Проще всего воспринять документальный полнометражный фильм «Аустерлиц» признанного документалиста Сергея Лозницы в качестве коллективного портрета посетителей своего рода «парка нацистского периода» (если обыграть надпись Jurassic Park на майке одного из любопытствующих, который вглядывается как раз в сторону скрытой камеры, естественно, не замечая её). Разношёрстная публика, одетая по-летнему и вроде как праздно шатающаяся по территории бывшего концлагеря (в основном съёмки велись в Заксенхаузене), действительно может напомнить отдыхающих в каком-нибудь парке развлечений типа Диснейленда, о чём немедленно написали некоторые рецензенты, а кто-то даже заклеймил автора картины, заподозрив нехороший политический смысл в этом послании украинца, давно проживающего в Германии.
Однако метод как бы постороннего наблюдения и сознательного невмешательства в происходящее, как и демонстративное нежелание создателя подобных лент навязывать зрителям свою собственную интерпретацию событий, присущи Лознице практически на всём протяжении его творческой карьеры в кино. Когда он намеренно называл «Портретом» фильм, в котором больше сельских пейзажей в кадре, нежели человеческих лиц, а «Пейзажем», напротив, ту картину, где камера безостановочно и плавно снимала людей, столпившихся на остановке автобуса, в этом как раз проявлялась принципиальная позиция режиссёра, опровергающего наши заранее сформированные предположения насчёт того, что мы увидим на экране.
«Аустерлиц» можно считать в каком-то плане заключительной частью условной трилогии Сергея Лозницы, начатой «Майданом» и продолженной в «Событии». Казалось бы, какая вообще связь существует между этими лентами? Разве что именно то, что в объективе камеры оказывается толпа, ведущая себя стихийно или вполне цивильно и даже чересчур буднично в неподобающем месте, показанная на общем плане или всё-таки приближенно к зрителям. Ну, и общим следует признать наличие исторического момента, относящегося к давно прошедшему времени или творящегося у нас на глазах. Хотя для автора, пожалуй, куда важнее зафиксировать, разумеется, невидимый, но непостижимо ощущаемый ход Истории, попытаться ухватить то, как постоянно действует и вновь воспроизводится механизм Памяти, а люди всё равно хотят так или иначе почувствовать себя хоть на мгновение быть причастными к этому, попасть в поле зрения камеры документалиста или сделать «селфи», снять родственников и друзей на мобильные телефоны в качестве прямого подтверждения того, что они тоже там были.
Вроде бы никто не догадался сравнить «Аустерлиц» с прославленным фильмом «Ночь и туман» Алена Рене, где не только мощно и трагически прозвучал мотив беспощадного и бесчеловечного уничтожения людей в нацистских концлагерях, но и деятельность этих «конвейеров смерти» была показана как изнуряющая, утомительная, нудная, словно роботизированная работа бездушных исполнителей. И в определённом смысле может напомнить добровольное и из благих побуждений массовое посещение туристами мест пыток, издевательств и физического истребления сотен тысяч примерно таких же обычных граждан, только более семи десятилетий назад, своего рода выматывающий труд. На лицах тех, кто выходит из концлагеря, где красуется издевательская надпись на немецком: Arbeit macht frei («Труд освобождает»), и около которой многие желают сфотографироваться на память, вряд ли можно заметить скорбные эмоции, страх от всего увиденного. Скорее, посетители испытывают особого рода удовлетворение, что избавились от трудной работы, прошли необходимый крестный путь, приобщились к тяжёлой памяти минувшего. И теперь - свободны!
Но ещё хочется упомянуть другую ассоциацию, возникающую во время просмотра картины Лозницы. Из-за того, что скрытая камера чаще всего статично и долго запечатлевает мимо идущие людские потоки, создаётся ощущение, будто за ними внимательно следят призраки прошлого, неупокоенные души всех убиенных. Если вспомнить недавнюю ленту «Сын Саула» Ласло Немеша, снятую, напротив, лихорадочно и как бы с полным зрительским погружением в то, что происходит в концлагере, вполне можно было бы назвать «Аустерлиц» следующим образом: «Правнуки Саула». Конечно, среди туристов в мемориале кого только нет: и испанцы, и американцы, и вездесущие японцы. Вовсе не в еврействе же дело! Да и у Немеша отнюдь не значим факт наличия родства Саула (по-венгерски правильно - Шаула) с тем мальчиком, которого он стремится спасти от смерти. Речь следует вести о том, насколько потомки (даже те, чьи предки не были истреблены или же вообще участвовали в уничтожении) способны не дежурно и не отрабатывая некую повинность хранить историческую память?
Сергей Кудрявцев
