Затерянный город Z

В этом сезоне лучшие пали жертвой синдрома бороды — и Роберт Паттинсон не стал исключением. Виной тому «Оскар» Леонардо Ди Каприо: актер, одаривший своими гримасами две дюжины экранных ребят, которых мы не пожелаем забыть, получил приз за роль, в которой, чтобы разглядеть, чего он там играет, пришлось бы покопаться руками в неопрятной растительности. Сам он вышел за статуэткой гладко выбритый, но как результат — годом позже Кейси Аффлек был вынужден увековечиться со своим первым и, возможно, единственным «Оскаром» в копне, требовавшейся ему в те дни для съемок, с которых он отпросился на день церемонии, и ему это совсем не понравилось, о чем он так прямо и сказал на красной дорожке.

Теперь в бороде лопатой с афиш наших кинотеатров зыркает взором духоборца Роберт Паттинсон. В фильме «Затерянный город Z» он играет адъютанта майора британской армии, отправившегося сто лет назад в дебри Амазонки на поиски древних цивилизаций. А ведь ему еще только 30 лет, и роль даже не главная, да и сам приключенческий фильм словно заточен, чтобы раздражать любителей приключений: в постановке автора смурных пролетарско-иммигрантских семейных мелодрам Джеймса Грея давнишняя история служит поводом к дистанционной медитации над увлечениями допотопными книжками Райдера Хаггарда и Джозефа Конрада довоенных мальчишек, которые, повзрослев, смогли снарядить в теперь уже подробно нанесенные на карты до последней кочки джунгли только киносъемочные экспедиции — Херцога, Копполы, Фонса Радемакерса. От самого желанного лица конца нулевых остались одни глаза — они таращатся из зарослей волос и джунглей, как из могилы, в которую кумир добровольно закопал себя, а заодно — последние крохи юношеских надежд 2009 года.

Созданный Паттинсоном в ленте «Сумерки» образ наряженного школьником столетнего вампира Эдварда Каллена, который, влюбившись в одноклассницу, не рискует осуществить свою любовь физически, дабы не потерять голову и не искусать избранницу, и в итоге пять фильмов кряду терзает себя и ее фрустрацией, сделал 22-летнего тогда актера объектом массовой истерии, сопоставимой по размаху с той, что сопровождала Ди Каприо в дни выхода «Титаника» в ноябре 1997-го.

Сравнение лестно — и все же умаляет масштабы бедствия с Паттинсоном. Дело даже не в прошедшей за те 11 лет технической и маркетинговой эволюции, позволившей новой звезде перекочевать с пришпиленных над кроватью журнальных постеров и полиэтиленовых пакетов, которыми довольствовалась рожа Ди Каприо, прямиком на заставки смартфонов и лаковые сумочки на молнии. К моменту выхода «Титаника» все сегменты киноаудитории, от фестивальной до эмтивишной, уже успели увлечься Ди Каприо: он уже побывал Ромео и Рембо, выдвигался на «Оскар», низводил Де Ниро и бегал с ведром на голове вокруг Депардье — «Титаник» только свел все эти категории поклонников на одном борту. К моменту появления на прилавках книжных лавок всего мира богато проиллюстрированных и снабженных постерами подарочных экземпляров биографической книги Вирджинии Блэкберн «Роберт Паттинсон. Сага о вампире» в конце 2009 года мы знали ее героя по единственной роли в единственном фильме. Строго говоря, по двум, просвещала книга, разлетавшаяся в дни финансового кризиса и электронных изданий со стремительностью, какой бы позавидовали бестселлеры печатной эпохи. В 2005 году он навещал Гарри Поттера: в фильме с подзаголовком «Кубок огня» Паттинсон наградил победительной улыбкой и статью студента Хогвартса Седрика Диггори — в свой первый кадр он так изящно приземлился из-под кроны дерева, что очкарик даже повалился от неожиданности, и первое, что сделал Паттинсон, отрекомендовавшись, — это протянул руку Поттеру и помог ему подняться. Тот еще не успел встать на ноги, как Паттинсон, отвернувшись от него, шагал по направлению к зрителю пружинистой походкой позера, эффектным появлением затмившего стационарную звезду. Так он прогарцевал весь фильм, чтобы погибнуть в финале, оставив девичьи сердца в пытках, а рецензента Times с пророчеством «британская звезда завтрашнего дня» на кончике пера.

В «Сумерках» он тоже много прыгает по деревьям, взлетает ночью к окну спальни прекрасной девы, разбрасывает банду хулиганов, останавливает рукой несущийся пикап и способен загрызть льва — отнюдь не в переносном смысле. Единственное, чего он не может, — это остаться и поцеловать. Его экранный арсенал — арсенал типичного романтического любовника немого кино 1920-х, когда Эдвард Каллен был молод душой и по паспорту. И истерия по безукоризненному любовнику, который тем желаннее, что способен на все, кроме как опорочить, залетела к нам оттуда же, из времен Рудольфа Валентино. Первый любовник экрана, при бриолине и маникюре, Валентино протанцевал орды своих доходивших до самоубийств поклонниц через последовавший за Первой мировой декаданс с его излишествами к кануну Великой депрессии. Авторы «Сумерек» даже сами намекнули на принадлежность Паттинсона к этому, казалось бы, вымершему роду кинозвезд: в четвертой серии «Саги» есть ретросцена, где мы видим Каллена в молодости — в многоярусном кинотеатре 1930-х, где проекцию луча киноаппарата на квадратный черно-белый экран преграждают клубы табачного дыма — как после взрывов при Арденнах, где он некогда погиб, чтоб превратиться в вампира. Он в кепи, драповом пальто и при галстуке, выслеживает глазами в проходах негодных парней, насильников, грабителей и убийц, чтобы подкараулить у туалета, прижать к стенке и впиться губами в горло.

Характерно, что единственная роль Паттинсона, точившаяся как звездная на большой студии, предполагавшая капитализировать его успех в «Сумерках», одновременно обеспечить его переход в разряд кассовых тяжеловесов и солидно на этом нажиться, была в картине «Воды слонам!», которая не только повествует о 30-х годах, но и сюжетно представляет из себя нагромождение экзотики, какая могла быть востребована только наивной эпохой: тут и бежавший с цирком безработный времен Великой депрессии, и роман на арене, и жестокий ревнивый муж избранницы в ботфортах тирана-дрессировщика. У зрителей глаза лезли из орбит: возможно ли в наш век на голубом глазу в цвете и на широком экране два с половиной часа городить околесицу, взятую напрокат у подслеповатого послевоенного «Тигра Акбара»?

И все же деньги текли в кассу — хотя невооруженным взглядом было заметно, что посреди этого вертепа в коллективе приличных исполнителей (Кристоф Вальц, Риз Уизерспун) неловкости не испытывали только, собственно, слоны. И — Роберт Паттинсон. То же повторилось на съемках «Королевы пустыни» Вернера Херцога об исследователях Аравийского полуострова в период между войнами, попытке сделать большое кино в популистском стиле костюмных сериалов BBC: красноречиво старая Кидман в роли девочки паясничает, как зарапортовавшаяся Рената Литвинова, Джеймс Франко от непопадания в тон покрывается морщинами и рытвинами на щеках, и только Паттинсон в криво нахлобученной арафатке Лоуренса Аравийского откровенно развлекается, заряжая экранные минуты своих кратких выходов беззаботным весельем.

Вот в этой старомодно-наивной бесстыжей экзотичности — то, что отличает его от других нынешних. Паттинсон пришел к школьницам в похожий момент потребности в Валентино. Перед Валентино была Первая мировая, перед Паттинсоном — 11 сентября. Кануну исторического теракта посвящен единственный фильм, для которого Паттинсон поработал исполнительным продюсером, — честная мелодрама «Помни меня», где актер сыграл парня, которого мы тогда потеряли: при сигарете, похмелье, гитаре, злобе на предков, чувстве потери, в бегстве от правил в любовь и искусство, и чихал он на завтра, потому что не ведал, что завтра может не быть.

Одновременно со съемками во второй серии «Сумерек», где его герой в основном красноречиво отсутствовал, будучи в бегах от Беллы, Паттинсон успел сыграть еще одну вариацию любви, в которой невозможна близость. Сам его персонаж — Сальвадор Дали — казалось бы, понукает добавить «на совершенно другом материале», но именно такое утверждение выдало бы близорукость. В «Отголосках прошлого» те же годы после Первой мировой, что породили вампира в Эдварде Каллене, те же кепи, тройки, галантность, дадаизм — всепронизывающая наивность кручености. Действие происходит в испанском университете в 1922 году, где студентами познакомились Дали, Лорка и Бунюэль. Фильм основан на предсмертных россказнях Дали, что они с Лоркой влюбились друг в друга, как бывает раз в жизни, но Дали в самый решающий момент психологически и физически оказался не готов отдаться другому парню. Эта застрявшая в душе Дали незавершенность — по фильму — совсем в духе Фрейда, бывшего тогда на коне, — и определила всю последующую жизнедеятельность Дали, который первым среди художников при жизни сделался идолом именно в силу того, что сохранял дистанцию ко всему, что делал, не отдавался творчеству, а продавал идею о нем.

О создании идола — лучший фильм с Паттинсоном, «Лайф» Антона Корбейна: он играет фотографа Денниса Стока, что в 1955-м перед премьерой первого фильма Джеймса Дина и за полгода до его гибели сделал ту самую серию снимков, что запечатлели актера в его естественной обстановке, на улицах февральского Нью-Йорка, в прокуренных рюмочных, актерской студии Ли Страсберга и среди свиней, тракторов и племянников родной фермы Дина в Индиане, и таким образом создали легенду, впервые предложив взамен постановочного лоска голливудского идола естественность сырой фактуры его корней. Дин гибнет, Сток (вампир, забравший его жизнь ради нового слова в фотожурналистике? можно и так прочесть) начинает блестящую карьеру длиной в полвека, между ним и объектом его интереса всегда дистанция в длину фокуса.

В фильме Кроненберга о непрочности голливудских идолов «Звездная карта» Паттинсон играет лос-анджелесского таксиста, чья любовь может быть искренней, но на нее не стоит полагаться там, где секс — орудие продвижения. Впрочем, здесь он повторяет в миниатюре тему, развитую им в роли мопассановского «Милого друга» — единственном и многохлопотном опыте кинопостановки в биографии прославленного театрального режиссера Деклана Доннеллана.

По мере того как «Сумерки» отодвигаются в прошлое, а с ними — та пора в жизни поклонниц Паттинсона, когда в кино ходят часто, все более рафинированными становятся его кинопроекты. Мопассан в постановке театрального деятеля, видного, но ни черта не смыслящего в кино. Драматизированная экранизация фотосессии в постановке фотографа The Rolling Stones. Критика современного капитала, с пальпацией простаты и Жюльетт Бинош, экранизированная почти полностью в салоне одного лимузина («Космополис»). Даже самый простой и понятный из его фильмов, «Помни меня», и тот с вывертом: в качестве двигателя интриги он заимствует безобразно-стилизаторский оборот из гусарско-драгунских анекдотов а-ля «Большие маневры»: он заключил пари, что завоюет ее, да сам по ходу влюбился, а она все узнала — и было не оправдаться. Его герои все настойчивее возвращаются призраками эпохи сексуальных неврозов по Фрейду — Дали, Лоуренс Аравийский, вот теперь — адъютант одержимого амазонского картографа Перси Фосетта. То и это совмещает его на сегодняшний момент самый диковинный проект — «Детство лидера». Фильм молодого актера Брейди Корбетта, где страсбургский раздел мира после Первой мировой предстает как в трепыхании свечи, при которой читали первое издание «Толкования сновидений», бросающей, однако, сполохи на природу тоталитаризма конца 1930-х, приведшего к новой войне.

В будущем портфолио актера снова сплошь фильмы, которых никогда быть не должно по определению. Хронограф пубертатного созревания Хармони Корин затеял с ним кино про месть вышедшего из тюрьмы уголовника своему подельнику. Француз Оливье Ассайяс, напоминающий школьного учителя интеллектуально раскованных 70-х, наукообразно пробалтывающегося своим студентам о собственных увлечениях гостиничной порнографией и дешевым чтивом, снимает его в роли вора, посягнувшего на голубой бриллиант босса чикагской мафии в исполнении Сильвестра Сталлоне. Еще одна француженка, Клер Дени, баба с яйцами и японской склонностью прорабатывать больше специфику природного освещения, нежели традиционную психологию, и вовсе отправит его в космос.

Фильмы, которых никогда не должно быть. Любовь, которая никоим образом не может осуществиться. Персонажи, настолько далекие, что их уже нет смысла слушать. Возможно, Паттинсон больше других идет сегодня в ногу с эпохой, чьи технологии разворачивают человека в сторону того, что нельзя пощупать руками. Неосуществимое. И все-таки он продолжает настаивать на осуществлении, даже если в половине случаев выходит тряпичная кукла с криво пришитыми пуговицами вместо глаз. Хуже того: он заводит других сочинять невозможные проекты, а третьих — финансировать их.

Когда неврозы 1920-х подошли к концу, повзрослевшие неврастеники пустились в паломничество на Восток. Один из них, Герман Гессе, вернулся оттуда с книгами, в которых описал словами то, что не поддается словам. Может быть, и Паттинсон, этот Арлекин из кунсткамеры безумных генетиков, своей изысканной шкурой посланца Dior однажды опредметит нам то, что для удобства называют душой?