7 января, понедельник. Опять пришлось подниматься в пять часов утра. Даже в наше время путешествия и культурный туризм — дело хлопотное и тяжелое. Внизу встретил нас наш замечательный гид — я его называю Физик, — рассадил всех в автобусе и сдал в аэропорту. Здесь мы уже сами. Маленький Марик, по поводу которого мы все волновались, уже был с нами жив и здоров. Правда, на губе у него какие-то зернышки от простуды. Здесь же произошел и удивительный случай — как-то я оказался опознанным. Глава большой еврейской семьи, его, кажется, зовут Артем, спросил у меня: «А вы не тот Есин, который написал «Имитатора»? Ну, тут просто наступило братание. Оказалось, что две рослые дамы-сестры чуть ли не наши с Сергеем Петровичем коллеги. Их бизнес — это так называемое «дополнительное образование». В том числе они, кажется, ведут и какие-то образовательные курсы в местах лишения свободы. Это уже мне, как писателю, интересно. Очень смешно одна из дам рассказывала, как имела дело с молдавскими пограничниками, когда ехала на отдых в Болгарию. Пограничники пытались выцыганить у нее деньги за какие-то формальности, связанные с ее ребенком, вписанным в ее паспорт, а она, твердо зная свои права, этого сделать не позволила. Я передаю ее замечательный рассказ: «Неужели вы не видите по моему лицу, что со мною нельзя связываться? Тогда я просто своей тяжелой машиной — последовало название какой-то престижной марки огромного вездехода — перегородила дорогу и сказала: «Я не сдвинусь, и ни одна машина не проедет здесь, пока вы не решите все со мною». Как я понял, денег она не дала и проехала.
Всю дорогу по переменке дописывал последний очерк о Зайцеве и слушал звуковые мемуары Подгородецкого «Машина с евреями». Как я уже писал, это «Машина времени» — самое яркое событие в жизни автора и многое вокруг. То, что музыкант, и музыкант, наверное, очень хороший, создал подобные мемуары, замечательно, это просто подвиг человека, который так легко и мимоходом обо всем говорит, внутри оставаясь памятливым, серьезным и анализирующим. Объективно не очень хорошо во всем этом выглядит Макаревич — человек, опять сужу по услышанному, и мстительный, и расчетливый, — но образ жизни всей эстрадной тусни тоже вызывает некоторое сомнение. Однако Макаревич сейчас пишет открытые письма президенту. Веление души или стремление быть все время на виду у публики? Прилетели, Москва, слава богу!
8 января, вторник. Как вчера засел за поправки и добавления к двум последним очеркам о Зайцеве, так до вечера, почти до 6 часов и просидел. К шести отправился на свидание к стоматологу Элле Ивановне. Утром ей звонил и рассказал, что во время экскурсии соблазнился даровой ириской, сделанной на основе кокосовых стружек. Дело было халявное, а мы, русские, на это были падки. В моей памяти хранится эпизод, как я почти в таких же обстоятельствах потерял пломбу, но мне этого было, оказывается, мало. Уже когда я доедал третью или четвертую ириску, то почувствовал во рту крошечный камешек — это была пломба, с большим искусством в свое время поставленная все той же Эллой Ивановной. Выслушав по телефону мое признание, Элла Ивановна философски заметила: «Ириски — помощники стоматолога».
Вся операция заняла у меня не более часа — платная поликлиника во дворе. Как обычно, с Эллой Ивановной обменялись светскими новостями. Она тоже встречала Новый год за рубежом — в Белоруссии, в санатории. Ездила туда на машине, сама за рулем. Обменялись впечатлениями, что в Белоруссии простому народу неплохо. Опять о еде, об экологии, об отсутствии преступности и о замечательных белорусских продуктах. Я тут же вспомнил и о некоем, видимо, неплохо живущем в Белоруссии немолодом джентльмене, с которым мы столкнулись во Вьетнаме. По поводу жизни в своей стране, по тому, как он как-то поджимал губы, хотя чувствуется не последний человек или в чиновничьей иерархии, или в белорусском бизнесе, даже судя по рассказам — бывал с Лукашенко в Венесуэле, я понял, что порядок ему не вполне нравится. Должность и образ жизни, при котором он еще может полететь в Камбоджу, нравится, а без либеральных развлечений плохо. Довольно смешно он рассказывал, как Лукашенко подарил Чавесу на белорусской выставке в Венесуэле белорусский же трактор с кожаным парадным сиденьем: «А зачем он мне?» — спросил Чавес. «Поставишь в гараже», — ответил батька. Так вот, когда на мой вопрос о Лукашенко немолодой джентльмен начал кривиться, предполагая во мне заточенного либерала, я ему сказал: «Продукты вы хорошие любите, а вот хранителей этих продуктов не очень. Где логика?».
Дэвид Кроненберг
Вечером от какой-то тоски и интеллектуальной усталости посмотрел два фильма знаменитого канадца Дэвида Кроненберга «Порок на экспорт» и «Опасный метод». Первый — о русской преступной мафии в Лондоне. Здесь есть все — и «коронование» вора в законе, и все то же старое КГБ, и русские проститутки, и русский ресторан, и семейная драма, и сцены с перерезанием горла безумным подростком, и расчленение трупа, вынутого из холодильника. Есть, естественно, и «русский борщ». Будто бы фильм чуть ли не признан лучшим у этого прекрасного режиссера. Еще с Валей в кинотеатре «Зарядье», ныне варварски снесенном, мы смотрели его фильм «Автокатастрофа», который до сих пор помню. Если фильм и могли признать за выдающийся, то только из политических соображений — Россия, сыгранная знаменитыми актерами и переозвученная на русский с французского языка.
Второй фильм, который обязательно буду пересматривать — это спор между Фрейдом и Юнгом. Здесь эпоха, быт начала позапрошлого века, много интересного, что мне известно не очень. Возникло и сожаление, что я так и не успел, когда был в Вене, побывать в квартире Зигмунда Фрейда.
Продолжение следует...
