафьев сказал, что он уже стар, болеет и т. д. А Солоухин обрушился — я не хочу ни в чем участвовать, эти ваши дурацкие идеи, ваша демократическая власть и т. д.

Ну, как у меня может быть хорошее настроение в связи со «Старой квартирой»?! Режиссер Андрей говорит мне, что надо пригласить Володина. Ведь “Таня” — это его». «Это Арбузова», — говорю я упавшим голосом. «А “Жестокие игры” — это тоже Арбузова?» «Да», — отвечаю я в полном отчаянии. Редакторше Ире я сказал, вернее выкрикнул: «Ира, не делайте мне замечаний по концепции, по смыслу!» Она же сказанула, когда я в 53-й год предлагал «дело врачей»: «А что это нам даст?» Но и у меня все падает. Противно, потому что уже все едут на ностальгии, и я туда же.

Валера Хаит сказал о новых молодых: «Они без нас обойтись не могут, хотя мы им на х*й не нужны».

Летом Нина лежала в больнице с панарицием. Там она видела большую кастрюлю с надписью: «Гнойная хирургия. Компот».

Где-то в середине декабря позвонил Вася из Америки. И стал расспрашивать меня про «Старую квартиру». Я удивился. А еще больше, когда он стал хвалить: «Я видел тут пару передач, мне понравилось». А накануне я прочел в «Московских новостях» его статью под названием «Ностальгия или шизофрения». И, откровенно говоря, ожидал, что Вася при встрече попеняет мне за «Старую квартиру» — он даже к ностальгии по шестидесятым относится иронически. Я: «Вася, после твоей статьи я ожидал от тебя выговор». Вася: «Нет, я статью писал совершенно о другом». И тут он меня совсем огорошивает — хочет выдвинуть ее на «Триумф». Правда, говорит, думал, что я один автор. Я рассказал про Малкина, и он записал на двоих. Я всячески отговаривал его номинировать телепередачу — из этого ничего не получится, да мы и не дотягиваем до «триумфаторов». А на встрече Нового года 29 дек. я получил подтверждение, что Вася это сделал — Зоя выговаривала мне, почему мы отшиваем Гурвича от успеха «Старой квартиры». Я говорил, что это не так. Зоя: «Есть письменное подтверждение». И я понял, что это Васина номинация.

Когда вручали «Тэффи»[24], где нас прокатили, я был резко не в духе, потому что увидел, как меня сократили в рассказе о похоронах Сталина. Я не пошел на банкет в «Планету Голливуд»[25], но не только из-за этого. Я не хочу внедряться в эту среду: заводить знакомства, пить с ними и т. д. Эта среда мне неприятна, она вся мне противостоит, я ее жертва. Позже у меня был конфликт с ними по поводу титров «Сценарий Славкина при участии Кемарской и Челядинова». Я написал заявление об уходе. Но среда почти не среагировала… В эту неделю, когда я считал себя свободным от обязательств, я испытал облегчение. Но потом все началось снова.

Нина сказала, что Зюганов должен сделать меня своим министром культуры после «Старой квартиры». Но не тут-то было… К счастью, они не считают эту передачу своей.

После «49-го года». Позвонила Новодворская. Я ее узнал по голосу. Не представившись, она отчитала меня за вредную передачу. «Что-то у вас все лирично, в то время, как…». «Я от имени интеллигенции говорю вам, что вы делаете вредную передачу…». А Игорь Горбачев[26] не хотел ехать на «Старую квартиру» из-за того, что это антисоветчина. Значит, линия правильная: между двух упертых.

А вот анекдот, связанный с «Плохой квартирой». Понадобился тридцать один год, чтобы ее поставили в Москве в театре Ермоловой. Какой-то критик восхищался, что пьеса ничуть не устарела, а даже стала пророческой. «И как вы угадали слово “муниципалитет”?..» А это было цензурное требование при публикации, чтобы обозначить, что действие происходит на Западе. На банкете я выпил за автора этого слова Инну Давыдовну Громову[27]. Еще были Ушац и Светлакова[28]  — причастные к «Плохой квартире» («Не путать со “Старой…”» — как написано в программке.)