29 июня, суббота. Еще никогда я так долго — практически весь день — не крутился на участке. К вечеру ощущение исполненного урока. Пока все спали, уже в семь утра я через удлинитель включил приемник с «Эхо Москвы» в теплице и по относительному холодку в одних трусах начал большую прополку в помидорах — здесь буквально все заросло сорняками. Продолжалось все это — сорняки и слушание радио — часа два с половиной.
От парных случаев в этой жизни мне, наверное, никогда не уйти. Целый час радио говорило о платных парковках в центре Москвы. Оказывается, мои умные соотечественники тоже даром времени не теряли. Они приспособились прикрывать номерные знаки разными фантиками, навешивать во время стоянки ложные номера, а у некоторых специалистов, словно у Джеймса Бонда, номера перелистывались автоматически. Швейцары и охранники дорогих ресторанов разработали новую услугу: прикрывают номера автомашин своих клиентов. Причем, как правило, машины все это недешевые, «лексусы» и «мерседесы».
Бодрые и предприимчивые ведущие «Эхо Москвы» предложили слушателям решить, что это — нежелание наших граждан сотрудничать с государством, с властями или… Я думаю, что это не только обычное жлобство богатых, но и их привычка всегда и на всем воровать. Знаменитая русская черта, как и подлость, подмеченная еще Алексеем Толстым.
Вечером, имея в первую очередь любовь Володи к определенным фильмам, принялись смотреть американский «Обливион». Теперь мне ясно, откуда наши абитуриентки черпают свои решительные диалоги и космические сюжеты. Я не выдержал и получаса, ушел к себе наверх. В фильме снимался знаменитый Том Круз — где здесь актер и что здесь большому актеру играть? Пишу об этом, потому что на только что закончившийся Московский кинофестиваль актер приезжал с другой своей картиной и девочки-зрительницы с шести утра занимали места, чтобы увидеть, когда красовец по красной дорожке пойдет в кинотеатр.
Кадр из фильма "Обливион"
30 июня, воскресенье. Рано утром собрал красную смородину, а уже вечером в Москве протер ее с сахаром. Володя опять был за рулем, он вроде бы у меня за шофера, водит он мастерски. Днем сидел, читал работы и дописывал Дневник. Часто я пишу и за прошлый день, стараюсь долго не отпускать, текст меняется, хороши только первые, даже невыверенные впечатления, дальше ты уже что-то доконструируешь. Приносил первые наметки словника Игорь, я все посмотрел, делает работу он образцово, применяя «новые технологии» — копирует имена. За разговорами на кухне мы перебрали смородину и перетерли ее с сахаром. У Игоря большие планы и в литературе, и в музыке. Когда перебирали смородину я вспомнил, что обычно раньше мы делали это с Валей, это были счастливейшие минуты нашей жизни, о чем только не говорили!
Как только приехал — все-таки несмотря ни на что «Эхо Москвы» самая лучшая радиостанция! — Ксения Ларина собрала небольшой хурал по поводу образования, и в частности ЕГЭ. Собравшиеся господа — Смолин, Архангельский очень хорошо все рядили. Я ведь тоже согласен, что ЕГЭ может быть и неплохая, демократическая форма проверки знаний. Но благие намерения, как «Титаник» на льдину, наткнулись на поголовную коррупцию. Дети списывают и шпаргалят, чиновники дают возможность утечки условий и вопросов, директора школ и учителя дописывают за учеников и подтасовывают результаты, институты не замечают несоответствия отличников и их знаний. Затянуло все трясиной обмана, взяточничества и лжи.
Уже поздно. Что касается работ наших абитуренток, то космос и фэнтези идет сплошным потоком. Мне кажется порою, что книг они не читают, а усваивают мир искусства через дешевое кино. Ожидаю, что наконец-то пойдут ребята из провинции.
Вечером в Москве не только изматывающая жара, но и буря, с ливнями и ветром. Два раза выключался свет, кое-что из того, что довольно удачно сформулировал, навеки из компьютера улетело. Жаль.
1 июля, понедельник. О жестких для Москвы результатах вчерашнего ливня узнал только сегодня. К 9.30, как договаривался с Оксаной, приехал в Институт. Оксана — секретарь приемной комиссии — добралась только к 10, после вчерашнего водопада Филевская ветка метро работала с перерывами. Какие-то деревья рухнули на рельсы, и несколько станций оказались залитыми.
О работах абитуриентов чуть позже, новостей столько, что не знаю, как их уместить.
Во-первых, дело Сноудена. Ну, конечно, этот героический парень вскрыл то, чем готова бы заниматься любая разведка, но у американской, наверное, больше возможностей, она это и сделала. А когда все открылось, то мир обнаружил: что, несмотря на тонкости и многообилие людей, все до одного могут быть учтены, проверены и находиться под контролем. Здесь-то всем и стало страшно. Раньше все стремились в города, которые позволяли сохранить некоторую анонимность, но здесь, оказывается, человек наиболее открыт. Это плата, которую мы должны внести за этот якобы прогресс и удобства. Иногда мне кажется, что весь прогресс затеян спецслужбами, чтобы влезть в подкорку и в желудок каждого.
Итак, Сноудена все ищут, Америка давит на тех, кто мог бы беглого цэрэушника приютить и дать убежище. Было сделано соответствующее представление и нам, но у нас с США нет специального соглашения о выдачи преступников. Вроде бы сначала согласился Эквадор, но его экономика так тесно связана с США, что даже валюта общая. Правительство Эквадора пошло на попятную. Отважные латины принялись обставлять свое гипотетическое решение предоставить Сноудену убежище невыполнимыми условиями: если приедет в страну, тогда и будем решать.
Тем временем в Общественной палате зазвучали бесстрашные голоса: не выдвинуть ли Сноудена на премию мира! Мы потихоньку готовим общественное мнение. И уже вечером Путин — он, как всегда, на коне и молодцом! — объявляет, что Россия никого никогда не выдавала и что если Сноуден напишет соответствующее прошение, то правительство предоставит ему политическое убежище.
Второй, внезапно вспыхнувший скандал — это в тайне готовившийся закон о реформе Академии наук. Правительство, боящееся только народного бунта и поэтому собирающее и выискивающее все крохи, оставшиеся от приватизации и разграбления, ищет деньги на социальные обязательства. Содержать Академию слишком дорого и хлопотно. Все это я описываю, как кажется именно мне. Три академии — РАН, Медицинскую и Сельскохозяйственную — сливают. Соответственно, объединяется и вся невероятная собственность — здания, земля, ресурсы. Всем этим, материальной частью, начинает заниматься специальный фонд. Вот пожива для чиновников! Сколько здесь можно продать, приватизировать, сдать в аренду, присвоить. Президиум Академии, экстренно собравшийся, за полтора часа выработал свое решение — против! И тут же закон, готовившейся втайне и готовый быть рассмотренным Думой в три дня, теперь может быть экстренно утвержден в последнем, третьем чтении осенью.
И, наконец, последнее, буквально меня поразившее. Днем шла обычная передача, в том числе говорили об интервью матери Ходорковского, данное в связи с его пятидесятилетием. Долго, конечно, парень сидит. У ведущих в связи с этим возникла мысль о готовящейся экономической амнистии, по которой, по их подсчетам, выйдут на волю что-то около 10 тысяч человек. И дальше мужской голос — мысль была настолько чудовищной, что я даже записал время этого поразительного высказывания — 16.25, поправки пять-семь минут в любую сторону — и вот этот самый мужской голос говорит: «Не лучше ли было бы вместо этих 10 тысяч человек выпустить одного Ходорковского». Какой человеколюб! Один — свой и наверняка богатый вместо десяти тысяч, возможно, абсолютно чужих!
Весь день до больных глаз читал работы абитуриентов. Кое-что попадается, но пока одни, кажется, дамы.
