Пока корректор только учится, он не сталкивается с живым автором. Между тем следовало бы включить в курс обучения отдельный предмет: «Психология взаимоотношений с авторами». На редакторских факультетах азы психологии преподают. А вот корректор выходит на «тропу войны» неподготовленным.
«Тропа войны»! Да, отношения корректоров и авторов — это, как правило, война. Холодная или горячая. Бывает всякое.
Некоторые авторы упоминают порой корректоров в своих произведениях. Каждый, кто прочитает несколько таких упоминаний, поймет, какие это зловредные существа — корректоры. Как досаждают они писателям, журналистам, личностям, талантам и гениям.
Корректор, аки некий демон, вторгается в авторскую мысль. Он способен нарушить и погубить гениальный замысел. Тайный серый кардинал печати, он вредит и вредит, причем — что самое интересное — ничего поделать с ним нельзя.
Вот лишь две относительно свежие цитаты:
В молодости я был корректором. Старые корректоры говорили: «Если никто не вспоминает о нашем существовании, значит, мы работаем хорошо». Увы, современный корректор смотрит на дело иначе, он изо всех сил старается напомнить о себе.
Юрий Вронский, «Диктатура корректуры».
В одном издательстве, чтобы проверить качество работы корректоров, распечатали десять экземпляров одного и того же текста объемом в авторский лист и раздали разным корректорам, причем никто из них не подозревал, что подобная работа поручена не только ему. При сверке готовых текстов выяснилось, что совпадающих хотя бы на пятьдесят процентов корректур не нашлось ни одной пары. А потом
что-то говорят о строгих законах русского языка. Как захочет корректор, так и будет.Андрей Легостаев, «Разбитые скрижали».
Диктатура! Разбитые скрижали! Как захочет!..
Не все потенциальные диктаторы знают об этом. Иначе свою карьеру они начинали бы именно с корректорской. Возможно, так оно впредь и будет. Пока же я знаю лишь один отдаленно подходящий пример: Эдуард Лимонов некоторое время работал корректором в одной из эмигрантских газет в Нью-Йорке. Основал Национал-большевистскую партию.
Монструозный образ Великого Корректора смутно маячит на горизонте. Тиран, подавляющий творчество. Это мифологический персонаж и, разумеется, уже не человек.
Фигура отливает металлом. В глазах — красные циферки. Новая эпоха, новые кошмары. Корректор-робот. Терминатор.
Предоставляю слово Айзеку Азимову, знаменитейшему писателю-фантасту. Название рассказа характерное: «Раб корректуры».
Оцените, каким представляли в
Медленными и плавными движениями металлических пальцев Изи принялся листать книгу; он кидал взгляд на левую страницу, затем на правую, переворачивал страницу и так минуту за минутой.
От робота исходило такое ощущение мощи, что двум людям, наблюдавшим за его действиями, начало казаться, что цементные своды стали ниже, а сами они превратились в карликов.
— Освещение здесь неважное, — пробормотал Гудфеллоу.
— Не имеет значения.
— Но что он делает? — уже более резким тоном спросил профессор.
— Терпение, сэр.
Наконец перевернута последняя страница.
— Мы слушаем, Изи, — сказал Лэннинг.
— Книга сделана в высшей степени тщательно и аккуратно, и я могу отметить лишь несколько мелких погрешностей, — начал робот. — На странице двадцать семь, строка двадцать вторая, слово «положительный» напечатано как «пойложительный». На тридцать шестой странице в шестой строке содержится лишняя запятая, а на пятьдесят четвертой странице в тринадцатой строке запятая пропущена. На странице триста тридцать седьмой в уравнении четырнадцать знак плюс следует заменить на минус, иначе это уравнение противоречит предыдущему…
— Постойте! Постойте! — вскричал профессор. — Что он делает?
— Что делает? — с неожиданным раздражением переспросил Лэннинг. — Да он все давно уже сделал. Он откорректировал вашу книгу.
— Откорректировал?
— Да. За то короткое время, которое понадобилось, чтобы перелистать страницы, робот обнаружил все орфографические, грамматические и пунктуационные ошибки. Он отметил все стилистические погрешности и выявил противоречия. И он сохранит эти сведения в своей памяти — буква в букву — неограниченное время.
У профессора отвисла челюсть.(…) После паузы он спросил:
— Вы хотите сказать, что это робот-корректор?
Лэннинг кивнул:
— В том числе и корректор.
— Но для чего было демонстрировать его мне?
— Чтобы вы помогли предложить его университетскому совету.
— Для правки корректур?
— В том числе и для этого, — терпеливо повторил Лэннинг.
На морщинистом личике профессора появилось выражение брюзгливого недоверия.
— Но ведь это нелепо!
— Почему?
— А потому, что университету не по карману этот корректор весом… самое малое в полтонны.
— Корректура — это еще не все. Он может составлять отчеты по заранее подготовленным материалам, заполнять анкеты и ведомости, проверять студенческие работы, служить картотекой…
— Все это мелочи.
— Напротив, — ответил Лэннинг, — и вы в этом сейчас убедитесь. Но мне кажется, что нам будет удобнее беседовать у вас в кабинете, если вы не возражаете.
— Разумеется, — машинально произнес профессор и направился к двери, но тут же остановился. — Позвольте, а робот? — раздраженно выпалил он. — Не можем же мы взять робота с собой. Нет, нет, доктор Лэннинг, вам придется заново его упаковать.
— Успеется. Мы оставим Изи здесь.
— Без присмотра.
— А почему нет? Он знает, что должен остаться здесь. Давно уже следовало бы понять, профессор Гудфеллоу, что на робота можно положиться куда спокойнее, чем на человека.
Действие рассказа происходит в отдаленном будущем, когда люди, при помощи роботов, уже освоили другие планеты. Но все космические завоевания по сравнению с роботом, читающим корректуру, — пустяк. Ведь корректура — процесс, подвластный только человеку… И когда робот вторгается в эту область — рушатся устои, разбиваются скрижали. В этом, собственно, весь пафос старого рассказа Азимова.
Писатели могут забраться мыслью в самое отдаленное будущее. Но все равно предел их фантазии ограничен. Жизнь обгоняет самые смелые мечты. Вот как представлял Азимов процесс корректуры через энное число лет…
Харт откашлялся и сказал:
— Робот, несомненно, способен компетентно выполнять определенную черновую работу. Перед заседанием я просмотрел эти образчики и должен заметить, что ошибок в них практически нет.
Он взял со стола длинные бумажные полосы, примерно втрое длиннее обычной книжной страницы. Это были типографские гранки, в которые авторы вносят исправления, прежде чем текст будет сверстан окончательно. Широкие поля гранок пестрели четкими корректурными знаками. Отдельные слова в тексте были вычеркнуты, а вместо них на полях были написаны другие таким красивым и четким шрифтом, что казалось, будто они тоже напечатаны. Синие чернила указывали, что ошибку допустил автор, красные — наборщик. (…)
— Я полагаю, что ошибок нет не только практически, — сказал Лэннинг. — Готов поручиться, доктор Харт, что их нет вовсе. Я незнаком с текстом, но совершенно уверен, что корректура проведена безукоризненно. Если же рукопись содержит ошибки по существу вопроса, то их исправление не входит в обязанности робота.
— С этим никто не спорит. Однако робот в нескольких местах изменил порядок слов, а я не уверен, что правила английской грамматики сформулированы настолько точно, чтобы мы могли надеяться, что поправки робота во всех случаях не исказят смысл.
— Позитронный мозг Изи,- ответил Лэннинг, обнажая в улыбке крупные зубы, — вобрал в себя содержание основных работ в области грамматики. Убежден, что вы не можете указать хотя бы на одну неверную поправку.
Мечта! Видимо, самый смелый ум еще сорок лет назад не мог предположить в будущем отмирания бумажных гранок. Верилось: что-что, а полиграфический процесс останется таким же. Просто вместо людей над гранками будут корпеть роботы. А мысль о том, что весь процесс можно сделать виртуальным, компьютерным, сорок лет назад казалась блажью: невозможно это технически, и все тут!
Профессор Мэйнотт оторвался от графика.
— Я хочу спросить, доктор Лэннинг, а зачем вообще для этой цели нужен робот, учитывая неблагоприятное общественное мнение и связанные с этим трудности? Уверен, что успехи науки в области автоматизации позволяют вашей фирме сконструировать вычислительную машину обычного и всеми признанного типа, которая была бы способна держать корректуру.
— Разумеется, это в наших силах, — сухо ответил Лэннинг, — но для такой машины потребуется кодировать текст при помощи специальных символов, а затем переносить его на перфоленту. Машина будет выдавать поправки тоже в закодированном виде. Вам понадобятся программисты для перевода слов в символы и символов в слова. К тому же такая машина ни на что другое не будет способна. Например, она не сумеет вычертить график, который вы сейчас держите в руках.
Наивные времена! Даже самые проницательные фантасты не могли сорок лет назад представить компьютеры без перфолент…
Но мы говорили о страхе перед великим и ужасным корректором. К исходу этого рассказа персонажи были удивлены и напуганы талантами электронного корректора, и один из них возмущенно бросает изобретателю:
— Пишущая машинка и печатный станок отняли кое-что; ваши роботы лишат нас всего. Сегодня робот правит гранки. Завтра он или другие роботы начнут писать сам текст, искать источники, проверять и перепроверять ход рассуждений, может быть, даже делать заключения и выводы. Что же останется ученому? Только одно — пустые размышления на тему, что бы еще приказать роботу! Я хотел спасти грядущие поколения ученых от этого адского кошмара. Вот что было для меня важнее моей репутации, и вот почему я решил любой ценой уничтожить «Ю. С. Роботс».
Сейчас, конечно, программа «Майкрософт Ворд» мало у кого вызывает подобную священную ненависть. Но образ корректора-тирана, корректора-душителя, некомпетентного держиморды, душащего светлые замыслы, остался. И думается: рассказ Азимова — он об ужасах всеобщей компьютеризации, которыми пугали нас еще двадцать лет назад? Или в нем просто воплотился вечный страх Автора перед Корректором?
