В прокат выходит «Холодная война», новый фильм Павла Павликовского, три года назад получившего «Оскар» за камерную драму о Холокосте «Ида». «Холодная война» — тоже черно-белая ретродрама, но на этот раз история любви на фоне исторических катаклизмов XX века,— принесла Павликовскому приз за лучшую режиссуру Каннского фестиваля.
1949 год. Варшавский дирижер и пианист Виктор (Томаш Кот), статный — если бы не вечная растерянность во взгляде, хоть на плакат — мужчина слегка за 30, разъезжает по деревням в поисках аутентичных сельских барышень с хорошим голосом. Партия поручила ему собрать ансамбль народной песни и пляски «Мазурек» — специально на экспорт, прославлять польскую культуру в других странах соцлагеря и даже на Западе. А значит, приходится обращать внимание и на личные качества претенденток. Блондинка Зула (Иоанна Кулиг) прослушивание пройти по всем параметрам не должна — мало того, что прононс выдает в ней горожанку, так еще и доброхоты шепчут: «Отсидела за то, что зарезала отца».
«Он принял меня за мать, и я показала ему разницу»,— с дерзкой хрипотцой парирует певица, и Виктор не может устоять. Ни перед ее голосистым исполнением «Сердце, тебе не хочется покоя», ни перед самой девушкой — хотя дирижер и подозревает свою новую солистку и любовницу в сотрудничестве с госбезопасностью (а как бы иначе ее отпускали за рубеж на гастроли?). Какая, казалось бы, невидаль — служебный роман, да еще и в творческой среде? Но сороковые сменяются пятидесятыми, а там и шестидесятые на носу — а Виктор и Зула, как ни будут стараться, так и не смогут разрубить узел, которым стянутся вместе их судьбы.
Название нового фильма поляка Павла Павликовского, который прогремел на весь мир с «Идой», конечно, подразумевает и исторический фон — тем более что от отношений героев он более или менее неотделим. Не в меньшей степени, впрочем, его стоит считывать и как сакраментальное «я на тебе, как на войне» — настолько токсична любовь Виктора и Зулы и настолько она при этом живуча. Контрастный черно-белый кадр, пронзительные (кроме навязанной в какой-то момент ансамблю песни о Сталине) музыкальные номера, сцены близости посреди цветущего поля и под стук дождя по крыше парижской мансарды, даже подаренные героям имена родителей Павликовского — может сложиться впечатление, что режиссер здесь пытается искупить обреченность «Иды» душевностью запредельной киноромантики.
Не тут-то было: сюжет, может, и провоцирует принять «Холодную войну» за классическую ретромелодраму, но интонация, взятая Павликовским, оказывается несколько более сложной. Вот еще в одной из первых сцен, пока герои что-то обсуждают у входа в по-сталински пышный ДК, на заднем фоне вдруг, подобно персонажу слэпстика, падает с лестницы оземь какой-то занятый развеской слогана-растяжки рабочий. Вот романтическую дымку любовной сцены вдруг развеивает показательно контрастный общий план, сигнализируя об отчуждении героев. Вот героиня в пьяном угаре вдруг обнаружит за роковой внешностью абсолютно провинциальные спесь и злопамятность. Вот сцена столкновения с людьми из КГБ неожиданно отдает ситуативной комедией в традиции киножурнала «Фитиль». Наконец, финал фильма — и любви — в своей резкости оказывается одновременно торжественным и смехотворным, все равно что анахроничный фольклорный разгул на сцене консерватории.
Почему Павликовский то и дело сбивает пафос — что исторический, что драматический — очевидно. Пусть и посвящая фильм своим покойным родителям, пусть и рассказывая историю любви, которая сильнее, чем смерть, он отказывается романтизировать саму природу человеческого бытия, такого нелепого и комичного даже (или особенно) в моменты завихрения трагедии или любовной драмы. Но довольно, в общем-то, простую мысль о том, что в основе любого затяжного клинча — любовного или политического, неважно — лежат слабости, саморазрушительные импульсы, созависимость, Павликовский сообщает не буквально, не диалогами и не сюжетом. Этого странного, дезориентирующего эффекта он достигает исключительно режиссурой — переводом основного эмоционального веса из текста в музыкальные эпизоды, неожиданными мизансценами, которые раз за разом подрывают эскапизм типового ретро, движениями камеры, провоцирующими не эмпатию, а критический взгляд на героев и их время
Денис Рузаев
